После смерти отца Давид продолжал писать матери и сестрам, но те жили так, как было заведено при отце: в гости больше не звали и сами отказывались от предложения приехать. Рождение Тамика совпало со свадьбой сестры Давида. Он приехал, поздравил и тут же вернулся домой, к Соне и новорожденному сыну. Сестра, как писала мать, обиделась. Но Давид уже отрезал от себя кусок жизни, уже не возвращался к прошлому. Сделав однажды выбор, он остался верен себе и своему слову. Теперь его жизнь была в Соне, в Наталке и в Тамике. Здесь, в селе, которое стало родным, где он построил дом, посадил дерево и родил сына, где его уважали, а Соню – любили. Здесь была тетя Тамара, которая стала почти родственницей, и родители Костика, Дамика, Мишки и Тимура, друзья, с которыми Давид отмечал дни рождения, юбилеи и которые заменили ему семью. Вдруг появилась и я – почти дочь.
– Мальчишки бы со мной не дружили, если бы родители им запретили, – сказала Наталка, – понимаешь? Они знают, что мы – как братья и сестра, и очень любят моих маму и папу. Поэтому мне разрешают дружить с ребятами. Знают, что я под защитой. Мы клятву давали на верность.
– На слюне? – уточнила я.
– Зачем на слюне? На словах. Когда что-то серьезное и важное, слюна вообще не нужна, – ответила Наталка.
– А родители тети Сони? Они дядю Давида тоже не приняли? – спросила я.
– Нет, с ними все нормально, – хохотнула Наталка. – Они приезжают, и мы к ним ездим в город. Они только тети Тамары боятся, а так ничего. Правда, мама говорит, что их лучше любить на расстоянии. Бабушка смешная очень – у нее волосы фиолетовые и дыбом стоят, начес называется. Бабушка сама никогда прическу не делает, только в парикмахерской. Она один раз меня в штанах увидела, так пришлось тетю Тамару звать с сердечными каплями – у бабушки сердце прихватило. Когда она приезжает, мама заставляет меня платья носить и бусы, которые бабушка подарила. Какие-то очень дорогие бусы. Но мне все равно, не буду я их носить. Мама говорит, что когда я вырасту, то пойму, какой бабушка подарок мне сделала. А по мне, так лучше бы ножик подарила или кеды новые, для мальчиков. А еще лучше – кинжал. Я видела такой кинжал у дедушки! Закачаешься! Дедушке он не нужен совсем, я его спрашивала, а мне бы очень пригодился. Я бы такие стрелы настрогала! Маму очень жалко бывает – она так нервничает, что на себя не похожа. Хочет бабушке с дедушкой понравиться. И потом плачет долго, когда они уезжают. Бабушка еще очень хочет, чтобы я уши проколола. Говорит, что девочка должна серьги носить. Не хочу я сережки! Если зацепятся за ветку, то я без уха останусь. А бабушка этого не понимает. Дедушка хороший и тихий. Он бабушку слушается. И с папой может в гости сходить. Мне он всегда конфеты привозит шоколадные. Очень вкусные. Ох, лучше бы они не скоро приехали. Мама пообещала мне уши проколоть к следующему приезду бабушки – она мне сережки уже купила.
– А что со спором? – спросила я свою подружку. – И зачем вообще нужно спорить?
– Как зачем? У нас все мужчины спорят! И я спорю и почти всегда выигрываю. На спор можно столько всего получить! Это же так интересно! Просто ты никогда не спорила, поэтому не понимаешь. В следующий раз, когда у нас с ребятами спор будет, я тебя возьму. Папа у меня самый главный спорщик! Это все знают в селе.
– И как он выигрывал спор на араку? А что такое арака?
– Я точно не знаю. Вот сторож дядя Жорик очень хорошую араку делает. Я один раз попробовала, мне не понравилось. Горькая, противная. И горло обжигает, как будто огнем. Или будто масло раскаленное в рот влили. Фу, гадость. Не понимаю, зачем мужчины ее пьют. Но такая традиция. Даже самые крепкие не могут выпить сразу много – пьяными становятся, будто не в себе. Или начинают кашлять и задыхаться. Обжигает ведь. А папа может.
– И как он это делает?
– Это мама придумала. Даже тетя Тамара про этот секрет не знает. Мама всегда дает папе хлеб с гусиным жиром. Перед тем, как ему идти тосты произносить, он кусок такого хлеба съедает. И поэтому может пить араку – жир не дает ей подействовать. Потому что жир сильнее спирта. Мне папа объяснял, только я не очень поняла. Поэтому он и споры выигрывает. А если папа поехал в другое село, то жир растворится в животе, и папа не сможет выиграть.
– Девочки, остаетесь с тетей Тамарой, – ворвалась в комнату тетя Соня и тут же убежала за ворота.
– Куда мама пошла? – спросила Наталка у тети Тамары.
– А вы подслушивали? – уточнила та.
– Конечно, – хмыкнула Наталка.
– Тогда обе сейчас же идете на железную дорогу собирать крапиву. И если я увижу, что сорвали не молодую, отправлю еще раз.
– Тетя Тамара, а можно полотенце взять? – заскулила Наталка.
– Можно, – разрешила тетя Тамара.
– А много рвать? – уточнила Наталка.
– Две корзины!
Наталка, причитая и постанывая, сложила два полотенца и поплелась через огород. Мне пришлось молча идти следом, поскольку я не понимала, зачем нужна крапива и полотенца.
Мы вышли к железной дороге, которая шла вдоль огородов.
