— И какие же теперь непреодолимые препятствия? — всякий раз спрашивала она.
— Они есть, — очень серьёзно отвечала я. — Мы с ним, как полагается, гуляли под звёздами, а он их не видел, он даже ни разу не вспомнил про Большую Медведицу. Чего можно ждать от человека, который не видит звёзд? — Мне становилось только хуже от своих рассказов, от этих разговоров, я каждый раз всё сильнее раскаивалась, зачем иду, зачем говорю.
— Ты ведь знаешь, что я тебе скажу, — говорила Наташка.- Главная твоя беда в том, что ты всё хочешь понять. А женщина должна жить сердцем. Сходи в церковь. Это очень опасно — видеть в звёздах больше, чем в них есть на самом деле!
— Ты всегда всех куда-нибудь посылаешь, не к астрологу, так в церковь, — судила я при этом Наташку и всё сильнее злилась, зная, что она права.
Она давно уж выбросила все свои книжицы про звёзды, окрестилась сама, мужа и детей окрестила, теперь они всей семьей соблюдают посты и другие православные обряды. Да ведь я-то крещена во младенчестве и знаю, как надо серьёзно, и строго, и чинно, безгрешно и чисто идти к церковь, меня этому учила мама. А я?
И я пошла. Вчера? Да, это было вчера. Я стояла в маленькой полутёмной церкви, холодной и бедной. Радостные старушки в толстых шалях истово крестились. Священник был молод, русоволос и светлоглаз. Наверно, он этого не читал в те мгновенья: "… и станут едина плоть, един дух…", он просто пел, высоко и легко: "величЕгт душе моя Госпо-ода… и возрадовася дух мой о Бозе Спасе моем…", обходя с кадилом наше небольшое собранье. Вот эта волна, ощутимая физически: и аромата, и воздушного движения, и звука, приблизилась ко мне, вот она меня коснулась…
И слезы мои были безмолвны, их было много, я их не прятала. Будто камешки или льдинки, скатывались они с души, как с горы, по моим много лет сухим щекам. И освободившая, пусть ненадолго, душа сама собою заговорила. "Господи, — говорила она. — Прости меня, Господи. Благодарю Тебя за то, что столько лет всё это у меня было. Благодарю Тебя, Господи, что всё это у меня есть".
— Привет, — сказал ты, когда я, выйдя из маленькой церкви и пройдя по морозной и тёмной декабрьской улице, свободная, радостная и лёгкая, как никогда прежде, вступила в жёлтый тёплый круг фонарного света на тропинке, ведущей к дому. — Где бродила та, что спит под Большой Медведицей? Где она бывала?
— Она бывала в церкви, — очень серьёзно ответила я и тогда только в голос заревела. — Оставь, пожалуйста, свои глупые шуточки.
И слезы уже не катились и не скользили по моим горящим щекам, они застывали на них, не пролившись. И ты в ответ ничего не сказал. Ты снял перчатку и тёплой ладонью убрал льдинки с моего лица, потом горячими губами гладил мои щёки, не давая образоваться на них новому льду и говорил:
— И вдохновенно будешь каяться… Молитву Господу творя… Смотря, как ангелы слетаются… На свет ночного фонаря…
— Когда ты это сочинил? — спросила я.
— Это было вчера, лет пятнадцать назад… — легко ответил ты и добавил вполне серьёзно: — Ты возьмёшь меня завтра в церковь?
А я не знаю. Я больше уже ничего не знаю: зачем это всё было и было ли оно: широкое поле, чёрный лес, и маленькое тихое озеро, и тёмное небо, и Большая Медведица, и Наташка, и страшный ветер. Я только знаю, что никакого времени не хватит, чтоб я успела тебе про всё про это рассказать.
ВАДИМ ТЕРЁХИН
Я отчётливо помню суровый простор Казахстана, одинокое эхо и редкую тень, перспективу юной жизни сословия Марса, военного клана, обретающей навык секретный в песках терпеливо.
Там и солнце, слепящее днём, протекает сквозь крыши. Пыль безмолвия жёлтого гложет любые дороги. Бессловесные звёзды и царствие Божие ближе, и под ним Серафима по-прежнему ищут пророки.
Беспокойным трудом, результатом бессонных стараний привлечённых судьбою людей неумело и слепо запрокинул лицо из металла космический странник, очарованный промыслом тайным бездонного неба.
Он мучительно ждёт, но до срока спокойно и тихо во владеньях раздольных степного Аллаха и бая. Только дрогнет земля, и сего персонального лиха златотканый огонь в приходящую вечность сливая.
ТЕРЁХИН Вадим Фёдорович родился в 1963 году в пос. Песоченский Суворовского р-на Тульской области. Закончил Казанское высшее военное командно-инженерное училище Ракетных войск и Литературный институт имени М. Горького. Служил на космодроме Байконур, работал учителем, журналистом, специалистом по общественным связям. Член Союза писателей России. Автор стихотворных сборников "Прозрачное время", "Разочарованный странник", "Стихотворения". Живёт в Калуге
Над землёй муравьиной, завешенной пыльной позёмкой, растворённой неоновым светом умерших созвездий, ему хлынут распахнутой грудью потёмки ледяной тишиной, растворяя навек без известий.
