В политдонесении из Козельского лагеря от 4 февраля 1940 г. сообщалось, что Козельский лагерь получал всего 80 экз. “Глоса Радзецкого” на польском языке, то есть 1 экз. на 55 человек. Газет на русском языке было еще меньше. При этом газеты пленным на руки, как правило, не выдавались. В основном они имелись лишь на специальных стендах и в виде подшивок в “красных уголках”. Остается только предполагать, откуда в таких условиях могли попасть в карманы трупов “сотни и сотни советских газет от марта-апреля 1940 г.”.
Газеты в катынских могилах могут быть как косвенным доказательством вины НКВД, так и прямым доказательством правоты свидетельств К. Девалье и К. Йоханссена о фальсификации немцами катынских вещественных доказательств.
Польская версия в основном построена на косвенных и двусмысленных доказательствах. К таким относятся показания поручика запаса, профессора экономики Станислава Свяневича, которого польская сторона представляет чуть ли не очевидцем расстрела польских офицеров в Катыни.
Л. Ежевский в своем исследовании “Катынь” пишет, что после прибытия 29 апреля 1940 г. эшелона с восемнадцатым этапом польских офицеров из Козельского лагеря на железнодорожную станцию Гнёздово Свяневича перевели в другой вагон и заперли в пустом купе. “Проф. Свяневич взгромоздился на верхнюю полку, откуда через щелку мог видеть все, что происходило снаружи. …Он единственный польский офицер, который в момент катынского расстрела находился в трех км от места преступления и собственными глазами видел, как людей уводили на казнь… Все без исключения товарищи проф. Свяневича по несчастью из 18-го этапа 29 апреля 1940 года были найдены в катынских могилах” (Е ж е в с к и й. Глава “Смерть в лесу”).
Но что, собственно, видел Свяневич? Только то, что пленных офицеров из Козельского лагеря грузили в автомашины и увозили. Куда? Если бы к месту казни, то, учитывая сверхсекретный характер операции, судьба Свяневича была бы предрешена. Он или разделил бы позднее участь своих товарищей, или сгинул навсегда в лагерях. То, что Свяневич остался в живых, вышел на свободу и был выпущен за границу, — весомое свидетельство в пользу версии, что поляков увозили не на расстрел, а в лагерь.
Эту версию косвенно подтверждает публикация в испанской франкистской газете “ABC” (от 27 апреля 1943 г.), в которой корреспондент, побывавший в Катыни еще до сообщения “Радио Берлина” 13 апреля 1943 г., упоминает найденные при раскопках дневниковые записи расстрелянного польского офицера о том, что на расстрел его товарищей уводили ночью из лагеря (ГАРФ, ф. 4459, оп. 27, ч. 1, д. 1907, л. 225).
Из предъявленных испанскому корреспонденту записей неясно, когда (в 1940 или 1941 г.) производился расстрел. Логично предположить, что немцы в дальнейшем скрыли этот дневник именно по причине наличия в нём указаний на события осени 1941 г. Заметка в газете “ABC” лишний раз свидетельствует о том, что обстоятельства расстрела польских офицеров в Катыни до конца не выяснены.
Запланированный геноцид, внезапный расстрел или лагеря?
Говоря о катынском преступлении, польская сторона квалифицирует его как заранее спланированное “уничтожение 27 тысяч представителей руководящей элиты польского общества” и “геноцид” (“Rzeczpospolita”, 7-8 авг. 2005 г.).
Бывший военнопленный, майор армии Андерса, известный польский импрессионист граф Юзеф Чапский упоминал в своих воспоминаниях ряд представителей польской научной и культурной элиты, содержавшихся в советских лагерях для военнопленных. Поэтому не подлежит сомнению, что определенная часть польской элиты погибла на территории СССР. Однако речь может идти о гибели максимум полутора-двух тысяч человек. Это также невосполнимая потеря для Польши, но согласиться с утверждениями о гибели 27 тысяч представителей “руководящей польской элиты” невозможно.
Нельзя же всерьез считать, что подпоручики, жандармы, полицейские или тюремные надзиратели, составлявшие около 80% всех польских военнопленных, автоматически становились представителями “польской элиты” только потому, что попали в советский, а не в немецкий плен!
В Польше усиленно насаждается ложное мнение о том, что если бы поляки в 1939 г. попали в плен к немцам, то они остались бы живы (Е ж е в с к и й. Глава “Польские пленные в Советском Союзе”). Возможно, из простых пленных кое-кто бы уцелел. Но утверждение о том, что представители “руководящей польской элиты” выжили бы в немецком плену, не выдерживает простого вопроса: а почему немцы, безжалостно и методично осуществлявшие акцию “АБ”, оставили бы их в живых?
Известно, что в соответствии с приказом Гитлера войска СС в Польше проводили специальную акцию “АБ”, целью которой была “ликвидация польской элиты”. Для этого в сентябре 1939 г. шеф СС Гиммлер вслед за наступающими частями вермахта ввел в Польшу пять айнзацгрупп, в свою очередь поделенных на четыре айнзацкоманды, основной целью которых было выполнение акции “АБ”. Гейдрих, подручный Гиммлера, уже 27 сентября 1939 г. докладывал: “От польской высшей прослойки осталось во всех оккупированных районах максимум три процента” (Х ё н е. История СС. С. 354.).
