Лицо Элли сделалось белым как полотно. И я знала почему. Было рискованно и опасно упоминать о смерти в этих коридорах. Она и так бродила где-то рядом, и нам не следовало еще ближе притягивать ее к себе.
– Дэвид очень сильно переживал. Это был не просто разрыв – по крайней мере, для него. Это стало для него настоящим горем, и все мы это видели. – Я умолкла, раздумывая, есть ли у меня силы продолжать. Скорее всего, они остались. – Иногда мне кажется, что он до сих пор по-своему переживает. Даже сейчас.
– Я… я… – Взгляд Элли метнулся к закрытой двери палаты Дэвида, потом по коридору к палате, где лежал ее муж, прежде чем вернуться ко мне. – Зачем ты мне все это говоришь? Почему именно сейчас? Все это случилось давным-давно. И все мы с тех пор изменились.
– Неужели? Иногда мне вовсе так не кажется. Может, не все так стерлось из памяти, как ты думаешь. Может, в ее дальних уголках все еще прячутся какие-то тайны. Наверное, им пришло время выйти на поверхность.
Элли яростно затрясла головой и снова взглянула в сторону палаты мужа, как будто могла взять у него силы даже на расстоянии. Она казалась беззащитной, словно олень, знающий, что охотник уже держит в перекрестье прицела его сердце.
– Знаешь, он же тебя повсюду искал.
Элли резко повернулась ко мне. Глаза ее сверкали от слез, а голос звучал слабо и отрывисто, словно каждое слово обламывалось с хрустом, как сухая ветка.
– Ну, не так уж и искал! Из страны я не уехала, сидела дома с родителями. Так что найти меня труда не составляло.
– По-моему, ему было куда легче искать там, где он точно не мог тебя найти, – ответила я, признавая то, во что очень долго верила. На меня вдруг навалилась усталость, безумная усталость, и мне не хотелось этого делать, не хотелось открывать эту дверь, но я не могла остановиться. – В университетском городке все было гораздо хуже. Он вел себя так, словно носил в себе встроенный радар. Он говорил и смеялся, но все видели, как он провожал взглядом каждую девушку с длинными темными волосами. – Мой смешок прозвучал неискренне и наигранно, словно мое чувство юмора ссохлось и увяло. – К тому же за последние месяцы он сходил на огромное множество концертов, и это при том, что никогда особенно не интересовался музыкой. – Но хуже всего было в день выпускной церемонии. К тому времени, по-моему, все уверились в том, что ради этого торжества ты вернешься.
Я закрыла глаза и внезапно вернулась в полутемный зал. День был удушающе жарким, и все мы буквально плавились в тяжелых бакалаврских мантиях. Каждому факультету выделили отдельный сектор, и Дэвид со своего места не мог видеть музыкантов. Я сидела двумя рядами позади него. Достаточно близко, чтобы разглядеть, как он взял церемониальный лист и провел пальцем под ее именем в списке выпускников. Когда начали вызывать однокурсников Элли, я заметила, как он напрягся, впившись глазами в ведущие на сцену ступеньки, где они выстраивались, ожидая, когда три года упорного труда обменяют на перехваченный красной лентой свиток. Однако с буквы «М» перешли сразу к букве «О». И хотя ее имя значилось в листе, никто не подошел к микрофону и не вызвал на сцену Александру Нельсон.
– Я выпускалась заочно, – тихо ответила Элли.
Я кивнула.
– После выпуска я не видела Дэвида почти год. – На лице Элли выразилось неподдельное удивление. – В университете мы никогда не были вместе. Даже после того, как ты уехала. – Вот тут бы я могла остановиться. Не было никакой нужды изливать ей душу. Но мне не хотелось, чтобы оставались хоть какие-то тайны. – Однако это он принял решение, а не я.
Зеленые глаза Элли долго не отпускали мой взгляд, прежде чем она кивнула. И я поняла, что не сказала ей ничего, чего бы она уже не знала. Ее подозрения никогда не были полностью беспочвенными.
Мы обе подпрыгнули от неожиданности, когда позади нас открылась дверь.
– Миссис Уильямс? – Я пружинисто вскочила на ноги. – У вас всего пять минут, – предупредил меня врач.
Я оказалась у двери, готовая поднырнуть под его руку в белом халате или отбросить его прочь, если бы он не дал мне пройти. Голос Элли прозвучал так тихо, что я сама удивилась, что услышала его. Мое имя в ее устах казалось каким-то чужим.
– Шарлотта, я… Я рада, что ты все это мне сказала. Даже после всех прожитых лет это, наверное, оказалось нелегко.
Мне не было никакой необходимости с ней соглашаться. Вся правда была написана у меня на лице. Я повернулась, чтобы выйти, однако она еще не закончила.
– Шарлотта. – Элли слегка покраснела и поднесла руку к лицу. – Прости меня за… – Голос ее умолк, у нее не хватило слов, чтобы закончить извинение, и вместо этого она провела пальцами по гладкой коже лица от скулы до подбородка.
Я никогда не думала, что услышу от нее подобные слова. Что еще более поразительно, я и помыслить не могла, что услышу собственный голос, ответивший:
– Забудем. – Но все-таки услышала.