Я отчётливо помню того человека в квартире, трепетание рук на погашенном чтеньем конверте от далёкой надежды, раздумья пустые о мире, удалённом в леса, о значении, смысле, бессмертье
заключённой на время души, донельзЯ упрощённой общим рядом надуманных тягот и сложных условий, в начинающей плоти, с ветрами и службой сращённой, находящей отличье от прочих в рифмованном слове.
Этот край, притянувший к себе, словно Мекка, фанатичных паломников, тщетно гоняющих бесы, бесконечное сходство исканий того человека и летающего в неизвестных пространствах железа.
Омытое водой в купели, Крещённое огнём и медью — Беспечно в детской колыбели Качается тысячелетье. И сотрясает мирозданье, Времён покорного слугу, Не осквернённое страданьем Живое, звонкое "Агу!" Куда влечёт его дорога? Не догадаться, погодя, Какого дьявола и Бога Упрятало в себе дитя.
Обрати внимание, прохожий,
Не на помрачение в народе,
А на то, что вечен образ Божий
В каждом первом встречном пешеходе.
Даже если он заочник ада, Ученик его кругов и петель, Пожалеть обиженного надо, Ибо в нём остался горний пепел.
И в тебе, прохожий, вечен тоже Свет, что неуклюже и нелепо Бьёт тихонько из-под тонкой кожи И обратно просится на небо.
Пропади оно и рухни — Всё, что время ниспослало. Утром ты стоишь на кухне В настроенье "всё пропало".
Всё пропало, мой дружочек, Только нам ещё осталось: Дочки тонкий голосочек, Мировая скорбь и жалость.
Нам дают, что мы не просим: Это поле, эти реки, Этот город, эту осень — Это всё уже навеки.
И о том, как в мире жили, К небесам взойдут проворно Даже из посмертной пыли Памяти живые зёрна.
Мы останемся по сплетням. С песней о царе Горохе, С человечеством последним Целой умершей эпохи.
А пока летят мгновенья, Я хочу хотя б звоночек Этого стихотворенья Вытащить за позвоночник.
Из того, что солнце рухнет, Из того, что счастья мало, Из того, что ты на кухне Говоришь, что всё пропало.
Моё лицо — моя свобода Жить в недовольствии собой И сгинуть с шалостью любой В холодной яме небосвода.
В благоразумном настоящем, Где горек наш насущный хлеб, В своём горении творящем Я наг, бесправен и нелеп.
Из векового мрака вьётся Творцу послушливая нить. И как-нибудь не обойдётся. И ничего не изменить.
/Г/ГУ/
АЛЕКСАНДР МАЛИНОВСКИЙ
Английский язык в нашем седьмом классе преподавал Петр Петрович Саушкин. Вообще-то он был учителем немецкого языка, который постиг, как мог, на фронте. Пригодилось. Кроме Петра Петровича учителей иностранного языка в школе не было.
Говорили, что английский выучил он после ранения, когда лежал в госпитале. Еще говорили, что служил Саушкин в разведке и имел контузию. То, что учитель контужен, видно было сразу. У Петра Петровича постоянно тряслись руки.
асы с цепочкой он носил то в кармане пиджака, то в кармане светлой рубашки. И доставая их нетвердой рукой, всегда рисковал уронить. Все бы ничего, но он временами забывал, на каком языке говорит.
Так случилось и в этот раз. Учитель заговорил по-немецки, который половина из нас раньше учила. Но был-то урок английского.
Первым не выдержал Колька Ракитин.
— Во дядь Петя шпрехает! — громко, нисколько не стесняясь, удивился он. — А на каком языке говорить нам?
Учитель, не закончив фразу, перешел на русский:
— Ракитин, не мешай работать остальным, если тебе не интересно.
— Не… Не интересно! — звонко согласился Ракитин. — Зачем нам немецкий? Гитлер капут!
МАЛИНОВСКИЙ Александр Станиславович родился в 1944 году в селе Утёвка Нефтегорского района Самарской области. Окончил Куйбышевский политехнический институт по специальности инженер химик-технолог. Прошёл путь от простого рабочего до генерального директора крупных нефтехимических заводов. Доктор технических наук. Заслуженный изобретатель России. Автор десяти книг прозы и пяти поэтических сборников. Член Союза писателей России. Живёт в Самаре
И тут учитель, не вполне оценив характер Кольки, строго сказал, мотнув не совсем послушной рукой:
— Тогда марш из класса! Чтоб я тебя через минуту не видел! Фигляр! Лучше бы учитель не говорил последнего слова "фигляр". Да еще так
презрительно.
Кольку оно задело. Он завелся. Сначала дернулся, но тут же, овладев собой, вежливо поинтересовался:
— Какой футляр?
Раздался смех. Кажется, учитель не расслышал, что сказал Колька. Но требовательности в голосе прибавил:
— Немедленно вон из класса!
— Ага, сей момент. Ван минитс, так сказать. Только засеку времечко! Сказав так, Колька, поднявшись за партой, стал изображать, как Петр