— Но как… как вы здесь?…
— А вы?
— Я? — почему-то смутился Алексей. — Ну, я по путевке… в доме отдыха писателей… Я же еще учусь в Литературном институте. И вот… в каникулы…
— Вы студент? — В глазах “Марины Влади” мелькнуло недоверие. — А мы с мамой думали, что вы врач.
— Конечно, я врач, — еще больше смутился Звонарев. — Точнее, фельдшер… Но я пишу прозу — и вот… поступил… учусь… Вы, похоже, не верите мне? — спохватился он. — Вот, посмотрите, — он зашарил по карманам и вытащил синее студенческое удостоверение, на котором было гордо оттиснуто золотыми буквами: “Союз писателей СССР. Литературный институт им. А. М. Горького”.
Девушка посмотрела на удостоверение, вернула.
— Вы не подумайте, я ни в чем вас не подозреваю, — сказала она. — Просто вокруг смерти папы очень много странного и непонятного… — На большие глаза ее навернулись слезы.
“Это точно”, — подумал Алексей, но ничего не сказал.
— Нас ведь буквально вынудили поехать сюда, сразу после похорон. Не дали даже отметить дома папины девять дней. Привезли к нам врача, он сказал, что у нас нервное истощение и что надо отправляться немедленно в неврологический санаторий во избежание срыва. Я даже вздрогнула, когда он сказал про неврологический санаторий: вы ведь тоже советовали папе… Двенадцать часов на сборы, путевки в руки, билеты на самолет… Мы даже не успели навести порядок дома. Если бы вы знали, что у нас творится! Выстукивали паркет, отодрали даже плинтуса от пола… Они так много спрашивали про вас… Поэтому я и удивилась, что вы здесь. — Она кинула быстрые взгляды по сторонам и понизила голос. — Папин сейф оказался вскрыт, ключи исчезли, бумаги похищены… Они нас спрашивают: кто? А сами во время обысков нас в кабинет не пускали. Может, они сами и вскрыли сейф…
— Да кто они? КГБ? — тоже понизив голос, спросил Звонарев.
— Откуда же я знаю? — всплеснула руками девушка. — Вы знаете, сколько их приезжало? И каждый раз новые. А потом еще спрашивали друг про друга: не было ли здесь таких-то? Они, похоже, и нас подозревают. Как они измучили маму!
— Если бы они и вас подозревали, то едва ли бы выпустили из Москвы.
Девушка горько усмехнулась.
— Вы что же думаете, они нас и здесь не допрашивают? Не успели мы приехать… У меня такое ощущение, что нас сюда привезли, чтобы изолировать от родственников и знакомых в Москве. Скажите, а разве вас не допрашивали?
— Как не допрашивали! — Звонарев хотел было вкратце рассказать о своих злоключениях, как вдруг заметил, что рядом с ними, покуривая, стоит человек в куртке-“аляске” и черной вязаной шапочке, с близко посаженными глазами.
Это был тот, кого он видел вчера с балкона. Человек, повернув к ним ухо, смотрел в другую сторону с тем же деланно безразличным видом, что и мужчина в собачьей шапке в “Яме”, которого прогнал Кузовков.
Ужасная мысль пронзила Алексея. Ему сразу стало жарко. Спина мгновенно покрылась потом. “Собачья шапка”… Исчезнувший в Скуратове “Ленин”… Теперь — “Аляска”… Получается, гэбэшники “вели” его от самой “Ямы”? И теперь — удача! — “засекли” на встрече с дочерью Трубачева? И никому никогда уже не докажешь, что это случайность, даже Черепанову! Случайно еще можно встретиться в Москве, но не в Ялте!
Девушка с удивлением смотрела на него, не понимая, почему он замолчал. Звонарев наклонился к ней и спросил на ухо, улыбаясь, как будто говорил комплимент:
— А слежки вы за собой не замечали?
Она быстро взглянула на него и кивнула.
— Этот? — он глазами указал ей на мужчину в “аляске”.
Она покачала головой и указала глазами в другую сторону. Алексей, по-прежнему неестественно улыбаясь, искоса глянул. Направо, у решетки, читал афишу неприметный мужчина в сером пальто и мохнатой кепке — типичный “топтун”. А ведь эта девочка оказалась наблюдательней его, мнящего себя писателем, подумал Звонарев. Давно распознала свой “хвост”! Вот что значит дочь разведчика! А он, пьяница… Алексей почувствовал злобу, какую, наверное, чувствует зафлаженный волк.
“Топтун” в сером пальто был от них метрах в десяти, а “топтун” в “аляске” стоял так близко, что им ел глаза дымок его сигареты — судя по парфюмерному запаху, заграничной. Звонарев огляделся по сторонам. Они стояли рядом с троллейбусной остановкой. У перекрестка, метрах в пятнадцати, был припаркован милицейский автомобиль, в котором сидели двое патрульных.
Раздосадованному Алексею пришла в голову дерзкая мысль. Он взял удивленную девушку за руку и повел ее к патрульной машине. “Топтуны” внимательно следили за ними.
— Куда вы меня ведете? — испуганно зашептала она.
— Не бойтесь.
Подойдя к милицейскому “жигулю”, Звонарев постучал в боковое стекло, и водитель сразу опустил его.
— У меня для вас “сигнал”, — тихо сказал Алексей. — За моей спиной два человека — один в сером пальто, другой в “аляске”, — они спекулируют иностранными сигаретами и предлагают прохожим услуги женщин легкого поведения. Как комсомольцы мы не могли пройти мимо. Только действуйте быстро, они очень быстро бегают.
