«Привет. Приглашаю в гости 2 января. Будем праздновать НГ», – написал я Ясне в мессенджере. Мы все еще не нашлись в соцсетях. Подождав несколько минут и убедившись, что сообщение не прочитано, я продублировал его в СМС и добавил: «Я буду тебя очень ждать».
Часа через три, когда она так мне и не ответила, я решился еще на один шаг. Я послал ей свой адрес с припиской капсом: «ПОЖАЛУЙСТА, ПРИХОДИ. МНЕ ОЧЕНЬ НУЖНО ТЕБЯ УВИДЕТЬ!»
И снова молчание. Я думал, что сойду с ума.
Я ждал, но она не отвечала. И все эти «Нет, прости, я не смогу», или «Я занята», или даже «Не хочу тебя больше видеть», придуманные мной, стали казаться до безумия желанными словами.
Ну пожалуйста! Просто напиши мне! Напиши что угодно! Пошли меня лесом, в конце концов.
И зачем я отправил ей адрес? Зачем я вообще ее пригласил, если ей сложно было написать даже короткое «Нет». Зачем, зачем она напомнила о себе?
Первой приехала Люда с какой-то своей подружкой.
– О, Игорь! А что, еще никого нет? Или Петя уже тут? Это Аня, помнишь, я рассказывала? А мы, представляешь, только что спорили об отсутствии активной гражданской позиции у молодежи. Ты что об этом думаешь? Конечно, тема не самая новогодняя. Ах, ну да, ты же ненавидишь политику, помню. Ань, представляешь, его не интересует политика, он искусствовед, а ты тут со своей активной гражданской позицией! По сути, он как раз из тех парней, которые тебе не нравятся, – ну из тех, кто не принимает никакого участия в жизни своей страны. Но Игорь очень классный. Просто он искусствовед – он слишком много думает об искусстве, и у него не хватает времени на политику.
Я слишком много думаю об искусстве? Со стороны это выглядит так? Ну круто же!
Утром мы с Петей ходили в ближайший супермаркет за продуктами и вином. По дороге Воронцов ничего не купил, потому что у него, естественно, не было бабла. Пару часов провели на кухне почти молча: я следил за тем, как он разделывает мясо и режет овощи, и почти ему не помогал. У меня волком выл желудок. Потом я достал и положил на стол свой новогодний подарок – прямоугольный увесистый сверток.
– Это мне? – опасливо и как-то чересчур удивленно покосившись на него, спросил Петя.
Я кивнул.
Он разорвал оберточную бумагу с бантом (если что, это моя мама упаковала подарок и завязала бант – сам я бы не стал этого делать!) и вынул на свет толстую книгу.
– Книга Мертвых!
В эту секунду как раз пришла Люда.
– Ой, Петя! – воскликнула она. – Как пахнет! Что это мы будем есть? А это Аня. Это Петя. Ань, представляешь, это они приготовили для нас!
– Сами? – изумилась Аня.
– Наверно, все Петя!
– Ты умеешь готовить? – спросила его Аня, он кивнул, не отрывая взгляда от Книги Мертвых.
– Может, ты еще и посуду любишь мыть?
– Не очень, но мою.
– Я тоже мою, – буркнул я, чтобы хоть кто-нибудь обратил внимание на меня. – И готовить умею, только невкусно.
В нашей компании все девчонки были разбалованные. Сидели и только трепались. А парни бегали за жратвой, шампанским, готовили и все организовывали. А еще платили за кино. Хорошо устроились, черт возьми. Не то чтобы мне было жалко, нет. Просто забавно.
За Людой и Аней появился Вадим с новой пассией типажа Дроздовой. Потом Серега, Таня, Олич, за этими – Тимур с Полиной.
– Игорь, это тебе – прямиком из Англии. – Прилетевшая лишь сегодня утром Полина вручила мне коробку, в которой была кружка с вылепленным из керамики медведем, одетым… в мою одежду.
– Это Паддингтон. Такой известный английский медвежонок. Он мне напоминает тебя. Смотри, у него и свитер такой же. Мило, правда? Вы похожи. В смысле, ты всегда ассоциируешься у меня с чем-то английским. Ты похож на оксфордского студента!
Потом еще и еще прибывали гости, совершенно неожиданно пришла Иришка.
– Ты не против, я ее позвала? – затараторила Люда мне на ухо. – Я подумала, что это странно будет выглядеть, если ее не позвать: ну, знаешь, что-то вроде того, что ты на самом деле хочешь ее видеть, но не пригласил из принципа, а мы вроде как тебя поддержали… Такая некрасивая запутанная ситуация.
Я отмахнулся, лишь бы не слушать ее бреда – хотел я видеть Иришку или не хотел? Мне было до того все равно, что я при всем желании не смог бы вникнуть в Людино туманное объяснение.
От Иришки пахло теми же духами, да и вообще в ней ничего не изменилось: те же волосы, которые она поправляла перед зеркалом, приоткрывая рот, те же загнутые кверху ресницы, те же розовые ногти, золотой браслет на руке и оттопыренный круглый зад. Но из-за того, что она пришла, мне стало тяжелее и обиднее отсутствие Ясны, как будто на самом деле крошечная разноглазая девушка мне только приснилась, а наяву была все та же Иришка!
