одых людей наглядно открылось мне, что же происходит в сознании, психологии нового поколения от 17 до 25 лет. Это не "рождённые бурей", "прекрасным и яростным миром", а продукт того невиданного периода русской истории, который связан с так называемой "перестройкой", "реформами". Как юные незрелые души впитывают в себя ядовитые испарения, грязь, всё растлевающее в нынешней "общественной" атмосфере с её "свободой", культом всего низменного. Читаешь подряд "исповеди", и кажется, что видишь какую-то сексуальную саранчу. Где-то я читал у одного православного священника, что для него молодёжь - это больные люди, до которых не достучишься духовно. Кто-то скажет, что слова спорные, не все больные, но что больным можно сделать целое поколение (что и делается) - это очевидно. И всё же…
Один из поступающих в Институт - священник Горицкого женского монастыря города Кириллова Мокиевский Артур Васильевич. Представлены им две вещи: во-первых, отрывок из романа "Незавершённая литургия". Время действия - начало 20-х годов (при патриархе Тихоне). Талантливое описание литургии с пресуществлением хлеба и вина в Тело и Кровь Господне. Параллельно несколько утрированное описание вторжения комиссара во главе с красноармейцами в Храм с арестом в алтаре
священника Георгия. Другая вещь "И Святого Духа" - живописная картина трудовой поездки (священника и мирских лиц) в переполненном вагоне поезда в метельную ночь. И как симпатичен сам священник, обогревающий душевно народ свой неуныв-ностью, добрыми шутками.
Из произведений других абитуриентов - рассказ 18-летнего автора "Одиночество": письмо матери к сыну в Москву, пронзительно место, как она, бывшая музыкантша, кормит бродяг, одного из них сбивает машина. Рассказ другого автора - о бизнесмене времён "дефолта" 17 августа 1998 (ведь знает до точности даже день) - о его успехах в предпринимательской деятельности, крахе, после чего - "новые проекты". Есть и другие - вдумчивого, серьёзного взгляда на современную жизнь.
На днях на заседании приёмной комиссии руководители семинаров по всем жанрам высказывали свои впечатления о нынешнем наборе: состав поступающих, о чём пишут, особенности мировосприятия и т. д. Один выступающий впал в публичное уныние, от чтения многих рукописей у него руки опустились, не знал, что делать, "всё православие да православие". И сказал таким тоном, будто ждал сочувствия у присутствующих, впрочем, при всеобщем молчании.
И всё-таки "стены Литинститута" весьма далековаты от "стен Церковных". Как-то на узкой юбилейной пирушке у одного из литинститутских сотрудников - поэта, переводчика Микушевича я, может быть, излишне похвалил его за верность ортодоксальному православию - в отличие от "несчастного узника" Даниила Андреева с его фантастической мировой религией "Розы мира", и в ответ доцент нашего института Джамбинов по-петушиному клюнул меня за "православный фундаментализм". Вот ведь незадача, этот фундаментализм лепят к чему угодно - исламский, иудейский и т. д. И ничего, "звучит". А фундаментализм православный… сам язык русский не принимает эту нелепицу, отторгает её. Ибо то, что истинно, - не нуждается ни в каких "измах".
Приходилось мне и на защите дипломных работ моих семинаристов сталкиваться с такими "прогрессивными" оппонентами. А на этот раз, на заседании приёмной комиссии, я внёс некую порчу в благополучный разговор. Поскольку идеологией "новой демократической России" объявлено и с успехом реализуется право сильного, презрение к народу как к "быдлу", поскольку вся политика направлена на его уничтожение (о чём говорил и Патриарх Алексий Второй), то животрепещущая задача литературы, молодых писателей - активно противостоять этому людоедству, никогда не забывать о традициях нашей русской литературы с её защитой "униженных и оскорблённых". Говорил я не ради красного словца, а как человек уже старый, которого, можно сказать, сожрала литература (и как хотелось иногда ответить ей за это проклятьем), и как всё ещё живущий какой-то детской иллюзией в нужности слова, даже и в узком кругу, когда "чешется язык", а может быть, и рвётся надсадное в душе - оправдать как-то наше жалкое писательское звание каким-то серьёзным делом, хотя бы той же социальной, гражданской ответственностью, а не заниматься словесной игрой при нынешнем положении России. Простите, дорогой отец Феодор, за эти "литературные мелочи" в моём письме, но мне кажется, что в какой-то мере это Вам небезразлично как нашему выпускнику.
На днях выезжали с женой в подмосковный посёлок около Внуково, где снимаем в аренду в писательском шестиквартирном доме небольшую квартиру. Здесь есть храм Ильи Пророка, был построен в 1905 году, недавно отмечалось его столетие с приехавшим церковным начальством. Ещё несколько лет назад он был в запущенном состоянии, а сейчас его не узнать. Восстановлен он на деньги "бизнесмена" - женатого на русской женщине англичанина, приехавшего в Россию, заведшего здесь конное дело (племенное хозяйство). Долгое время супруги не имели детей, а когда появились дети - в благодарность за "услышанные молитвы" он и стал щедро помогать восстановлению храма.
