Говорит себе он строго, Утирая пот с лица: "Помогу вдове немного, Буду детям за отца".
Поздравляем нашего автора, известного русского поэта, калужанина Рудольфа Панфёрова с 70-летием! Желаем здоровья и вдохновенья!
ОЛЕГ САВЕЛЬЕВ ЧЕЛОВЕК СЛАБЫЙ
РАССКАЗ
Старость ни на чем не сказывается так явно и беспощадно, как на лице и уме. Семидесятилетний учитель географии, высокий, с дряблым лицом, вызывающим у девятиклассников скуку и легкую брезгливость, долго и монотонно говорил, медленно шагая у доски и вдоль рядов, но его никто не слушал, как никто не слушает шум на шоссе.
- Тулипин, скажи, о чем я только что говорил.
Тулипин вяло поднялся, немного сгорбившись. Класс оживился. Если Географ спрашивал что-нибудь у Тулипина, если вообще какой-либо учитель обращал свое внимание на него и при этом Тулипину надо было что-то сказать - это было всегда занимательно, и девятиклассники - кто с презрительной улыбкой, кто просто радуясь случаю повеселиться - следили за развитием ситуации.
САВЕЛЬЕВ Олег Алексеевич родился 1 февраля 1964 года в городе Подлипки (ныне Королёв) Московской области. В 1988 году закончил Московский государственный историко-архивный институт (ныне Российский государственный гуманитарный университет). Публиковал стихи и прозу в центральных изданиях. Член Союза писателей России с 2001 года. Автор книги прозы "Женщина в голубом", вышедшей в 2005 году. Живёт в городе Балашиха. В журнале "Наш современник" публикуется впервые
На этот раз Тулипин молчал, пугливо и застенчиво глядя на Географа.
- Господи, совсем дурак стал… - вырвалось у кого-то, не громко, но Тулипин услышал. Это, разумеется, адресовалось не Географу, а ему.
Тулипину стало совсем не по себе, захотелось домой, горячего чаю или просто вдруг взять и оказаться на улице, а то и вовсе стать другим - таким, которого дураком не называют. Он слышал, как многие посмеиваются, и, хотя знал, о чем только что упоминал Географ, боялся сказать это вслух, боялся, что выйдет как-то глупо, не так, как надо, и тогда уж от смеха всего класса - громкого, словно хлещущего по щекам - никуда не деться.
- Тулипин сегодня в ударе. - Громкий голос и последовавший смех, смех многих и многих сразу будто сплющил сердце, как сплющивают теплый пластилин.
Тулипину захотелось свернуться в клубочек, как он это делал, ложась в постель, если в квартире было холодно. Он еще больше сгорбился, резче теперь выделялись лопатки, казалось, что его худое тело состоит только из костей, что прямо на грудную клетку, ключицы, позвоночник надет школьный синий костюм. Смех бомбардировал. Тулипин вскинул горящий взгляд на Географа, ища поддержки, но тот молча смотрел на него своими почти ничего не выражающими старческими глазами.
- Стыдно, - сказал Географ Тулипину.
Тулипин не знал, садиться ему или нет. Учитель повернулся спиной и пошел к своему столу.
- Садись, одуванчик!
Тулипин быстро посмотрел вниз, на свой стул - кнопки там не оказалось, - и сел. Сидел он теперь полыхающим, чутко и пугливо слушая, скажет ли кто-нибудь еще что-либо по его адресу, но девятиклассники уже забыли про него, и ему полегчало. Ему всегда становилось легче, когда одноклассники забывали про него.
Рядом сидел Генка Попов - маленький и бледный. К нему относились в классе не плохо и не хорошо. Впрочем, были у него и товарищи, и никто над ним никогда не смеялся.
Думая о Генке, Тулипин решил, что тот лучше, чем он сам, поэтому судьба к нему благосклоннее. "Да, конечно, он лучше". Тулипин очень надеялся, что Генка не смеялся вместе со всеми.
- Слушай, - зашептал Генка через некоторое время. - Посмотри на свой портфель.
Тулипин тут же понял, что с ним сыграли старую шутку - тайком взяли портфель, и теперь он путешествует по классу из одних рук в другие. Это он понял, еще не посмотрев на место, где должен был стоять портфель, а когда посмотрел, то сердце екнуло - портфеля и в самом деле не было.
Сколько уж раз! Пора привыкнуть, но сердце все-таки ёкает. Обычно одноклассники (мужская половина), к которым попадал его портфель, основательно потрошили содержимое. Очень часто Тулипин находил портфель под чьей-нибудь партой далеко от своего места, находил пустым… Иногда на нем висели чьи-то сопли. Поэтому сейчас Тулипин тревожно вертит головой, пригибается, ищет глазами портфель.
Тревога… Даже стоя где-нибудь у окна на перемене один-одинешенек, Тулипин ожидал, что вот сейчас случится с ним что-то плохое. Тревога иссушила его. Может быть, поэтому про него стали говорить (он это слышал все чаще и чаще), что "он совсем как идиот".
- Не вертись, сиди спокойно. Глаза мозолишь, - пробасил Кудрин-Геракл, от одного вида сильных больших рук которого возникала тревога. Кудрин сидел как раз позади Тулипина.
- А я портфель свой…
- Ладно, не крутись. Потом найдешь.
Было ясно, что именно Кудрин отправил портфель в дальнее плавание. Тулипин молча отвернулся. Как же хотелось сейчас домой!
