Движимый чувством стыда, Мэтт отворил ворота, прошел по дорожке к резной деревянной двери и постучал.
— Войдите! — раздался женский голос Мэтт прошел на звук голоса в большую гостиную, диваны и кресла в ней были задрапированы тканями всех цветов и фактур. Это было странно, но это работало. Гостиная выглядела роскошной и уютной одновременно, и у Мэтта сразу возникло почти незнакомое ему ощущение дома.
Джули и Дарби с несчастным видом сидели на оранжевом диване: плечи опущены, губы сжаты, глаза красные. В руках у них были бокалы, на полу стояла полупустая бутылка вина. Мэтт оглянулся, ища Ди‑Эй. Где она?
— Что произошло? Где Ди‑Эй?
Дарби обменялась с Джули долгим взглядом.
— Мэтт. Отлично.
Так много ехидства всего в двух словах.
— С ней все в порядке?
— С Ди‑Эй всегда все в порядке, Мэтт, разве ты не знал этого? — с горечью сказала Дарби, но за ее сарказмом Мэтт услышал боль и беспокойство.
— Она у себя, Мэтт, — снизошла, наконец, Джули. — Ей очень тяжко. Так что если ты повыяснять отношения, то давай не сегодня.
У Мэтта с души упал камень — один из огромной груды камней, не дававший ему дышать со вчерашнего дня.
— Все еще злишься на нее?
Нет, теперь он злился только на себя.
Мэтт пожал плечами. У него не было привычки обсуждать с кем‑либо свою личную жизнь, но эти девушки были лучшими подругами Ди‑Эй, и вряд ли кто‑то знал ее лучше.
— Я звоню ей со вчерашнего дня. Звоню, пишу, шлю эсэмэски и имейлы. Она не отвечает.
Дарби разочарованно покачала головой.
— Добро пожаловать в наш клуб!
Кажется, он зашел в неподходящий момент. Может быть, лучше вернуться позже, когда все они будут более склонны к общению?
— Что случилось? — спросил он своим самым мягким адвокатским голосом.
— Я… Она… Ди‑Эй… — Дарби заморгала, стараясь удержать слезы. — Вчера мы поставили ей ультиматум. Это было свинство с нашей стороны.
— Я хочу выйти на воздух, — пробормотала Джули, оттягивая ворот белоснежного свитера.
Мэтту тоже отчаянно захотелось оказаться где‑нибудь в другом месте, где нет плачущих женщин, лучших подруг и шквала эмоций.
— Может быть, мне лучше уйти?
— Это за что же тебе такое счастье? Ты же к Ди‑Эй пришел, вот и иди к ней. Выходишь в эту дверь, у кухни лестница наверх. Скажи ей, что мы все еще собираемся пойти с ней завтра вечером на каток. Это первый пункт плана «Проникнемся духом!».
— Духом чего?
В глазах Джули мелькнула теплая искорка.
— Духом Рождества. У нас целый список разных милых вещей, которые мы делаем вместе перед Рождеством. Это традиция, заложенная моим отцом. Мы ее продолжаем. Но Ди‑Эй постоянно отлынивает.
— Правда? Я думал, она всегда проводит Рождество с вами, — смущенно ответил Мэтт.
Джули открыла было рот, запнулась, посмотрела на Дарби, та еле заметно дернула плечом. Они общались на каком‑то своем тайном языке.
— Мы с ней дружим четверть века, но она даже нам ничего не рассказывает. Может быть, тебе удастся это изменить.
Не слишком ли большие надежды они на него возлагают?
— Мы с Ди‑Эй никогда не пытались что‑либо изменить друг в друге. Это не в нашем стиле и не в наших привычках, — сказал Мэтт.
Близняшки уставились на него таким взглядом, что его пот прошиб. Он снова попытался объяснить им:
— Серьезно, и пытаться не стоит.
Две пары глаз сверлили его взглядом.
Мэтт подбирал слова, которые убедили бы их в том, что им с Ди‑Эй лучше держаться подальше друг от друга.
«Это не сложно, Эдвардс. Ты же адвокат! Скажи им, что тебе нравится Ди‑Эй, ты уважаешь ее, но у тебя нет намерения вступать в отношения с ней или кем‑либо еще».
Он открыл рот, но слова не шли. Отлично. Впервые за его блестящую адвокатскую карьеру у него нет слов.
Бостон полон сюрпризов.
Мейсон делал вид, что не замечает взглядов, которые метала на него Калли, пока он пытался объяснить парню по имени Эрик полустабильные эллиптические кривые. Судя по тяжелым вздохам Эрика, у Мейсона не очень получалось. Парень не мог оторвать глаз от татуировки, покрывавшей почти все левое предплечье объяснявшего. Скорее всего, он никак не мог совместить в своей голове байкерский прикид Мейсона и его монолог об аффинативных координатах. Его проблемы. Даже во времена, когда он был финансовым аналитиком, Мейсон редко заботился о том, какое впечатление производит на окружающих, тем более на туповатого студента. Оставив парня потеть над уравнением, Мейсон переключился на кое‑что более приятное. И сложное.
Калли Броган. Она видела, как он подошел к студенту, и внимательно наблюдала за ними.
— Что вы там делали с Эриком?
Мейсон с трудом удержался, чтобы не потрогать ее светлые волосы — они выглядели такими мягкими. Он представил себе, как зарывается в них лицом во время безумной поездки на мотоцикле… Но, судя по невинному любопытству в глазах Калли, ее такие фантазии не мучили.