Здешний храм, конечно, не так намолен, как наш - Михаила Архангела, - на юго-западе, в Москве. В Ильинском храме (на горке, откуда такой чудесный вид в сторону зелёной впадины, где расположен наш маленький писательский посёлок, ныне захваченный "новыми русскими" с их построенными здесь дворцами) прихожане из числа сельского населения - паства более "прозрачная", более открытая, кажется, и самими лицами. Здесь все знают друг друга, по возможности помогают, что и делает по доброте своей моя жена Татьяна.
Некоторое время в этом храме читал лекции философ-богослов С. Н. Катасонов. Какие лекции могут быть в храме, помимо проповедей батюшки? Но вот читал, прямо-таки как в университете с кафедры, и старушки покорно слушали его. Входил в церковном одеянии в алтарь с Библией в руках… Но вот что-то разладилось. Ушёл из
лекторства, не стал появляться в храме. Но вижу его сейчас в Москве, в нашем Храме Михаила Архангела, постоянно причащается. Но и "ничто человеческое ему не чуждо" - обратился ко мне с просьбой помочь ему вступить в Союз писателей России, что я и сделал как член приёмной комиссии (аж с 1960 года). Я прочитал подаренную им мне его книгу "Христианство, Наука, Культура" и увидел в ней не только образованность автора, но и его однодумье о христианстве, православии не как об учении, а как о жизни, о реальности, об онтологическом бытии.
Хотя Ильинский храм - и сельский, но мимо него рядом проходит шоссе к недалёкому отсюда (в двух километрах) Внуковскому аэродрому, и в воздухе нередко звук колоколов заглушается шумом пролетающих самолётов. И бывает, когда поздно не спишь и слышишь доносящиеся с аэродрома свистящие звуки взлетающих самолётов, то представляешь себя в это время в недалёком отсюда храме - там так же свистящие звуки издаёт кадило, которым размахивает батюшка во все стороны, кадит.
Прочитал недавно статью об Евхаристии в журнале "Православная беседа", № 2 за 2006 год. Автор ссылается на священномученика Иринея, Иоанна Дамаскина, святителя Паламу, суть сводится к тому (текст автора), что "именно Евхаристия", как путь нашего общения со с Христом, закладывает в нас то основание, и более того, она есть то самое основание, которое позволяет праведникам подлинным образом воскреснуть в день Второго Пришествия. "Христиане воскреснут именно потому, что уже сейчас они подлинно являются членами Тела Церкви, Тела Христова и питаются истинным Телом Спасителя - Евхаристией".
Итак, Евхаристия, когда Христос входит в нас, - и есть залог нашего будущего воскресения. Перед этим я причащался и не задумывался над этим, воспринимая единение с Христом "в настоящем времени", а тут как-то удивительно стало ясно (приходит на ум даже такое неуместное вроде бы здесь слово: логично), что восстанем мы из праха именно потому, что в нас через Евхаристию навечно запечатлена, останется навечно частица Самого воскресшего Христа. Точно ли я говорю, те ли слова (не доморощенно ли это?). А может быть, вообще не вдаваться в непосильное для ума, непостижимое? Лучше следовать интуиции "простецов", не мудрить, а молиться (как молилась моя мать) с детским доверием к Милостивому Творцу.
М. Лобанов 1.07.2006
Дорогой отец Феодор!
Прежде всего хочется от всего сердца, преданного Вам, пожелать исцеления Вашего глазного недуга. Это непременно и должно быть. Ведь с Вами Ваш Хранитель - св. Александр Свирский, а вы - его охранник.
Не раз я читал в богословской литературе (от святителя Брянчанинова до Фло-ровского, нынешнего А. И. Осипова и т. д.) о необходимости руководствоваться (может быть, не то слово) не только откровением Священного Писания, но и творениями Св. Отцов, подвижников веры. Мне кажется, что важно знать, читать и своих современников - истинно православно верующих, ведь их слово дышит тем воздухом эпохи, каким дышим и мы (куда от этого денешься), и поэтому, пожалуй, нам внятно более, нежели иные, книжные, отвлечённые проповеди, удалённые от общественных токов нашего времени. Не говорю уже о тончайшем лукавстве политиканствующих ораторов (на том же радио "Радонеж"). Мне как-то полоснуло душу, когда я прочитал Ваши слова о том, что вера - "самое великое счастье, доступное человеку". Можно сказать, что это не ново, но ведь как сказать и кто так может сказать. Сколько в этом мире наговорено о любви "он-она", а всё кончается банальным метаньем временных счастливцев. Как сказано в псалме: "Только в Боге успокаивается душа моя". О, если бы обрести такое успокоение! Но счастлив человек уже тем, когда он приходит хотя бы к пониманию этого.
А у меня в Литинституте, не успел оглянуться, окончились каникулы, и на днях прошло первое занятие с поступающими - этюд. Как-то впервые посмотрел на себя со стороны как на руководителя семинара (может быть, что-то изменилось во мне с возрастом, да и пора). И вот новая очередная волна молодёжи в той же самой одиннадцатой аудитории, в которой провожу семинарские занятия вот уже сорок четвёртый год (с 1963). В основном - юные лица, от 18 до 25 лет. Я для них даже не дедушка, а прадедушка ("патриарх" в Литинституте, как меня именуют "коллеги"). В душе моей - почти вековой груз прошлого, с конца двадцатых-тридцатых годов, с безотцовщиной, с коллективизацией, голодным тридцать вторым годом, индустриализацией, политическими процессами 1937-1938 гг.; война, ранение на Курской дуге,