– Вот бы мне куда-нибудь уехать! – сказала Наталка, мечтательно глядя на железную дорогу.
В этот момент мимо поехал поезд, и Наталка начала махать рукой и кричать.
– Тебя же никто не видит и не слышит, зачем ты машешь? – спросила я.
– Как это не видят? – удивилась Наталка.
– Ну, люди или спят, или едят, или книжку читают. А еще говорят много. Если в окно долго смотреть, то голова закружится. У меня всегда кружится.
– А как там внутри, в поезде?
– Обычно. Только скучно очень. Мне на верхней полке нравится лежать, но мама всегда боится, что я свалюсь. Поезд не всегда ровно едет. Может резко остановиться, и тогда все упадут. Все спят ночью, а я не сплю совсем. Там еще есть маленькая лампочка над каждой кроватью, можно включить и читать книжку, например. А еще радио есть. Но его можно включать, только если все остальные пассажиры согласятся. Мне нравится радио слушать, там музыку проигрывают и иногда детские передачи. Чай там подают по-особенному – стакан обычный, стеклянный, а подстаканник железный. Если ложку оставить в стакане, она будет звенеть. Поезд едет, а ложка звенит. И спать нельзя в ночнушке – мама говорит, что там грязное белье. Можно прямо в штанах ложиться. Еще интересно между вагонами прыгать – там такой переход, что землю видно. Сначала очень страшно, а потом ничего. Я научилась. Иначе в другой вагон не перейдешь. А туалет там смывает прямо на рельсы. Нужно нажать на педаль, в туалете откроется специальное отверстие, и все. Только пахнет плохо. И когда к станции поезд подъезжает, туалет закрывают. Никто не может туда сходить, даже если очень хочется. Я на станциях люблю выходить – там бабушки стоят и всякие вкусности продают на перроне. И картошку, и пирожки с повидлом. Можно мороженое купить. Только быстро, а то на поезд опоздаешь. Нужно знать, сколько минут поезд стоит. Если две, например, или пять, то лучше не выходить. Останешься на перроне навсегда. И поезд не догонишь.
– Здорово! – воскликнула Наталка. – А почему у нас на станции никто не выходит и никто ничего не продает?
– Потому что две минуты. Еле успеешь чемоданы выгрузить. Ты лучше скажи, зачем крапиву рвать? Неужели мы из нее будем платья вязать?
– Какие платья? Ты что, с ума сошла?
– Мультфильм такой есть – «Дикие лебеди». Ты разве не смотрела?
– Мультфильмы для детей маленьких, а я только взрослое кино смотрю.
– И сказка такая есть. Там принцесса, чтобы спасти своих братьев, вяжет им из крапивы рубашки. А братья у нее – заколдованные. Они днем – лебеди, а ночью – люди. Их колдунья заколдовала. Если принцесса сошьет им рубашки из крапивы и наденет на каждого, то чары колдовские спадут, и они принцами станут. Только она крапиву на кладбище рвала.
– Вот еще глупости. Никогда не видела крапивы на кладбище. Мама, если сорняк малюсенький заметит, сразу вырывает. Мы все время на кладбище ходим, ухаживаем за могилами. Бабушка Тереза не может за могилами следить – ей тяжело, мы помогаем. Кто же из родных позволит так запустить? Мертвые могут живых проклясть, если о могиле не заботиться.
– Правда?
– Не знаю, может, и враки. Но тетя Тамара так говорит.
– А зачем тогда ей крапива?
– Отвар делать – у кого из женщин плохие волосы, тетя Тамара им крапиву дает, очень помогает. Если крапивой голову намазать, то много волос вырастет. Мне тетя Тамара всегда обещает голову крапивой намазать, если я мыть не буду. И пить тоже можно – кровь останавливает вроде бы, но я точно не помню. А пожилые люди крапивой ноги лечат – хлещут себя по ногам, чтобы аж горели. Не знаю, как они это терпят, но вроде бы помогает. Спроси у тети Тамары, она тебе лучше расскажет. Только не зли ее, а то она так может крапивой по попе дать, что потом до вечера не сядешь – чесаться будешь.
Наталка намотала на руку полотенце, тяжело вздохнула и потянулась к корням. Она рвала проворно, только периодически вскрикивала.
Я тоже намотала на руку полотенце и залезла рукой в кусты.
– А‑а‑а‑а! – закричала я.
– Поплюй на руку и слюну разотри, так легче будет, – посоветовала подружка.
Я сорвала всего несколько веток, которые Наталка отбросила – старые, не подойдут. Я была вся в волдырях и чесалась. Так что две корзины Наталка нарвала без меня.
– Вот. – Наталка поставила корзины перед тетей Тамарой. – И не говорите, что это я виновата. Пусть мама вас ругает, а не меня!
Я все еще не понимала, о чем идет речь и почему Наталка такая злая.
– Ох ты боже мой! – ахнула тетя Тамара, посмотрев на меня.
Видимо, я выглядела совсем ужасно.
– Ладно, бегите на Терек, окунитесь, – разрешила тетя Тамара.
– А рыбу можно ловить? – уточнила Наталка.
– Да делайте что хотите, чтобы я вас до вечера не видела, – махнула рукой тетя Тамара.
Мы с Наталкой выскочили за ворота, пробежали до поворота, но она вдруг затормозила.
– Ты чего? – удивилась я.
– Здесь что-то не так. – Наталка села на корточки, сорвала подорожник, послюнявила его и приложила к разбитой коленке.