Палата Джо казалась островком спокойствия после лихорадочной суеты в палате Дэвида. Дежурившая рядом с ним сестра повернула голову и улыбнулась, когда я вошла. Еще одно незнакомое мне лицо.
– Зашли ненадолго проведать? – спросила она с легким шотландским акцентом, словно расхаживание по больнице среди ночи считалось тут в порядке вещей. По крайней мере, для нее.
– Есть какие-нибудь изменения? Какие-то признаки того, что он очнулся? – спросила я, усаживаясь у постели Джо.
Сестра сокрушенно покачала головой, после чего занялась работой в самом дальнем углу палаты, чтобы дать нам побыть наедине, насколько это представлялось возможным в палате со стеклянными стенами.
– Я вернулась, – прошептала я, наклоняясь, чтобы поцеловать Джо в холодную безжизненную щеку. Кончики моих волос коснулись его лица. Они должны были его пощекотать или чуть раздразнить, но он лишь легонько дернулся. Я потянулась к его руке, переплетя наши пальцы. – Макс уже едет, – сказала я непринужденным тоном, словно мы болтали за обедом и нас разделял кухонный стол на нашей ферме, а не твердый, словно камень, больничный матрас. – Джейк прямо ждет не дождется, чтобы снова с ним увидеться. И я тоже. Как же хорошо увидеть старого друга.
Я не стала добавлять, что уже получила изрядную для одной ночи порцию призраков прошлого. Когда Джо проснется, у меня будет много времени, чтобы все это ему рассказать.
Я посмотрела на сестру, которая изо всех сил старалась делать вид, что не слушает наш разговор. Однако я не могла отделаться от жуткого чувства, что лишь она слышала меня. Я искала признаки того, что мои слова доходят до Джо, но ничего не обнаружила. Я положила голову на тканое одеяло рядом с его головой, вдыхая исходивший от него непередаваемый больничный запах. Он перенес меня в другой вечер в другой больнице. Вот только тогда на кровати лежала я, а Джо стоял рядом. Я улыбнулась решетчатому узору одеяла. Тогда я в первый и единственный раз увидела моего сильного и умного мужа испуганным.
Я согнулась пополам, охая от боли, и тут услышала, как Джо отпирает ключом входную дверь. Я подняла голову, когда он прошел в гостиную. Глядя в зеркало над камином, увидела в нем свое мертвенно-белое лицо с выступившими на лбу крохотными бисеринками пота. Одного взгляда на меня, цеплявшуюся за спинку дивана и пытавшуюся выпрямиться, хватило для того, чтобы лицо Джо сделалось такого же цвета, как мое.
Я отнесла его первый глупый вопрос на счет охватившей его паники.
– Господи, Элли, что случилось?
Я дождалась, пока боль отхлынет, словно волна, и какое-то мгновение наслаждалась ее отсутствием. Потом потерла рукой там, где поясницу пронзала неотступная боль. Это сказало ему все, что нужно. Мой живот был уже размером с воздушный шар, и я удивилась, что даже теперь ему приходилось что-то объяснять.
– Началось? Началось? – Вот цена всем его уверениям в стрессоустойчивости. – Но начаться-то не должно. Слишком рано. Ты уверена, что ничего такого не съела?
– Разве что ребенка проглотила, – ответила я. На этот раз моя попытка пошутить, которая в данных обстоятельствах показалась мне очень забавной, не смогла его рассмешить.
– Но ведь еще слишком рано. У тебя всего тридцать шесть недель, – заметил Джо. Он нахмурился, говоря больше сам с собой, чем со мной. – Хотя тут не о чем волноваться. Сейчас плод уже жизнеспособен. Легкие у него, наверное, хорошие. И все же, он может родиться слишком маленьким.
Я почувствовала приближение очередной схватки, но у меня осталось время на изумление.
– Откуда, черт подери, ты все это знаешь? Ты что, по ночам акушером подрабатывал?
Джо ответил с несколько смущенным видом:
– Ну, ты столько месяцев оставляла по всему дому книжки о ребенке, что я подумал, тебе хочется, чтобы я их прочитал.
– Нет, я просто неряха, – ахнула я, чувствуя, как боль острыми когтями впивается в живот. Я инстинктивно вытянула вперед руку, и ее подхватила большая загрубелая от работы ладонь Джо. Он поддерживал меня, словно я находилась в опасности, свисая с края утеса, а он медленно вытаскивал меня из круга боли в безопасное место. Я поразилась тому, что от одного прикосновения его сильной руки мне стало легче.
– Ты звонила в больницу? – спросил Джо, убедившись, что я снова могу разговаривать.
– Нет, потому что я еще не рожаю. Не сегодня и не в отсутствие мамы. Я не отклоняюсь от родильного графика.
К чести Джо нужно сказать, что он, похоже, справился с нахлынувшей на него паникой, потому что заговорил успокаивающим тоном, словно с малышом, собиравшимся учинить скандал в общественном месте.
– Элли, я знаю, что ты хотела, чтобы при родах присутствовала твоя мама, но поскольку она сейчас в Шотландии, за девятьсот километров отсюда, мне кажется, тебе, наверное, придется слегка изменить этот пункт.
– Но я не хочу видеть рядом никого, кроме нее. И ты это знаешь, – с упреком добавила я.