укался в них как молния в громоотвод.
Это были полезные слова.
Но мне они не помогли.
Поскольку через минуту в моем мозгу что-то щелкнуло. Как будто упитанный когтистый нетопырь, оттянув одним когтем другой, издал звук, похожий на тот, что бывает, когда казнят о полированный прикроватный столик застигнутую в волосах гниду. Этот звук отразился от черепных сводов, и мое сознание вроде как «прояснилось» (далее станет понятно, что кавычки очень даже кстати).
Я встал.
— Давайте я подсоблю, а то расселся тут как в гостях! — предложил я, взобрался на скамейку и думал было помочь нашим качелям.
— Уже не надо, дорогуша! Мы уже на месте! — Нин указала за борт.
Хуммер меня пожри, но мы больше не качались на наших качелях. Мы плыли по морю. Причем находились в каком-то диком удалении от берега — его даже видно не было, даже маяки не мерцали.
Как ни странно, все это меня не испугало и даже не удивило.
— Нам нужно вон на тот корабль! — сказала Нин и пояснила для тупых: — Таково третье — секретное — задание второго тура! Испытание выдержки и скоординированности пары в ситуации неустойчивости.
— Ага, — кивнул я. Типа, все ясно.
Я глянул на Олли. Он сидел на своей лавочке и с сосредоточенностью дебила пялился туда, куда указывала Нин. Вот так дела! Когда же это он успел оклематься?
— Я уже вижу охранительный кристалл, моя госпожа!
— Молодец, Олли, умница! — промурлыкала Нин и вновь споро потерла ладонями друг о дружку.
Мои попытки разглядеть что-либо были неплодотворны. В слепой темноте безлунной ночи мои глаза желали видеть только другую, разве что поплотнее — слепую темноту.
Ни корабля, ни тем паче охренительно-охранительного кристалла на мачте я различить не мог. Поэтому, когда спустя какую-то минуту мы нырнули в жидкий тюль низкого тумана и вынырнули у самого борта гигантской, совершенно невъе…ной морской посудины, я чуть не свалился со своей лавки.
— О Шилол! О Шилол Изменчиворукий! — сказал я.
— Немедленно прекратите взывать к сущностям, о которых вы не имеете никакого представления! — как бы полушутя возмутилась Нин. («Полушутя» — это мне тогда показалось, теперь, пожалуй, я сказал бы, что в ее интонации было куда больше испуга, чем иронии.)
— Как скажете, госпожа наблюдатель…
Мне было не до препирательств с этой казеннокоштной сучарой. Я рассматривал корабль.
Конечно, таких кораблей не бывает в природе.
Его борта практически не имели наклона и были гладкими, как скорлупа яйца. Никаких окошек, никаких снастей, никаких вообще изъянов… Эти самые борта были покрыты невыносимым, чистейшим серебром и вроде бы сияли. Все это выглядело противоестественно и угрожающе, глаза невольно слезились. Собственно, кораблем это можно было назвать с натяжкой — ни парусов, ни весел, а что было вверху, я вообще не видел. На какой-то миг мне вообще показалось, что это остров.
— А теперь слушайте меня внимательно, мальчишки. Времени у нас в обрез. Сейчас мы поднимемся по лестнице и побежим к центральной мачте, к той, на которой стоит охранительный кристалл. Там будет спуск вниз. Главное, нам нельзя задерживаться на палубе. Если будут происходить всякие необычные вещи — не обращайте внимания.
— Какие это, например, необычные вещи? — не выдержал я.
— Ну, мало ли, — уклонилась от ответа Нин.
— А где лестница, по которой мы будем подниматься? — наконец подал голос Олли. Похож он был на прирученного кроля.
А ведь только что ныл, что больше с ней не может! Значит, может, тварь лицемерная!
— Сейчас.
Нин вынула из напоясного кармана какой-то неметаллический, желтого цвета блин с двумя будто оплавленными дырками по краям, сунула в одно отверстие указательный палец левой руки, а в другое — правой. И большими пальцами обеих рук надавила на тускло мерцающую красным бородавку снизу.
Ничего, правда, не произошло. Колдун, так сказать, камлал, а дождь не выпал, как шутят в той же самой Харрене.
Нин вытащила пальцы, подула на них, как будто там вспузырились неожиданные ожоги, потом снова возвратила их в дырки, снова притиснула пупырышек.
У нее даже лоб вспотел, так она старалась. И впрямь запахло горелым.
Как вдруг борт «корабля» ступенчато вспучился изнутри своей утробы. Там, в недрах, прокатилось какое-то мощное, но бесшумное движение, и прямо из этой серебристой яичной скорлупы родились поначалу вибрирующие, а затем уже надежные жестяные ступени и металлические поручни.
Нин криво оскалилась и вытерла пот кулаком. Насколько я мог понять, этот оскал означал довольство и облегчение.
— Вперед! — Она взяла весло и начала активно подгребать к тому месту, где лестница уходила под воду, непонятно для кого флюоресцируя там, в глубине. — Это ваше секретное задание, но это не значит, что здесь вы сможете схалтурить! Помните, за вами наблюдают!
Мой рассудок отказывался комментировать происходящее. Причем, что обидно, дело явно было в неполадках с рассудком.
