Горыныч… Показывали по телевизору мультфильм о Змее Горыныче, оберегавшем в замке богатства, - голова маленькая, а живот огромный. Под конец превратился тот змей в воробья. Посмотрели, а утром на участке возьми кто-то из токарей и брякни: мастер Шубичев вылитый Горыныч - голова маленькая, плечи узкие, зато живот… Горыныч и Горыныч, так и осталось…
Отпрашиваться у Шубичева надо, никуда не денешься. Ольга там исстрадается в ожидании. Будет лежать и смотреть в потолок, не отвернешься - люди кругом сидят и разговаривают, новостями делятся, гостинцы выкладывают. Тошно ей лежать в одиночестве, и каждый стук в дверь - надежда, а вдруг к ней.
Выключив станок, Петр вытер ветошью руки и зашагал в конторку.
- Что у тебя, Авейников? - спросил мастер, не поднимая головы от кипы нарядов.
- Пораньше бы уйти мне… Сам знаешь, Иван Сергеевич…
- Запарка у нас: видишь ведь, завал в цехе, не вытянем план… Понимать должен.
- Не от хорошей жизни отпрашиваюсь. Известно же, что жена в больнице…
- Известно… Только уразуметь пора: производство не частная лавочка. И не кооператив, где полная свобода.
- Не дурак, отчет отдаю. Но за женой там присмотреть некому! Каково ей полгода лежать пластом?
- Не я виноват в твоем горе. Чего кричишь?
- Не кричу, а прошу войти в положение. Завтра отработаю или в субботу. Разве подводил когда?
- Дело твое, - смягчился Горыныч. - Не задерживаю. В конце месяца не жалуйся, что заработал мало.
Петр убрал инструмент, закрыл тумбочку на замок и поспешил в раздевалку. За проходной вздохнул свободнее и зашагал к трамвайной остановке.
На углу кооператоры торговали яблоками. Петр даже обрадовался такому случаю. В магазине краснобокие и крупные не купишь. Дороговато у кооператоров, но куда денешься. Попросил взвесить два килограмма. Спрятал в кошелек сдачу, подумав, что денег почти не осталось, придется растягивать до получки, питаться с сыном кое-как.
Сына Петр увидел во дворе детского сада - гулял с группой. Кольнула обношенность мальчонки: старенькая куртка, из которой давно вырос, руки вон насколько выглядывают, штаны повытерлись, на коленках, того гляди расползется ткань. Давно пора справить обнову, но все откладывал, не свести концы с концами. Ничего, вот будет получка, пойдут вместе в универмаг и купят, пусть порадуется сын.
Мальчик бросился к отцу, обнял.
- Вы уж извините, я пораньше заберу Сережу, - сказал Авейников воспитательнице.
Жил Петр на Благодатной улице, в коммунальной квартире. Получил здесь от завода комнату на первом этаже. Комната была сырая и холодная, зимой на глухой стене выступал иней. Ольга сметала его тряпкой, закрывала стену одеялом. На лучшее рассчитывать не приходилось.
Пробовали поначалу что-то изменить, комиссию из управы вызывали - они походили, повздыхали и ушли быстренько. Полтора года назад Петра поставили на очередь, лет через пять-шесть, может, и получит квартиру.
- Посидишь, сынок, один, - сказал Петр, открывая дверь комнаты. - Я к маме съезжу, ты тут не балуй.
Достав сумку, Петр принялся укладывать в нее сваренную вчера курицу, яблоки. Сын, не смея просить, неотрывно смотрел за тем, как отец опускает в сумку яблоко за яблоком.
Последнее Петр протянул сыну:
- Ешь.
Мальчишка взял краснобокое яблоко, вдохнул аромат, но не надкусил.
- Поиграю немножко. Оно такое красивое.
- С получки и тебе куплю. Потерпи, сынок, ты ведь понимаешь все.
- Понимаю, папа. Не переживай, мама бы поправилась скорее.
- Поправится. Возьмем отпуск и укатим к бабушке в деревню. У нее сад над речкой, а в саду, знаешь, какие яблоки! Антоновка - крупные, желтые, а пахнут!.. И сочные. Откусишь - сок так и брызнет. А еще пойдем с тобой в поле, там пасутся колхозные кони. Рабочие лошади и выездные, стригунки при них. А в табуне буланый жеребец с черной гривой. Научу тебя ездить верхом.
В трамвае Авейников прислонился головой к оконному стеклу и задремал. Приснилась ему деревня, мать и сам он, босоногий. Солнечный теплый день, трава во дворе, и он, в штанах с помочами. Да так явственно предстало все, что даже очнулся.
Родина - деревня на берегу реки Плюсы, яблоневые сады, водяная мельница с большим деревянным колесом - давно не снилась Авейникову. Но иногда он вспоминал с грустью дом, чаще в пору осени, когда убран огород, а в избе пахнет антоновкой. Мать обрывала яблоки и носила в подпол, раскладывала на полках. Хранила и на чердаке, притрусив их мягкой стружкой. Какие похуже, держала в сенях. Высыплет на старое рядно, и лежат они до морозов, источая запах. На улице земля уже морозом скована, снежком припорошена, ветрено, а в сени войдешь и - запах антоновки.
