Кейт изумленно заморгала.
– Август, это что, был сарказм?
Он пожал плечами, обрушив очередную стопку книг у себя за спиной. Кейт подвинулась, освобождая место.
– Иди сюда.
Он посмотрел на нее с несчастным видом.
– Я лучше побуду тут, внизу.
– Я постараюсь тебя не трогать, – сухо сказала она. – Иди давай.
Август неуклюже поднялся, пригладил волосы и шагнул к ней. Щеки до сих пор горели. Он опустился на край кровати, настороженно посмотрел на Кейт, словно боялся ее или думал, что она должна отпрянуть от него. Но Кейт лишь растянулась на дальней стороне, и, когда он наконец опустился рядом, она повернулась к нему.
Август зажмурился, и Кейт принялась рассматривать темные ресницы, запавшие щеки, черные черточки, обвивающие запястье. На них снизошел покой, и Кейт захотелось спать, но стоило ей закрыть глаза, как перед ее внутренним взором вставал солдат в камере.
Но она кое в чем созналась, так тихо, что она думала – надеялась, – что Август не услышит.
Два слова, которые она поклялась никогда не произносить вслух в мире, полном монстров.
– Мне страшно.
Август оставался с Кейт, пока она не задремала.
Он не брал ее за руку, не решался снова к ней прикоснуться после того, что было… При мысли о произошедшем он покраснел. Но если бы Кейт не заметила красный свет, если бы их губы соприкасались чуть дольше, если бы его руки касались кожи, а не одежды…
Настала полночь, отмеченная лишь новой выжженной меткой на его коже.
Сто восемьдесят пять дней без падения.
«Метки ничего не значат, – проворчал Лео. – Плюнь уже на них».
Но его брат ошибался. Даже когда Август думал, что хочет позабыть о них, какая-то его часть продолжала держаться. Да и отметины никуда не исчезали.
Что-то мягко плюхнулось на кровать. Аллегро. Кот настороженно взглянул на Августа, но не убежал и свернулся клубком у него в ногах, прикрыв зеленые глаза хвостом. И это показалось Августу победой, не меньшей, чем последняя метка. Сунаи смежил веки и позволил тихому мурлыканью кота окутать его…
Проснулся он резко, от внезапного отрывистого кашля.
Август не помнил, когда заснул, но уже почти рассвело. Кашель зазвучал снова, отдаваясь у него в голове.
Генри.
Август затаил дыхание и прислушался, готовясь к худшему. Но, к счастью, кашель прекратился, и вместо него послышался строгий голос Эмили.
Генри что-то ответил. Он дышал хрипло и тяжело, но все-таки он был здесь.
– Я в порядке. Не волнуйся.
– Господи, Генри, ты думаешь, что раз ты в состоянии соврать мне!..
Они говорили тихо, но какой смысл шептать, если Август в состоянии расслышать разговоры солдат четырьмя этажами ниже? Он, конечно, мог отключиться и не обращать внимания, но ведь речь шла о Генри и об Эмили!
Август лежал не шелохнувшись.
– Должно же что-то быть!
– Эм, мы все обсудили.
– Генри, пожалуйста! – Эмили Флинн всегда была тверда как камень, но, когда она произнесла эти слова, ее голос задрожал. – Если бы только позволил медикам…
– И что они мне скажут? Я и так уже знаю.
– Но не можешь ты просто позволить…
– Я и не позволяю.
Тело придвинулось к телу, как рука скользнула по волосам.
– Я по-прежнему с тобой…
И Август, лежа в темноте, понял, что хотел договорить Генри:
«Пока что».
Сон как рукой сняло.
Он пытался сосредоточиться на других звуках в здании – на шагах, шуме воды в трубах, отдаленном голосе флейты Соро, и где-то под всем этим находился тот солдат в камере. Он был так далеко внизу, что, возможно, сознание Августа обманывало его. Но какая теперь разница!
Август осторожно встал, взял скрипку и спустился вниз.
Он думал, что найдет помещение для наблюдения пустым, а солдата – в одиночестве, но там была Ильза. Она стояла, прижавшись лицом к плексигласу. Солдат стоял на коленях на бетонном полу, бессвязно твердил о милосердии и пытался вырваться из наручников, пока по рукам не потекла кровь.
Неужели они бессильны?
Август огляделся по сторонам. Минус третий этаж – самый нижний уровень Компаунда. Он отсечен от мира сталью и бетоном. Полная звукоизоляция.
Август задумался. На столе был пульт управления. Красная кнопка включала микрофон. Когда Август нажал ее, из камеры хлынул голос солдата, наполняя помещение безумием и страданием.
Август положил футляр на стол и достал скрипку. Ильза посмотрела на него вопросительно. Лео всегда считал, что их единственная цель – очистить мир от грешников. Что музыка – всего лишь самый гуманный способ сделать это. Но что, если ее можно использовать и для других целей? Помогать, а не причинять вред?
Август сделал глубокий вдох и заиграл.
Первая нота вспорола воздух, как нож. Вторая была высокой и нежной, третья – низкой и печальной. Стальные струны мелодчино звенели, натягивались под пальцами. Музыка заполнила бетонное помещение. Каждая нота, достигающая стен, возвращалась назад, одновременно и ослабев, и усилившись, и затихала среди новых нот.
