Дальше происходит почти невероятное, но столь же возможное для способного молодого человека "из низов" в молодой советской стране. Шауро переводят на работу в Москву, и здесь он выдвигается с головокружительной быстротой по партийной линии, становится инструктором, затем заведующим военным сектором Управления пропаганды и агитации ЦК партии.
В 1947 году его возвращают на родину, в разорённую, истерзанную Беларусь.» снова партийно-пропагандистская работа - в Минском, столичном, обкоме. Крепнет его авторитет, приумножается опыт партийно-политической работы. В 1956 году, после XX съезда, Шауро избирают 1-м секретарем Минского обкома, а ещё через 4 года - секретарём ЦК КПБ по идеологии. А в ноябре 1965 года он возглавил отдел культуры ЦК КПСС.» до самой до горбачёвской перестройки…
Могилевский пединститут до войны (я ещё тогда под стол пешком ходил) был для Шауро лишь одной из ступенек к будущим широким познаниям в самых разных сферах культуры. Была, правда, ещё ВПШ - Высшая партшкола в Москве, определившая вектор его партийной карьеры. Но главным, решающим было неустанное, неутомимое самообразование, освоение "для души" богатств мировой и русской классики, выработка высокого и тонкого художественного вкуса. Он был молчалив, замкнут, суховат, и называли его поверхностные люди по-всякому: "железная маска", "человек-загадка", "хронометр" (был точен и аккуратен до педантичности!). Но ни разу, ни от кого за всю жизнь я не услышал о нём уничижительного "чиновник". Наверное, неспроста.
Со временем у меня родилось своё "шауровское" определение: человек-тайна. По сей день, вспоминая его, не могу отделаться от мысли о некоем, почти мистическом сходстве его натуры со сталинской. Нет, разумеется, не о масштабе личности речь, а именно о таинственности, загадочности натуры.
Особенно поражала его способность неожиданно, почти мгновенно вплотную сблизиться с человеком, душевно расположить и даже обворожить его - и столь же резко, одним махом отдалиться, отодвинуться, обдать холодом, "восстановить дистанцию".
И ещё одно, совсем (почти) несуразное. Мне всегда казалось, что ВФ мог бы отлично сыграть в кино Шерлока Холмса. Ну, не так, конечно, как Ливанов в масленниковском сериале, но всё-таки крепко, убедительно. Ко всему прочему, он так же, как и человек с Бейкер-стрит, обожал музыку. Правда, на скрипке не играл. Но на нервах - бесподобно!
Вполне подошло бы ему, на мой взгляд, и определение "человек-легенда". Ходили среди нас, его сотрудников, да и в "кругах" творческой интеллигенции, разные, в том числе весьма экзотические байки. Одна из них до сих пор бередит душу, хотя, казалось бы, она целиком опровергается реальными фактами биографии Шефа. Вот ведь: легенды, как и поэзия, - "пресволочней-шая штуковина". Или же, как любил говорить Гегель, "тем хуже для фактов"?
Впервые мне об этом поведал, если память не изменяет, Игорь Черно-уцан, один из ветеранов отдела культуры, большой любитель поговорить - и непременно обнаружить свою причастность к загадкам и каверзам "высшего" властного мира. Мы часто гуляли с ним по утрам в Суворовском парке над Москвою-рекой, и он без устали выплёскивал на меня одну "кремлёвскую тайну" за другой.
Так открылась мне и якобы скрытая от всех "секретная" сторона жизни Ша-уро. Оказывается, будто бы ещё в годы Гражданской войны чахлый белорусский пацан Вася чуть ли не в одночасье остался круглым сиротой, и его взяли на воспитание старенькие сердобольные евреи, жившие по соседству. Кругом война, голодуха, ни власти, ни порядка… Приёмные родители обогрели мальчика сердечным теплом, вырастили, выучили и выпустили в большую жизнь. Выучили, помимо прочего, и еврейскому языку, и обычаям - были старики ортодоксальными приверженцами Талмуда. И вот эти детские познания через годы и годы очень пригодились Шефу: почти четверть века он, зав. отделом культуры, отвечал как член ЦК КПСС за поддержание и укрепление братских связей с компартией Израиля. "Товарищ Меир Вильнер - большой, верный друг Советского Союза", - произнёс однажды на "летучке" отдела Шауро и выдержал торжественную смысловую паузу. Они с генсеком Вильнером действительно были "на дружеской ноге" и встречались без галстуков.
Так легенда - или "фактический факт", как говаривал шолоховский Да-выдо'в? Среди нас, "русопятов", людей из круга друзей Михаила Алексеева, никто не сомневался, что факт. Очень уж легко, соблазнительно легко объяснялась тогда "израильская составляющая" характера и поведения Шауро, его неприятие малейших проявлений "великорусскости", излишней любви к "проклятому прошлому" России, его истовая верность ключевому идеологическому тезису о советской культуре, национальной по форме и социалистической по содержанию.