За деревней поле до самого леса. Его не трогали плугом, пасли коров, выгоняли на ночь лошадей. Обвяжут путами коню передние ноги и отпускают. Любил Петр бегать в ночное с ребятами. Ходил в табуне буланый жеребец. Давался он в руки неохотно, косил черным глазом и норовил укусить седока, вознамерившегося вскочить на него. Одному и не забраться. Попросишь кого-то из дружков подсобить, вцепишься рукой в гриву, подпрыгнешь - и уже на спине, обхватил бока ногами. Конь успокаивался, почуяв повод, послушно шел рысью, только екала селезенка. Петр забывал обо всем на свете, припав к гриве, мчался с замирающим от восторга сердцем.
В Ленинград Петр приехал после десятилетки с намерением поступить в Институт авиационного приборостроения. Подвела математика. Контрольную написал на четверку, а устный экзамен, считай, провалил. По глупости, можно сказать. Ошибся на доказательстве теоремы, самостоятельно и исправил оплошность, но экзаменатор не принял во внимание.
Возвращаться в деревню было совестно - один из лучших в школе, а не поступил. Подал документы в ПТУ. Ночами снился дом, рассветная тишь, перепев петухов, яблоневый сад, наклонившиеся под тяжестью яблок ветви. Сорвешь холодное и мокрое от росы яблоко, откусишь с хрустом.
Просыпался и плакал тихо в подушку.
Понемногу свыкся с укладом, городской суетой и шумом. Окончив училище, пришел на "Электросилу" и проработал до армии. После увольнения в запас вернулся на завод и встал к станку, получил место в общежитии.
Петр в жены взял Ольгу, она тоже ютилась в общежитии на Благодатной улице - предоставили от домостроительного комбината. Поженились и
год ходили друг к дружке в гости. Когда родился сын, дали Авейникову комнату. Считай, повезло, иные годами обивают пороги.
…Авейников ездит к жене через день. Больше ухаживать некому, а нанять сиделку дорого. На первых порах платил медсестре десять рублей в неделю, она присматривала. Но от услуг пришлось отказаться. Ольге покупал фрукты, питание получше - на больничной еде не продержишься. Спохватился, денег не осталось, а до получки еще жить и жить. За месяцы, что жена болеет, Петр измучился, стал какой-то издерганный, злой. Иной раз закипал гневом от малейшей обиды. То ходил улыбчивый, с шуткой или напевом, а теперь смеяться разучился, тень тенью. Безразличие ко всему появилось. Прежде заводной был, землю, кажется, сдвинул бы с места, а тут яйцо скатилось со стола и разбилось - месяц не мог убрать. Поймал себя на этом и ужаснулся.
В цехе его заботы мало кого волновали. Начальству было не до него, с мастером отношения не складывались. В бригаде если и поинтересуются, то больше для порядка, мимоходом. Своих болячек у каждого достаточно, чтобы еще о чужом горе думать. Утром сосед по станку с участием вроде спросил о жене, захотелось Петру излить душу.
- Хоть криком кричи порой, - признался чистосердечно, - постирать надо, поесть приготовить, сынишка ведь со мной. Вот и кручусь один.
- Плохо без бабы. Ты уж крепись. Жизнь наша такая… - ответил сосед и ушел в кладовую за инструментом, а Петр остался один.
… В палате, где лежала Ольга, стояло десять коек, как в солдатской казарме. Между двумя рядами коек широкий проход. На спинках кроватей в рамках температурные листы с указанием фамилии больной, сделанной операции. Ольга располагалась у самой стенки, там ей меньше мешали. Увидев мужа, заулыбалась, оживилась.
- Здравствуй, - сказал Петр и поцеловал жену.
- Здравствуй, дорогой. - Видно было, что Ольга готовилась к его приходу: причесалась, подкрасила губы. - Как там Сережка? Не балует?
- Он у нас самостоятельный. Ты как себя чувствуешь?
- Не спрашивай… - губы у Ольги скривились.
- Сразу и в слезы. Потерпи, больше терпела.
- Знаешь, как опротивело все. Эта кровать, стены…
- Что врачи говорят?
- Вчера профессор обход проводил. Рубаху на мне заголили, стоят и смотрят. - Ольга заулыбалась. - Стыдно, мужики ведь. А они подшучивают еще. Потом повернули на живот, долго ощупывали спину. Под конец профессор говорит: "Танцевать любишь?" "Люблю", - отвечаю. "Натанцуешься еще вволю и…". Такое сказал, повторить совестно…
Щеки Ольги покрылись слабым румянцем, она сразу похорошела, став прежней, какой знал ее Петр до несчастья.
- Измучился ты, знаю. Работа, дом - всё на тебе.
- Перебьемся. Нет худа без добра. Как говорит сестра-хозяйка, все на пользу.
- Знаешь, я много передумала всякого. Лежишь колода колодой, уставишься в потолок и перебираешь в памяти подробности жизни. Счастлива, что тебя встретила. Ты потерпи. Ноги тебе мыть буду… - Ольга провела ладонью по щеке мужа.
- Скажешь тоже, - разозлился Петр на самого себя от нежности к жене. Палата постепенно пустела. Ходячие выходили провожать гостей. Петр
поднял сумку, поставил на табурет.
- Принес тут тебе немного…
Достал завернутую в целлофан курицу, положил на тумбочку. Яблоки высыпал в ящик тумбочки.
- Куда мне столько, Петя?
- Поправляйся.
- Сереже пару яблок оставь.
- Купим себе…
- От меня гостинец. Возьми, пожалуйста.
Петр уступил просьбе, отобрал два яблока, какие поменьше. Заглянула дежурная медсестра.
- Авейников, а вас не касается? Прием окончен.
- Жену вот только приведу в порядок…