Тряхнув чугунной головой, я схватился за холодные поручни и полез. Чуть выше моей макушки сверкала расходящимся от натуги брючным швом на заднице госпожа наблюдатель. Ниже, под моими ступнями, попердывал от своего бодрящего чая Олли. Мой почетный эскорт!
Но самое смешное, что я был твердо, как какой-нибудь козел в существовании кочанной капусты, уверен в том, что это и есть наше третье, наше секретное задание.
Палуба походила на внутренность перезрелого абрикоса, раскатанного исполинской скалкой до величины палубы корабля, и была примерно того же цвета и плотности. Но вместо того чтобы заряжать энергией, радовать, звать на подвиги, этот странный оранжевый цвет буквально выворачивал тебя наизнанку — от него было и тошно, и скверно, и беспокойно.
На палубе висели балдахинами какие-то черные блестящие сети — условно говоря, сети. Что-то мне подсказывало, что рыбу ими не ловят. Даже хуже — казалось, что само слово «рыба» ничего не говорит тем, кто сплел эти сети. Я невольно засмотрелся на одну такую сеть и разом потерял равновесие, глазам стало нестерпимо больно — ее гадкие ячейки ходили, как будто перетаптывались туда-сюда в плотном мареве.
— Быстро спускаемся!
Олли и Нин уже юркнули вниз, а я чуток задержался. Это надо было видеть — через сеть моя рука призрачно просвечивала насквозь, как если бы кожа и мышцы вдруг превратились в пластичное стекло. Я остолбенело разглядывал локтевую и лучевую кости, изучал полулунную! и даже гороховидную! и даже крючковатую! и все связки тоже! и все суставы! Особенно хорош был дистальный луче-локтевой сустав, он светился как карбункул из короны Властелина морей…
Милостивые гиазиры, вот тут-то я едва не чокнулся.
Может быть, и чокнулся бы, но госпожа наблюдатель что было дури дернула меня за штанину вниз, нога соскользнула со ступеньки, и я полетел в люк со скоростью портового противовеса.
По приземлении я сверх намеченного получил по морде. Это был кулак Олли — так хрустел костями при ударе только он.
— За ослушание, — прокомментировал мой обесцвеченный ренегат.
Но моя воля была в ту ночь изменена столь искусно, что я даже не влепил ему в ответ.
— Соберитесь, ребята, — сказала Нин. — Мы пришли. Эта дверь приведет вас к цели. Открывай, Олли.
Олли подошел к мерзко-оранжевой двери высотой в три человеческих роста и подналег на нее. Дверь неохотно открылась.
Внутри было совершенно темно, но темнота была какой-то нестрашной. Темнотой комнаты, в которой вот только что погасили свечи.
Оттуда, из темноты, пахло… нет, не разложением, не пещерой, где перезимовало семейство носорогов. Вообще пахло там совсем не тем, чем обычно пахнет во всяких влажных, загаженных или опасных местах. Оттуда пахло скипидаром! Скипидаром высшего качества. И может быть, еще — цветочной пыльцой.
— А что мы там будем делать? — спросил Олли.
— А вы что — с нами не пойдете? — спросил я.
— Я буду ждать вас здесь. Это — ваше задание, а не мое. Итак, в передней части этой комнаты расположено возвышение, накрытое куполом из стекла. Под куполом находится своего рода резервуар, он небольшой, но его масса велика. Внутри резервуара — разноцветная жидкость, на кромке резервуара имеются буквы и цифры, но не наши, не варанские. В общем, узнаете. Так вот — вы разобьете стекло, заберете этот резервуар и принесете его мне. Главное — разбить стекло. Вы слышите, главное — разбить стекло! — Такой взволнованной я ее до этого не видел.
— Мы слышим, — сказал я.
В скипидарной комнате сильно сквозило. Не успели мы войти внутрь, как входная дверь мышеловочно захлопнулась. Зато загорелся и набрал силу тусклый яично-желтый свет — словно где-то под потолком взошла своя, комнатная луна.
Я осмотрелся — кроме меня и Олли, здесь не было ни души. Я сразу заметил нашу цель и направился прямо к ней.
Любопытства не было никакого — только прагматизм. Чего и говорить, на этом ненормальном корабле мне не нравилось. Хотелось скорее назад — хоть бы и в нашу будку.
Олли поплелся за мной, не говоря ни слова. Взгляд у него был мутным, невменяемым. Что ж, под куполом и впрямь покоился описанный Нин «резервуар», имевший форму чуть приплющенного патиссона. Я извлек из ножен метательный кинжал — его-то обстоятельной рукоятью я и думал разбить стекло. Но не успел я замахнуться, как над моим левым ухом раздался голос:
— Не смей. Иначе назад ты не выйдешь.
Голос был сухим, монотонно-скрипучим.
Я обернулся.
Никого.
Олли стоял справа от меня и очумело рассматривал находку, затейливо сиявшую какой-то мудреной радугой. Ни дать ни взять — умственно отсталый на ярмарке.
— Кто это говорит? — спросил я.
— Говорю я, капитан корабля.
Значит, все-таки корабль, некстати обрадовался я.
— Постойте, а почему я вас не вижу?
— Потому что такова особенность человеческого зрения.
— Мне трудно говорить, когда я не вижу собеседника, — признался я.