Ди‑Эй еще раз посмотрела ему в глаза, но не смогла понять их выражение. Да это и не важно, пора разрубить этот узел. Несмотря на то что она не могла представить себе мир, в котором нет Мэтта, ей пора это сделать.
— Прощай, Мэтт. Надеюсь, ты пожалеешь меня и не будешь вторгаться в мое пространство, пока ты в Бостоне. Счастливого Рождества!
— Ты не веришь в Рождество!
— Смешно, но почти поверила.
Ди‑Эй побежала к дому, надеясь добраться до своей комнаты прежде, чем разрыдается.
— Ди‑Эй, — позвал ее Мэтт.
Никто никогда не произносил ее имя с такой болью и нежностью. Ей так хотелось вернуться к нему, согреться в его объятиях, выплакаться…
Ди‑Эй заскочила в дом, захлопнула за собой дверь и разрыдалась.
Мейсон услышал пронзительную трель дверного звонка и удивился, кто мог прийти к нему в пол‑одиннадцатого вечера.
Он надеялся, что кто‑то из его сыновей откроет. Это наверняка пришли их друзья, потому что только подросткам придет в голову шататься по улице в морозную ночь.
Но дверной звонок разрывался, а никто не шел. Мейсон раздраженно распахнул дверь и замер.
— Калли?
Он даже несколько раз моргнул, но это определенно была Калли — замерзшая и возбужденная.
— Что ты здесь делаешь? — растерянно спросил Мейсон.
— Твои мальчики дома? — выпалила она.
— Наверху.
— Тогда я пошла.
Мейсон поймал ее за руку. Его мальчишки не интересовались его гостями, а Калли совсем замерзла.
— Мы можем проскользнуть тихо, они не заметят.
— Если… когда я приду к тебе на свидание, Мей‑сон Джеймс, я хочу сделать это открыто. Я слишком стара, чтобы прятаться.
Это звучало многообещающе, но не объясняло ее прихода.
— Ты можешь накинуть пальто и выйти на минутку? — спросила Калли.
Было жутко холодно, но Мейсон сунул ноги в ботинки, схватил пальто и шарф и вышел на мороз.
— Что случилось, Калли?
Она сунула замерзшие руки под его пальто и положила ему на грудь. Потом встала на цыпочки и осторожно поцеловала его. Губы были холодные, но поцелуй — самый горячий в его жизни. Не отрывая губ от его рта, она прошептала:
— Я собралась позвонить тебе, но поняла, что не хочу разговаривать, я хочу целоваться. Я не хочу секса по телефону, я хочу просто секса. Что ты об этом думаешь? — спросила она, вцепившись в лацканы его пальто, чтобы не упасть.
«Я думаю только об этом».
— Тогда поцелуй меня, — ответил он, стараясь успокоить дыхание. Кажется, ему это никогда не удастся. Он отдался в ее власть и закрыл глаза, только слегка приобнял ее, когда она стала нежно посасывать его нижнюю губу. Ему хотелось накинуться на нее, прижать к себе, целовать ее, но он понимал, как нелегко ей было решиться, и не хотел ее спугнуть. Но через минуту этой сладкой пытки он не выдержал.
— Пусти меня внутрь, Калли, я хочу чувствовать твой вкус.
Ее рот открылся, ее язык выскользнул навстречу его. Мейсон застонал, запустил обе руки ей под одежду и крепко прижал ее к себе, давая почувствовать его возбуждение. Он собирался сделать это медленно, но потерял контроль над собой, он целовал ее жадно, их языки сталкивались и боролись.
Калли хотела его так же, как он ее.
От этой мысли у него кровь закипела, а ласки стали почти грубыми. Он так хотел ее, он хотел ее немедленно, в своей кровати, стоявшей прямо за этой стеной. Он оторвался от ее рта, наклонился к ее уху и, слегка покусывая мочку, прошептал:
— Пойдем ко мне, Калли. Я не выдержу, если ты меня оттолкнешь.
— Мейсон!
Он отклонился, чтобы посмотреть ей в глаза. Она была согласна, он видел это в ее взгляде, слышал в голосе, которым она произнесла его имя.
— Скажи «да», Калли, пожалуйста. Я умоляю тебя. Калли нежно улыбнулась ему, открыла рот, чтобы ответить…
Раздался звонок.
Мейсон еле удержался, чтобы не выругаться, когда Калли стала рыться в карманах в поисках телефона. Она ткнула в экран дрожащим пальцем. Мейсон решил не сдаваться и провел большим пальцем по ее губам. Он хотел чувствовать ее губы в каждом уголке его тела, и он почти добился этого.
— Да, да. Буду через десять минут.
Мейсон не знал, кто ей позвонил и что сказал. Он знал только, что этот звонок убил чудо, происходившее между ними. Чудеса кончились, момент был упущен. Кажется, весь мир восстал против него, не подпуская его к женщине, которую он так страстно желал.
— Прости, мне нужно бежать.
Мейсон смотрел, как она идет к своему спортивному автомобилю, и сердце его с каждым ударом билось все тяжелее.
— Калли!
— Да?
Она повернулась, и Мейсон увидел, что она очень нервничает. Наверное, думает, что он будет упрекать ее, обвинять, что она его дразнит. Ее лоб наморщился, а губы задрожали. Она посмотрела на него, потом на свою машину и снова на него.
— Мне нужно уйти. У девочек что‑то случилось.
С этим он не мог конкурировать. Калли бросит все ради своих детей. Как бы Мейсон ни был разочарован, он уважал это.