— Я немного помог ему с математикой.
— Я знаю Эрика с детства, он всегда был самым умным в классе и в колледже. — Калли нахмурилась. — Вообще‑то, он и в MIT один из лучших. Как ты мог ему помочь?
— Я не сразу стал официантом, Калли, — хмыкнул Мейсон.
— А кем ты был до этого?
— Разве ты меня еще не погуглила?
— Я предпочитаю получать информацию непосредственно из рук в руки.
Он бы предпочел передать информацию изо рта в рот.
— Приходи на свидание, может быть, расскажу. Калли прищурила глаза, и Мейсон кожей почувствовал прикосновение этого синего бархата. Он представил ее обнаженной на пляже: золотистое тело на золотистом песке, синие глаза, синее море, синее небо. Интересно, она когда‑нибудь загорала голышом? Или это пока стоит в списке ее заветных желаний? Он бы с удовольствием составил ей компанию. Но только после того, как впечатает ее тело в песок и доведет ее до двух или трех самых ярких оргазмов в ее жизни.
Калли собиралась спросить его еще о чем‑то, но Мейсон ее опередил:
— Скажи, а у тебя есть список заветных желаний? Там, случайно, нет секса с официантом? Секса по телефону?
Калли покраснела, не то от гнева, не то от смущения.
— Не твое дело.
Он уже собрался еще раз позвать ее на свидание, когда Калли дотронулась до ее руки.
— Это было больно?
Чертовски, но вряд ли ему стоит в этом признаваться. Так что он только небрежно дернул плечом.
Калли наклонилась над его рукой, чтобы получше разглядеть сложный полинезийский орнамент. Она медленно водила кончиком пальца по синеватым линиям, и от этого прикосновения по его телу прошла судорога.
— Какая интересная татуировка. У тебя есть еще?
Он усмехнулся.
— Не помню. Хочешь, вместе поищем?
Калли издала короткий смешок, который был немного похож на стон. Мейсону этот звук понравился.
Она откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди и спросила:
— Что ты делаешь в пятницу вечером? Около семи?
Мейсон даже не пытался скрыть удивление.
— Ничего. Если хочешь пригласить меня в кино, потом на ужин, а потом в кровать, то я согласен.
Калли закатила глаза, и рот Мейсона дрогнул в улыбке. Как же ему нравилось дразнить ее!
— Я не имела в виду свидание, но…
Он затаил дыхание.
— У нас традиция: в первую пятницу декабря мы ходим на каток. Почему бы тебе и твоим мальчикам не присоединиться? Ты умеешь кататься на коньках?
Теперь он закатил глаза, но только потому, что как‑то неприлично в его возрасте проявлять энтузиазм по поводу катка.
— Конечно, я умею кататься на коньках! Но на всякий случай можно я буду за тебя держаться?
Калли нахмурилась.
— Ладно, но ты мне расскажешь, откуда ты знаешь математику.
— Ладно, но ты дашь мне поцелуй авансом.
— Ладно, но только в щеку.
— Ладно, но с языком.
— Знаешь, что я подумала: ты не настолько хорош, а я не настолько любопытна.
Мейсон наклонился к ней и посмотрел ей прямо в глаза.
— Знаешь, что я тебе скажу? Я хорош. А ты любопытна.
Калли была так близко, что он мог почувствовать запах кофе в ее дыхании и увидеть смятение в ее глазах. А он не спешил. Сперва он с удовольствием рассмотрел вблизи ее полные губы. Потом снова заглянул ей в глаза и, не поборов искушения, прикоснулся губами к ее щеке.
— Увидимся в пятницу.
— Ты — самый ужасный, грубый и невыносимый человек на земле.
Мейсон ухмыльнулся и пошел к стойке, зная, что Калли смотрит на его ягодицы, обтянутые кожаными штанами.
День определенно удался!
Глава 4
Мэтт постучал в дверь Ди‑Эй и, не дождавшись ответа, повернул ручку. К его удивлению, дверь была не заперта. Мэтт вошел и огляделся в сумраке комнаты.
Ее комната напоминала выставочный образец. Обстановка была дорогой и изысканной. Диван с грудой разномастных подушек. На низком кофейном столике стояла широкая низкая ваза, в которой плавали живые цветы. Рабочий стол в углу комнаты был в образцовом порядке. На полке над столом безупречно ровными стопками лежали журналы и файлы. Ничего лишнего, ничего личного. На самом деле, невозможно было себе представить, что кто‑то живет в этом глянцевом выставочном зале.
Это было так непохоже на живой и уютный беспорядок их гостиничных номеров. Одежда, до воскресенья валявшаяся там, где ее сбросили в пятницу, полотенца вперемешку с коробками от пиццы. Ди‑Эй говорила ему, что дома она была совсем другим человеком. Теперь он в этом убедился.
Мэтт заметил эркер с огромными окнами и развернутым к ним диваном. Он подошел к окну. В сгущавшихся сумерках был виден замерзший пруд в окружении зеленых елей. «Красивый вид», — подумал Мэтт, потом опустил глаза и увидел Ди‑Эй. Она лежала на диване, глаза ее были закрыты, по ровному дыханию Мэтт понял, что она спала. Он заметил, что ее лицо было бледнее обычного, а щеки — мокрыми от слез. Мэтт сел на пол перед диваном, уперся локтями в колени и стал смотреть на Ди‑Эй. По‑настоящему смотреть.