Но ведь доподлинно известно другое: не был мальчик Вася сиротой, не был! И отец его, и особенно мать прожили долгую жизнь и долго радовались, каким умным и большим человеком стал их сыночек. И они, и он уже ушли в мир иной, а легенда всё живёт на правах с правдой…
Особая страница биографии В. Ф. Шауро - его взаимоотношения с журналом "Наш современник", редактором Викуловым и кругом его авторов. Почти все "витки" ожесточённых споров и цензурных баталий вокруг публикаций "строптивого" русского журнала пришлись как раз на 70-е годы минувшего века, когда я работал на Старой площади под началом Шауро. Там, в этих идейных схватках - корни его позднего, трудного и честного прозрения.
Я уже упоминал, что год за годом каждый понедельник ровно в 9.00 проводилось совещание отдела ("планёрка", "летучка" - названия сути не меняют). За редчайшими исключениями (болезнь, командировки, отпуска) вёл эти совещания сам Шауро. Обычное дело: кратко подводились итоги минувшей недели, определялись ближайшие задачи. И, конечно, заслушивалась информация секторов о примечательных событиях, встречах, новых произведениях, о настроениях среди "творцов" (это слово Шеф явно любил - наверное, чтобы не вязнуть в определениях: поэты, прозаики, театралы, художники и т. д.). Когда он отсутствовал, "планёрки" вела его первый зам. Зоя
Петровна Туманова, или ЗПТ, как мы втихомолку звали её между собой. Потому что точку в любом разговоре ставил Шауро. Туманова в хрущёвские времена была аж членом бюро ЦК по РСФСР - придумал тогда Никита такую уступку "русофилам": не компартия РСФСР, не надейтесь, но всё-таки… Пришёл Брежнев, бюро это отменил, отодвинул (как и многое другое) "на потом".
Так вот, на еженедельных летучках чаще других звучало: "Наш современник". Нет, и за "Новым миром" наблюдали, их тоже, когда надо, урезонивали - мягко, дружески. Интеллигентные ведь люди, интеллектуалы, не то что эта "деревенщина"… "Товарищ Викулов, - укоризненно говорил Шауро, - талантливый человек, уважаемый фронтовик, сумел сплотить вокруг журнала целую группу талантливых творцов. А вот помочь им внести в произведения дух партийности, убедить в неодолимости нового, прогрессивного у него далеко не всегда получается. Более того, он и сам частенько упрямствует в своих идейных заблуждениях, не противится историческому пессимизму и любованию прошлым, которым веет со страниц журнала".
Говорилось это, повторяю, укоризненно. Но - не только: звучала и тайная нота сожаления, даже некоего сочувствия, но уж никак не разоблачения, на что горазды были "коллеги" из отдела пропаганды. Для тех всё было невыносимо ясно - осудить "патриархальщиков", "укрепить руководство", тащить и не пущать! Убеждён: Сергей Васильевич остался на своём посту, несмотря на все лихие нападки цензуры и агитпроповцев, именно благодаря твёрдости Шауро, для которого талант в конечном счёте был выше идеологической правильности. Тонкая материя - художественный вкус. Сплошные эмоции и нюансы! Но пренебреги ими - и останешься один на один со своей никому не нужной "идейной правотой"…
Среди вороха документов, с которым не так давно мне и Сергею Куняеву удалось познакомиться в архивах, особый интерес вызвала у меня схватка С. В. Викулова с М. В. Зимяниным, секретарём ЦК партии, по поводу письма в редакцию "Нашего современника" известного русского писателя Дмитрия Жукова. Викулов, прочитав это письмо, обратился напрямую к Зимянину после того, как в "Литературной газете" в конце 70-х за анонимной подписью "Литератор" была напечатана хлёсткая статейка: "Критика: своеволие и своеобразие", буквально размазывающая, как сказали бы нынче, работу Д. Жукова "Биография биографии", полная подлогов и подтасовок.
Письмо Викулова, смелое, жёсткое, достойно того, чтобы его процитировать почти полностью.
Секретарю Центрального Комитета КПСС товарищу Зимянину М. В.
Уважаемый Михаил Васильевич!
В редакцию "Нашего современника" обратился с письмом, полным недоумения и горечи, писатель Д. А. Жуков…
Рассказывая о том, как работал над биографической книгой о югославском драматурге Нушиче, Д. А. Жуков пишет: "Напомню, что писал я её во второй половине шестидесятых годов. Уже тогда началось массированное наступление авангардистов на классическое наследие, использование этими бесплодными и бесцеремонными людьми замечательных творений прошлого в своих разрушительных целях. Всё им надо было обратить в посмешище - историю любого народа, национальную культуру, искусство, литературу - ради торжества безликой, не имеющей народных корней "массовой культуры", которая выдавалась за нечто интернациональное… Авангардисты объявили писателя, приспосабливая его к своим нуждам, представителем театра абсурда - "антидраматургом", "надреалистом", наряду с»онеско и Беккетом… "
Так у Жукова. "Литератор" же приписывает автору статьи буквально следующее: автор "громогласно заявляет, что в советском (разрядка наша) искусстве второй половины 60-х годов будто бы… началось массированное наступление авангардистов на классическое наследие… ради торжества безликой, не имеющей народных корней "массовой культуры"…
Откуда взялось "в советском", если речь идёт о западных авангардистах?
Чтобы как-то обосновать этот вывод, "Литератор" перетасовывает вышеприведённую цитату Д. А. Жукова (опустив фразу о посмешище, в которое