Девушка глядела на Алексея, часто моргая.
— Понял, — кивнул мент, глянув в боковое зеркало, и что-то сказал напарнику.
Одновременно чмокнули двери “жигуля”, милиционеры с неожиданным для них проворством выскочили из машины, причем водитель чуть не зашиб дверью Звонарева и девушку.
— Ждите здесь, — бросил он им.
“Топтуны” по-прежнему стояли там, где и были. Менты быстро подошли к ним. Тот, с которым разговаривал Звонарев, покосился на сигарету в руках парня в “аляске” и сказал:
— Предъявите, пожалуйста, ваши документы.
Тот сквозь зубы что-то сказал менту.
— Что? Куда мне идти?… А ну-ка, пройдемте!
“Серый” же, напротив, не спорил, а, воровато оглядевшись, полез во внутренний карман. “За “корочкой”, — догадался Алексей. Одним глазом он следил за проезжей частью. К остановке вразвалочку подходил троллейбус, красная “единичка”.
— Вперед, — сказал он, взяв девушку за локоть.
Они вскочили в “единичку”. Двери захлопнулись. Троллейбус завыл и тронулся. Звонарев прильнул к окошечку. Один милиционер цепкой хваткой держал парня в “аляске” за руку, а тот безуспешно пытался вырваться, бросая отчаянные взгляды на уходящий троллейбус; “серый”, раскрыв рот со стальными зубами, смотрел туда же, пока второй милиционер внимательно разглядывал его удостоверение.
Девушка отвернулась от Алексея, плечи ее тряслись от смеха. Он смущенно смотрел на нее. Ему почему-то не было смешно. Наконец она вытерла слезы, повернулась к нему.
— Извините, это, наверное, нервное. Столько всего свалилось за эти дни…
— Да-да, конечно, — кивнул он.
— Но почему вы сказали, что они предлагают прохожим услуги женщин легкого поведения? — спросила она и снова засмеялась.
— Да видел вчера этого, что за мной ходил, рядом с такими…
— Где же их можно увидеть?
— Да у нас в писательском доме, — не задумываясь ответил Звонарев.
— Понятно, — сказала она и немного отодвинулась.
Теперь уже Алексей засмеялся.
— Да нет, вы меня не так поняли. Я случайно видел…
— А вдруг эти милиционеры догонят нас сейчас на машине? — перебила его она. — Чего мы вообще добились, убежав от слежки? Исчезнут эти, завтра придут другие.
Алексей не мог ей ответить, но он почему-то был уверен, что сбежать было нужно.
— Давайте выйдем, — сказал он. — А то действительно могут догнать, или гэбэшники сообщат номер машины новым “топтунам”, и они подсядут в троллейбус…
Они вышли на Садовой, напротив нарядной стройной церкви Александра Невского, нырнули в подземный переход. Звонарев оглянулся. Никто за ними не шел.
— Меня, между прочим, зовут Наташа, — сказала девушка.
— Простите, — спохватился Звонарев, — не было времени представиться. Алексей.
— Ну и что мы будем теперь делать, Алексей?
— Я думаю, если уж мы оторвались от “хвостов”, будет просто обидно сразу возвращаться по домам. Надо использовать подаренный нам кусочек свободы. Давайте сядем в автобус и покатаемся по побережью. Поговорим обо всем спокойно. Если хотите, где-нибудь можно выйти, погулять.
— А мама? Она же ждет меня к обеду. Впрочем, можно позвонить дежурной по этажу, чтобы она ее предупредила.
— Скажите только, что вы идете в какой-нибудь музей. А то дежурная предупредит еще кое-кого, и вся наша блестящая операция окажется ни к чему.
Наташа кивнула и, найдя в кармане “двушку”, пошла к телефону-автомату.
Старенький автобус “пазик” бежал, постанывая, гремя цепями, по широкому кругу вдоль Ялты, дома которой, как грибы в фантастическом лесу, поднимались по склону, поражая путешественника своим разнообразием: в этом городе, единственном в СССР, не строили типовых зданий. Потом дорога нырнула вниз, пометалась между скал и выскочила к обрыву, головокружительно уходящему то ли к морю, то ли в небо, потому что серое море, если не считать пенного кружева вдоль берега, совершенно слилось по цвету с небом. И Ялта, оставшаяся позади, и дорога, бегущая по кромке скал, и горный хребет, наваливающийся справа, — все, казалось, повисло на высоте нескольких сот метров над землей. Невысокие крымские горы давали совершенно другое ощущение высоты, чем горы-“многотысячники”, — это была объемная, глубинная высота, наполнявшая человека пространством, как воздух наполняет шар. Смотрите ли вы на Большую Ялту с вершин Ай-Петри, с верхней или нижней дороги, очарование наполненности пространством не исчезает, вы все равно парите над морем, будто птица.
Сбежав с гор амфитеатром, Ялта все не хотела кончаться: белые дома ее поселков-спутников — Ливадии, Стройгородка, Гаспры, Кореиза, — как кусковой сахар, просыпавшийся из дырявого мешка, тянулись внизу по изгибу берега. Крыши домов были в снегу, но окружала их сочная, бьющая в глаза зелень неувядающей колючей крымской травы, кипарисов, итальянских сосен с длиннющими иглами и терпко пахнущих можжевеловых кустов. Мелькали розовые щупальца земляничного дерева, сохранившегося с доледникового периода, с эдемских времен, — оно сбрасывало кору, как змея кожу, з