Довольно часто наступали необъяснимые минуты, когда Тулипин спиной своей, обо всем на свете забывая, чувствовал грозную, раздавливающую силу большого, самого большого и сильного в классе, сильного, как танк,
Кудрина-Геракла, хотя тот спокойно читал какой-нибудь детектив, держа его под партой, если урок был неинтересным, а если шла алгебра, геометрия или физика, то Геракл работал за весь класс - часто поднимал руку, решал задачки, вызывался к доске за очередной пятеркой, и все это, все пятерки получал он необыкновенно легко. А Тулипин не мог никак переключить свои мысли на алгебру, потому что мысли застревали на спине. В своей спине в такие минуты был весь Тулипин, ему становилось очень и очень не по себе - ведь всего в каком-нибудь полуметре сидел, басил, шумно двигался со своими большими руками Кудрин-Геракл.
Когда Кудрин-Геракл получал пятерку, то ему (иногда) становилось чуть-чуть жаль Тулипина. Он думал: как же так может быть - и хиляк, и придурок? И он трогал Тулипина за спину, а спина вздрагивала.
- Ты чего? Боишься, что ли?
- Да нет…
- А чего вздрагиваешь?
- Так…
"Действительно, придурок". И жалость проходила, потому что жалеть придурка долго нельзя.
Вдруг Тулипин увидел свой коричневый портфель, увидел, что Заяц (фамилия его была Туровский) залез туда обеими руками и вытащил шапку, перчатки и шарф (в раздевалке Тулипин оставлял только пальто). Заяц надел все на себя, повернулся к своей соседке Ирочке Боголюбовой. Та зажала рот рукой, чтобы смех получился негромким. Тулипин подумал, что шарф и перчатки с шапкой уже никогда к нему не вернутся - он всегда в подобных ситуациях думал так. И еще он подумал, что парни-одноклассники или другие всегда, и вот сейчас, показывают его слабость, его дурость девушкам. А это жгло сильнее огня. Девушки смеются над ним - что может быть тяжелее? Это происходит давно, тысячу раз на день и все же каждый раз заново. И каждый раз он ощущает свое бессилие, он даже не злится - злятся те, кто может что-то изменить, а он ничего не может, и поэтому ему просто плохо. Уже почти пустой портфель передали на его глазах следующей парте. Заяц снял с себя шапку, шарф и перчатки и бросил, а куда бросил - он сам точно не видел.
В коридоре зазвонил звонок. Перемена не обещала Тулипину спокойной жизни, но ведь надо еще найти все, что было в портфеле, а сам портфель - вон он - опять в руках Зайца.
Когда Тулипин шел мимо доски к первому ряду от окна за портфелем, навстречу, к выходу, двигался, если так можно выразиться, "центр тяжести" мужской половины класса, вокруг которого вращались все остальные. Вращались и притягивались. Навстречу Тулипину шли Макар, Рыбак, Гера, Леха, Шеф, Аспирант. Кудрина-Геракла здесь не было, да он и не считался в классе за "основного" - он со своим умом и силой был сам по себе.
Тулипину захотелось сделаться маленьким-маленьким, чтобы - раз уж он идет прямо на них - проскользнуть как-нибудь между ног. Но единственное, что можно было сделать, - это встать сбоку, у стола учителя, а сам учитель в этом время зачем-то пошел к задним партам.
- Ой, Тулипа-Тулипа… - запел Аспирант на мотив "ой, березы-березы". - Тебя директор с утра ждет. Говорят, ты стекло разбил. Чего ж ты хулиганишь? Отведем его к директору?
И Аспирант больно обхватил правой рукой шею Тулипина, пригибая его вниз, так что лицом своим Тулипин уткнулся в его грудь.
- Уйди!
Боязнь высасывала из без того слабых рук и ног последние силы. Тули-пин неумело сопротивлялся. Он понимал, что надо сопротивляться, но ему не хотелось этого делать, а хотелось попросить их всех, чтобы они не трогали его. Он понимал: чем больше он будет сопротивляться, тем дольше продлится все это мучение, но он уже не знал, что ему делать, и тянул:
- Уйди, уйди, уйди…
- Да на фига он тебе сдался? - сказал Гера Аспиранту. - Чего детей-то мучить?
- Ничего. Лучше будет понимать, что такое электромагнитное поле. А то стоит, как папуас, - ни бе, ни ме. Если честно, то я вообще не уважаю тех, кто не может ясно изложить свои мысли. А этот, похоже, деревянный - ни слов, ни мыслей. Ну, чего ты мычишь, чего ты все мычишь? Чего "уйди"? Заладил. Эх, не выйдет из тебя физика, Тулипа!
И Аспирант, прежде чем отпустить худую шею, сжал ее с такой силой, с какой в этот момент презирал вечного троечника, самого глупого человека в школе.
- Не балуйтесь, мальчики, - сказал появившийся у стола Географ.
- Василий Григорьевич, я над ним все девять лет шефствую - я не балуюсь.
Тулипину было обидно до слез. Не потому, что болела шея. Шея у него редкий день не болела. Просто Аспиранту и учеба дается без труда, и в университет он обязательно поступит, и лучшая девушка школы из параллельного класса ищет на переменах его по коридорам и этажам, а у Тулипина ничего этого нет. У него вообще ничего хорошего нет. И вот при такой ситуации счастливый сжимает шею неудачнику. Да хоть бы уж шею-то не сжимал! Обидно…