У нас обед. Только это я знаю. В отделанном деревянными панелями зале, где мы всегда обедаем. Нас обслуживает миссис Питерс в белых перчатках, и мы уже осушили пару двухлитровых бутылок «Шваль Блан» 1955 года, которыми трест предусмотрительно запасся двадцать лет назад для поддержания сил своих усталых руководителей. Слава Богу, в моей памяти не сохранилось почти ничего от нашего кошмарного разговора. Долли ненавидит черномазых, это я запомнил. Юнис, напротив, находила их милашками. Монти считал, что им было хорошо и в Африке. Пол сохранял на лице улыбку мандарина. Роскошные корабельные часы, по традиции отсчитывавшие время банкирского дома Принглов, громогласно радовались нашим успехам. В половине третьего Долли и Юнис с красными лицами шумно выкатились из-за стола. К трем Пол вспомнил, что ему надо что-то сделать или куда-то пойти, а может быть, с кем-то встретиться. Он решил, что это, скорее всего, был его парикмахер. Генри и Монти последовали за ним, причем Генри шептал ему на ухо свои драгоценные советы стоимостью четыреста фунтов в час, а Монти страстно мечтал о первой сигарете из числа очень многих, которые вернут его к жизни.
Джейми и я задумчиво сидим втроем с графином портвейна фирмы.
– Да, славно, черт побери, – глубокомысленно говорит Джейми. – Да. Ну что ж. Выпьем. За нас.
Через минуту, если я не сделаю ничего, чтобы остановить его, он углубится в величайшие загадки нашего времени: откуда у женщин столько нахальства, куда делась прибыль от нефтедобычи в Северном море – он серьезно опасается, что пошла на пособия безработным, или каким славным занятием было банковское дело до того, как его погубили компьютеры. А еще ровно через тридцать минут Пандора просунет в дверь свою голову, как киска из ролика, рекламирующего кошачьи консервы, и промяукает, что до конца дня и недели у мистера Джейми еще одна деловая встреча, что в переводе с языка банкирского дома Принглов на английский будет означать: «Шофер ждет, чтобы отвезти тебя в аэропорт, где готов самолет, который доставит тебя в гольф-клуб Сент-Эндрюса» или: «Ты обещал на уик-энд повезти меня в Довиль».
Я справляюсь о здоровье Генриетты, жены Джейми. Я всегда справляюсь и отступать от ритуала не осмеливаюсь и в этот раз.
– Спасибо, Генриетта здорова как бык, – отмахивается Джейми. – Хант умоляет ее остаться еще, но старая клуша не уверена, что захочет. Сказать тебе по правде, этот отдых в Антибе – чертовски утомительное дело.
Я справляюсь о детях.
– С бандитами все в порядке, Тим, спасибо. Маркус – капитан пятерки скаутов, а Пенни выходит в свет следующей весной. Это не настоящий выход в свет, конечно, все совсем не так, как в наше время. Но все же это лучше, чем совсем ничего, – добавляет он, задумчиво глядя на список Принглов, Павших в Двух Мировых Войнах, за моей спиной.
Я спрашиваю его, видел ли он кого-нибудь из наших в последнее время. Под нашими мы подразумеваем оксфордских. После эркерного зала ресторана Брудла никого, отвечает он. Я спрашиваю, кто там был. Мне требуется еще пара наводящих вопросов, прежде чем он, как будто по собственной инициативе, заводит речь о Ларри. На самом деле особого искусства от меня и не потребовалось, потому что, когда в нашем возрасте разговор заходит о старых друзьях, он у нас непременно рано или поздно переходит на Ларри.
– Парень из ряда вон, – со свойственной ему абсолютной уверенностью говорит Джейми. – Умница, талант, очаровашка. Приличное христианское происхождение, отец – видный деятель церкви и все такое. Но без устойчивости. А в жизни, если у тебе нет устойчивости, у тебя нет ничего. Одну неделю розовый, на следующую от этого открещивается. На этот раз открещивался насовсем. Краснопузые теперь все заделались капиталистами.
– Похуже гребаных янки… – А потом, слишком легко, словно мой ангел-хранитель шепнул ему на ухо: – А совсем недавно нанес мне визит. Слегка в растрепанных чувствах, подумал я тогда. Слегка вороватый. Я думаю, понял, что ставил не на тех. Да оно и понятно, если подумать.
Я разразился смехом:
– Джейми, уж не хочешь ли ты сказать, что Лари пошел в бизнесмены? Это было бы уж слишком.
Но Джейми, который мог заржать в любой момент без причины – и обычно без чувства юмора, – на этот раз только долил себе портвейна и стал изъясняться еще высокопарнее.
– Сказать по правде, я не знаю, куда он пошел. Не мое это дело. Но что не в простые бизнесмены, это точно. Если ты спросишь меня, то красноречия в нем было больше, чем требовал случай, – туманно добавил он, с таким видом пододвигая ко мне графин, словно хотел избавиться от него навсегда. – И развязности тоже, если говорить по правде.
– Боже мой.