— Решись на что‑нибудь, Калли! Я не прошу у тебя многого. Одну ночь, или две, или сколько ты сама захочешь. Я брежу тобой. Я все время представляю, что ты голая лежишь в моей постели, в моих объятиях.
— Ты давишь на меня, Мейсон.
Ну, кто‑то должен был.
Но он хотел, чтобы она сама приняла решение, поэтому только улыбнулся и сказал:
— Я отправил письмо Санте. Все, что я хочу на Рождество, — это ты. Поэтому, когда он позвонит тебе, не отказывайся.
Благодарная улыбка озарила лицо Калли.
— Увидимся завтра у тебя.
На мгновение Мейсон подумал, что она имеет в виду свидание, но потом вспомнил, что ее семья приходит завтра к нему в кофейню печь пряники.
Калли помахала ему рукой, села в машину и уехала. Но он еще долго стоял на крыльце, прежде чем вернуться в тепло своего дома.
Ди‑Эй лежала на диване. Ее голова покоилась на коленях Дарби, а ноги — на коленях Джули. Калли сидела перед ней в кресле и гладила ее дрожащую руку. Ди‑Эй не могла вспомнить, когда в последний раз столько плакала.
— Кажется, у меня обезвоживание, — выговорила она между всхлипами.
— У тебя не может быть обезвоживания, Ди‑Эй, ты уже бутылку вина выпила, — успокаивающе похлопала ее по ноге Джули.
— Тогда, наверное, я пьяная? — предположила Ди‑Эй.
— Скорее всего, — сочувственно ответила Калли. Она наклонилась к Ди‑Эй и вытерла ее слезы.
Всю дорогу от дома Мейсона телефон у Калли разрывался: ей звонила то Джули, то Дарби и требовали, чтобы она поторопилась. И вот теперь все они сидели вокруг Ди‑Эй. Так и должно быть, когда просишь своих друзей, свою семью о помощи. Никто не задает вопросов, никто не уточняет подробности — все всё бросают и бегут к тебе.
Ди‑Эй посмотрела на Джули, которая, наверное, примчалась прямо из кровати Ноя. На ней была только клетчатая рубашка и угги. Калли? Калли выглядела так же прелестно, как обычно, но на подбородке у нее было раздражение, какое бывает, когда целуешься с небритым мужчиной. Ди‑Эй вспомнила, как утренняя щетина Мэтта щекотала ее шею, ее щеки, и снова завыла. Она больше никогда этого не почувствует. Она никогда больше не будет спать в его объятиях, скользить руками по его бедрам.
Боже, что она наделала?
— Это нормально, милая, поплачь, — обняла ее Калли. — Ты же не только порвала с Мэттом, ты и с Фенеллой порвала, и ребенка недавно потеряла — это все нелегко.
— Плевать я хотела на эту стерву, и я не была готова завести ребенка, но Мээээт… — заливалась слезами Ди‑Эй.
— Не выдумывай, Дилан‑Энн, — мягко возразила Калли. — Ты всегда надеялась, что у вас с матерью наладятся отношения. И я уверена, что в глубине души ты всегда хотела ребенка. И о Мэтте ты плачешь потому, что он единственный человек, с которым ты могла бы создать семью. Все это связано, дорогая!
— Я просто хочу его, — возразила Ди‑Эй между всхлипами.
Если она будет почаще это повторять, то, может быть, и сама поверит.
— Ты действительно думаешь, что стала бы встречаться с ним все эти годы, если бы речь шла только о сексе? Это бы кончилось уже давно!
— Я не уверена, мама, ты же его видела, он конфетка, — протянула Джули. — Я бы и ради чистого секса с ним осталась.
Калли проигнорировала замечание дочери.
— У тебя все будет хорошо, Дилан‑Энн, с Мэттом или без него — у тебя все будет хорошо.
Ди‑Эй смотрела на Калли, отчаянно желая поверить ей.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что, когда Рэй умер, я тоже плакала. Мы с ним прожили вместе много лет, после его смерти я не могла понять, что я делаю на этой земле и как мне быть дальше. — Она слышала, как ее дочери вздохнули, и подняла руку, прося ее не прерывать. — Я просто перетекала изо дня в день.
— Я знаю, что моя боль не сравнится с твоей, Калли. Вы прожили с Рэем тридцать лет. Но мне все равно больно оттого, что я потеряла Мэтта.
— Да, любовь ранит. Но пойми, если ты можешь так глубоко чувствовать боль, то и любовь ты можешь чувствовать так же глубоко. Это как инь и ян, детка.
— Я хочу, чтобы Мэтт любил меня, — наконец призналась Ди‑Эй. — А он меня не любит.
Калли взяла руки Ди‑Эй в свои.
— Детка, это не значит, что он единственный человек, которого ты сможешь полюбить. Конечно, это так романтично — думать, что для каждого из нас предназначен кто‑то, с кем тебе суждено прожить жизнь. Но иногда отношения не складываются, люди умирают, сердца разбиваются. Это часть жизни. Но я прошу тебя, Ди‑Эй, не сдавайся. Не позволяй этой боли остановить тебя. Будь открыта любви, и рано или поздно она придет к тебе.
Ди‑Эй не могла себе представить, что ее будет обнимать, целовать, ласкать кто‑то, кроме Мэтта. Головой она понимала, что слова Калли имеют смысл, но все внутри ее восставало при этой мысли.
Но она знала, что Калли желает ей добра, поэтому попыталась улыбнуться.
— Может быть, к следующему Рождеству я опять буду готова ходить на свидания.
— Это слишком долго. За это время мне Джули уже внуков нарожает.