Август никогда еще так не поступал. Никогда не играл для того, чтобы утешить душу, а не вырвать ее.
Но солдат в камере перестал дергаться. Он склонил голову.
Казалось, что ему стало легче, что песня победила тьму внутри него.
Август продолжал играть.
В воздухе пахло кровью и страхом.
Слоан учуял запах еще на ступенях, но, куда бы он ни смотрел, он видел лишь малхаи. Сплошные малхаи. Губы их красны, а руки пусты. Пусты. Пусты.
– Я чрезвычайно разочарован, – изрек Слоан. Голос его разнесся в ночи.
Они ничего ему не принесли. Они ничего не видели. Они играли с добычей, они помахивали ею перед каждым живым, дышащим, охотящимся дюймом городской ночи – однако ничего не добились.
Даже Алиса, какой бы маленькой кровожадной тварью она ни была, вернулась с пустыми руками, выставив напоказ испачканные губы и беспечно пожав плечами.
– Возможно, – проворчала она, поднимаясь по лестнице, – мы использовали неправильную приманку.
Но люди есть люди. Корсаи поглощают мясо и кости, малхаи – кровь, сунаи – души. Все, что содержится в человеческом теле, учтено. Что еще можно использовать?
– Слоан!
К нему направлялась группа малхаи.
– В чем дело?
– Тень! – рыкнул один из них.
Слоан воспрянул.
– Вы его нашли?
Но малхаи уже качали головами.
– Тогда что? – рявкнул Слоан.
Малхаи принялись переглядываться как придурки, и Слоан вздохнул.
– Давайте показывайте.
Он стоял, покачиваясь, между телами на полу полицейского участка.
Назвать их мертвыми означало серьезно преуменьшить.
Возможно, будь у них оружие, это произошло бы быстро. Но насколько мог судить Слоан, пленники использовали все, что подворачивалось: стулья, полицейские дубинки, голые руки.
Короче говоря, они разорвали друг дружку на куски.
Однако же Слоан ни капли не сомневался, что происшедшее – результат действий тени.
Он чуял ее запах, подобный запаху холодной стали, слабый, странный, чуждый.
Слоан предложил жертву – и был отвергнут. Он заполнил город легкой добычей, а существо вместо этого пришло сюда.
Почему?
Его туфли гулко стучали по линолеуму, Алиса шла в нескольких шагах за ним. На ходу она вела когтем по стене и негромко насвистывала. Трое малхаи принюхивались, и, когда Слоан вздохнул поглубже, он понял, чего тут не хватает.
Страха.
Того привкуса, который покрывал улицы и впечатывался в ночь, самого характерного свойства людей здесь не было. Участок купался в других чувствах – Слоан ощущал гнев и жажду крови, но не страх.
Искусственный свет неприятно гудел над головой, застилая Слоану глаза. Малхаи щелкнул ближайшим выключателем, и мир снова милосердно сделался приглушенно-серым. Взгляд Слоана прояснился, сфокусировался и с острым облегчением обежал комнату.
Кровь, забрызгавшая стены.
Тела, распростертые на полу.
Валяющиеся в коридоре.
Выпавшие из открытых камер.
Полицейский участок на Крауфорд-стрит был реликтом времен до войны и до Феномена, тех дней, когда в И-Сити существовала такая обыденная вещь, как полиция.
Некоторые люди в прошлом охраняли себе подобных.
Харкер использовал четыре полицейских участка в Северном городе в качестве локальных изоляторов, а Слоан превратил камеры в тюрьму для самых ярых городских сопротивленцев. Людей, которые не желали ни сражаться за своих собратьев в Южном городе, ни служить Клыками. Одиночек, отличающихся собственной жаждой крови, влечением к смерти, стремлением к власти.
– Что за расточительство, – задумчиво пробормотала Алиса, переступая через широкую красную лужу. – Он ведь даже не съел их!
Она права. В чем смысл стольких смертей, если не в пище? Если, конечно, это существо не питается чем-то таким, чего он, Слоан, не может видеть. В конце концов, сунаи пожирают души. Если бы у их жертв не сгорали глаза, невозможно было бы сказать, что из мира вообще кто-то исчез навеки.
– Ты! – скомандовал Слоан, указав на самого высокого из малхаи. – Показывай.
Малхаи провел когтем по экрану планшета, включая видео. Четыре окна: два – с камер в коридоре между камерами, одно – из главного помещения и другое – от главного входа.
Два Клыка прохаживались туда-сюда по коридору между камерами, третий торчал в главной комнате.
Ничего особенного. Слоан стал прокручивать запись: дальше, дальше…
Внезапно светильники (разумеется, в записи) угасли.
Через секунду они зажглись снова, но теперь свет был тусклым и мигал, и в полутьме Слоан различил тень. Она стояла в паре шагов за Клыком – просто черная полоса на экране. Казалось, что свет вокруг нее слабеет. Ее окружал ореол тьмы. Изображение сделалось нерезким, как будто камера силилась уловить силуэт существа.
– Оно, да? – шепотом спросила Алиса.
Слоан не ответил. Он смотрел, ожидая, что сейчас человек в комнате вздрогнет, закричит, кинется драться, однако Клык застыл и впал в транс.