– И этакое гипертрофированное представление о себе. – Возмущенный глоток портвейна. – И слегка перекомпенсация. Всякая галиматья о нашем долге помочь недавно освободившимся странам встать на ноги, исправить старые несправедливости, установить нормы общественной морали. Спросил меня, не собираюсь ли я перейти на ту сторону. Постой, парень, сказал я, не скачи так быстро. Уж не один ли ты из тех, кто таскал Советам каштаны из огня? Если ты позволишь мне так выразиться, ты слегка загнал меня в угол. Слегка удивил. Ошарашил.
Я наклонился вперед, всем своим видом показывая Джейми, что я весь внимание. Я изобразил на своем лице выражение зачарованности, подобострастия и недоверия. Все мое тело говорило о желании вытащить наконец эту проклятую историю из его заскорузлых мозгов. Ну же, давай, Джейми. Это потрясающе. Давай дальше.
– Мой единственный долг – это долг перед этим домом, сказал я ему. Но он не стал меня слушать. Я всегда считал его интеллектуальным парнем. Но какой ты, к черту, интеллектуал, если не научился слушать других? Он смотрел сквозь меня, как сквозь стенку. Обозвал меня страусом. А я не страус, я продолжатель семейной традиции. Искренний и убежденный.
– Но какого черта ему было нужно от тебя, Джейми? Завербовать братьев Прингл в студенческое братство Оксфордского университета?
В моей голове мелькнула мысль, что это, возможно, не такая уж плохая идея, но мое лицо, если только оно справлялось со своими обязанностями, выражало лишь искреннее сочувствие Джейми, ставшему объектом таких гнусных домогательств.
После полуминутного молчания он собрал в кулак все свои интеллектуальные ресурсы:
– Советская компартия приватизируется, так?
– Так.
– В этом все и дело. Распродажа партийной собственности. Зданий. Домов отдыха, контор, автомашин, спортивных дворцов, школ, больниц, иностранных посольств, земельных участков, бесценных картин, Фаберже и черт знает чего еще. Добра на миллиарды долларов. Чувствуешь, чем пахнет?
– Чувствую. «Россия навынос». Тайно это началось еще при Горбачеве, а сейчас уже никто никого не стесняется.
– Каким боком Ларри влез в это дело, пусть гадает, кому интересно. Рад сказать, что братья Прингл не имеют к нему никакого отношения. – Еще один гигантский глоток портвейна. – И не хотят иметь. Спасибо, этого дерьма мы и мизинцем не коснемся. Кушайте сами.
– Но, Джейми, – хотя мое время истекало, я продолжал делать вид, что заинтригован настолько, что не в состоянии произнести ни слова. – Но Джиммини, – это была его оксфордская кличка, – что он просил тебя сделать? Купить Кремль? Мне жутко интересно.
Налившиеся кровью глаза Джейми снова остановились на доске почета его компании.
– Ты все еще работаешь на своих прежних хозяев?
Я колебался и медлил с ответом. Когда-то Джейми подал заявление с просьбой принять его в нашу организацию, но получил отказ. С тех пор он время от времени поставлял нам сведения, которые мы обычно уже и в более полном виде имели из других источников. Продолжает ли он восхищаться нашими тайными делами или уже осуждает их? Скажет ли он мне больше, если я отвечу да? Я выбрал средний путь.
– Только время от времени, Джейми. Ничего обременительного. Послушай, не заставляй меня умирать от любопытства. Что затеял Ларри?
Пауза без дополнительной порции портвейна и гримас.
– Ну?
– Он сделал два захода. Пару лет назад он позвонил мне, наговорил кучу всяких слов про то, что хочет вложить в мое дело, если я соглашусь, порядочный кусочек в несколько миллионов, что все будет сделкой старых друзей и что он зайдет повидать меня, когда в следующий раз будет в Лондоне. Все оказалось пустым трепом.
– А второй заход? Когда он был?
Я не знал, на что напирать больше: на что или на когда. Но Джейми решил за меня.
– Ларри Петтифер задумал следующее, – объявил он громким и торжественным голосом, – Ларри Петтифер заявил, что он уполномочен неким бывшим советским государственным учреждением, название которого не упоминается… – поправка: некоторыми сотрудниками этого учреждения, имена которых так же не называются, – вступить в переговоры с настоящей банковской фирмой по поводу возможности открытия этой фирмой счета – ряда счетов, офшорных, разумеется, посредством которых настоящая фирма будет получать значительные суммы в твердой валюте из неназванных источников, – фактически будет держать упомянутые суммы на анонимной основе и осуществлять определенные выплаты в соответствии с инструкциями, которые настоящей фирме будут передавать неназванные лица, сопровождая их паролем или письменным подтверждением, которые должны будут совпасть с паролем или формой письменного распоряжения, предоставленными заранее настоящей фирме. Выплаты будут значительными, но никогда не будут превосходить текущего счета, а кредит никогда не будет запрашиваться.
Монолог Джейми раскручивался со скоростью всего пятнадцати оборотов в минуту, а корабельные часы неумолимо показывали, что времени осталось только девять минут.
– И это были большие суммы? Я хочу сказать, большие по банковским меркам? Какие цифры называл Ларри?
Джейми снова проконсультировался со списком за моей спиной.
– Если ты думаешь о порядке величин, которые некоторые из попечителей и их советники обсуждали сегодня утром, то я думаю, ты не очень далек от истины.