Джон Толанд, известный американский публицист и историк, лауреат Пулитцеровской премии, к этому добавляет: “К середине осени были ликвидированы три с половиной тысячи представителей польской интеллигенции…” (Т о л а н д. А. Гитлер. С. 79).
В то же время командующий Союза вооруженной борьбы (СВБ) — подпольной организации, действовавшей на территории Западной Украины и Белоруссии — полковник Ровецкий в своих донесениях отмечал, что “большевики не так склонны к расстрелам людей по любому поводу или без повода, как немцы” (М е л ь т ю х о в. Сов.-польские войны. С. 613). Но в современной Польше об этом предпочитают не вспоминать, зато усиленно муссируется тема планов советского руководства по “уничтожению польской элиты”.
Однако существуют и сомнения в наличии таких планов. Польский профессор Ч. Мадайчик в статье “Катынь” пишет: “Возникают сомнения, действительно ли с самого начала планировалась физическая ликвидация военнопленных из спецлагерей в том объеме, в каком она была впоследствии осуществлена…
Лучший знаток документов по Катыни Н. С. Лебедева не обнаружила материалов, однозначно объясняющих обстоятельства и причины вынесения решения о казни всех польских офицеров, находившихся в советском плену. Несмотря на это, мнение самой Лебедевой вполне определенно. Она считает, что физическая ликвидация пленных была направлена на разрушение устоев польской государственности и ее подготовка началась значительно раньше, еще в декабре 1939 г.” (М а д а й- ч и к. Катынь. Сборник “Другая война. 1939-1945”).
На самом деле Лебедева, выступая 29 ноября 2005 г. в московском Центральном доме литераторов, заявила, что “к началу февраля все дела на Особое совещание были подготовлены, и к концу февраля по 600 делам уже были вынесены приговоры — от 3 до 8 лет лагерей на Камчатке. То есть к концу февраля 1940 г. никакой смертной казни не предусматривалось” (http//katyn.ru/index.php?go=Pagesamp;file=printamp;id=28). Как видим, по мнению Н. Лебедевой, ни о какой заранее запланированной подготовке к расстрелу речи не было.
Сталин был крайне последовательный и жесткий в своих действиях прагматик. Он всегда просчитывал свои политические решения. Трудно поверить в то, что И. Сталин вдруг решил расстрелять 25 тысяч пленных и арестованных поляков без всякого суда, только за их антисоветские настроения.
Напротив, существуют доказательства того, что весной 1940 г. были осуждены к расстрелу лишь те польские военнопленные, которые совершили военные преступления во время польско-советской войны 1919-1920 гг., были причастны к уничтожению пленных красноармейцев, к диверсионно-террористической деятельности и шпионажу против СССР или же совершили иные тяжкие преступления.
Об этом косвенно свидетельствует распоряжение начальника ГУГБ В. Н. Меркулова N 641/б от 22 февраля 1940 г., подготовленное на основании не опубликованной до сих пор директивы наркома Л. П. Берия о переводе в тюрьмы тех польских военнопленных, на которых имелся компромат (Катынь. Пленники. С. 358, 359, 374, 378). По подсчетам начальника УПВ НКВД СССР П. К. Сопруненко, эта группа составляла около 400 человек. Вполне возможно, что в конечном итоге она оказалась более многочисленной.
Официальная версия “Катынского дела” также не объясняет, почему нормальное отношение советского руководства к польским военнопленным вдруг сменилось необоснованным и безжалостным решением их расстрелять. Отсутствуют объяснения и того, почему спустя короткое время Сталин вновь кардинально изменил своё отношение к польским военнопленным.
Были оставлены в живых несколько тысяч взятых в Прибалтике польских офицеров и решено создать национальную польскую воинскую часть, началось освобождение польских офицеров-“тешинцев” из Оранского лагеря. Через год полностью амнистировали всех поляков и на советской территории сформировали и вооружили польскую армию генерала Андерса, подчиненную лондонскому эмигрантскому правительству.
Документы, датируемые до известного мартовского решения Политбюро 1940 г., свидетельствуют о том, что советское руководство планировало распустить по домам значительное количество офицеров из Козельского и Старобельского лагерей. “Социально опасные” польские военнопленные по решению Особого совещания должны были быть осуждены и этапированы в исправительно-трудовые лагеря на Дальний Восток и Камчатку, что надолго исключило бы для них возможность участия в “контрреволюционной” деятельности на территории бывшей Польши.
Особый интерес в этом плане представляет записка начальника особого отделения Осташковского лагеря Г. В. Корытова. В этой записке Корытов информирует свое областное руководство о состоявшемся в Москве совещании по поводу “отправки военнопленных после вынесения решений Особым совещанием” (Катынь. Пленники. С. 382).
Известно, что совещание с начальниками особых отделений лагерей в УПВ НКВД СССР проводилось 15 марта 1939 г. Об этом свидетельствует телеграмма, в которой начальнику Осташковского лагеря П. Ф. Борисовцу предлагается незамедлительно прибыть в Москву “…совместно (с) начальником особого отделения Корытовым пятнадцатого утром…” (Катынь. Расстрел. С. 52). В сборнике документов “Катынь. Расстрел…” утверждается, что на этом совещании обсуждались вопросы организации расстрела 14 тысяч поляков (Катынь. Расстрел, С. 20).