Я слонялся из комнаты в комнату, из угла в угол. Наступил такой момент, когда все наелись и разговоры замедлились, в воздухе повисло отупение. Мне казалось, что все скучают. Я думал, что это будет настоящая шумная вечеринка – в моем воображении она рисовалась яркими всполохами и веселыми выкриками, – но пока что дальше разговоров в кухне дело не шло.
Однако нужно было перетерпеть всего час или два, и все встало бы на свои места.
Я проверил телефон – нет, сообщений от Ясны не было. А ведь надо признаться честно: всех друзей я собрал у себя не потому, что хотел их видеть, а потому что надеялся, что среди них окажется она. Отчего я не пригласил ее куда-нибудь сходить только вдвоем со мной? Не знаю. Я как будто пытался вписать ее в нашу компанию – и этим в свою жизнь. Но ничего не выходило.
Я стоял в дверях кухни, смотрел на гостей и вдруг подумал: «Кто они? Почему они здесь?» Неужели все эти люди и вправду захотели сегодня со мной встретиться? Или им просто нечем было заняться? Что вообще объединяло их, помимо привычки дружить по старой памяти?
Я внезапно посмотрел на них как-то по-новому, и они мне не понравились… Словно сговорившись, они проявились не с самой лучшей стороны: Тимур очень пошло пошутил, Полина слишком грубо выразилась, Григорий был все так же бесцветен и тускл, у Тани, которой я сильно симпатизировал, некрасиво отекло лицо, и она постоянно одергивала Серегу, который тоже чем-то меня раздражал. А Петя! Петя – этот томный полубожок с полотен, посвященных древнегреческим мифам! Сидит, явно за что-то обиженный на меня, как девка. Источает свое гадкое манерное обаяние.
– Игорь, выпей вина. Это очень хорошее. – Передо мной возникла Иришка с бокалом, коснувшись грудью моего локтя. – У тебя все нормально? Кот – просто прелесть. Вы правда его с улицы подобрали?
– И Собаку, – сказал я.
От вина и еды полегчало. Ел я что-то очень вкусное – за это можно было даже простить Воронцову его тухлый вид.
Я не заметил, когда именно все взбодрились и в стенах квартиры зазвучала музыка, – я ввалился в это все как в данность. Войдя в кухню, я понял, что там уже никого нет, кроме Ольги, которая, выпив лишнего, всегда начинала истерически по-лошадиному хохотать. Сейчас она стояла перед включенным теликом, но смотрела на экран серьезно, без смеха. Там под попсовую музыку мелькали женские тела в лифчиках, а размалеванная темноволосая девица пела затасканные слова. На часах было уже пять.
– Не понимаю, почему шлюхам можно петь по телевизору? Тем более в Новый год! – возмутилась Оля себе под нос, и я понял, что она меня не заметила.
– Привет, а у меня только что был какой-то провал в памяти или что-то вроде того, – признался я и налил себе еще вина. Нет, ну серьезно, что я делал целый час?
– С каких пор кому-то стала интересна их самодеятельность? – Оля повернулась ко мне, продолжая беседу, начатую с самой собой. – Когда люди перестали замечать, что пропускают в эфир? И кстати. – Она пару секунд молча послушала песню. – Почему шлюхи поют про шлюх?
– Ты думаешь, эта песня о шлюхах? – В дверях появился Вадим, за ним еще несколько человек: теперь все шли сюда резать гигантский торт, принесенный Аней и Людой.
– А ты сам послушай! Вдумайся в смысл слов!
– В какой смысл! Нет никакого смысла. – Вадик взял пульт и выключил телевизор.
– Есть, ты просто не вслушивался. В этом все и дело! Все думают, что смысла нет, и поэтому никто не обращает внимания на то, что поется в этих песнях! Так и появляются песни о…
– Ну ладно, допустим ты права. Но искусство любит всякую грязь.
Конечно, Вадим не упустит возможности пройтись по искусству. Но я не стал спорить с человеком, который додумался назвать искусством телевизионную попсу. Я отобрал у него пульт, и плазма снова засветилась. Певицу от окружавшей ее подтанцовки отличал самый нарядный лифчик и ажурные чулки. Я попытался по совету Оли вслушаться в слова, но мне почему-то не удалось – то ли из-за шума голосов, поднявшегося на кухне, то ли из-за того, что Вадим действительно был прав и никакого смысла в песне не было. Девушка на экране не вызывала никакого интереса, она некрасиво растягивала рот, и, даже если бы с нее сняли глупый костюм и заставили танцевать голой, она вряд ли зацепила бы мое внимание.
– У нас есть еще красное? – крикнул Петя. – Что за ерунду мы смотрим? Давайте выключим телик!
Я выключил. И догадаться его включить, подумал я, можно было лишь сильно напившись, как я и Оля. В последний раз я смотрел телевизор больше года назад – по вечерам, когда шли злободневные американские мультфильмы, от которых моя мама хваталась за голову. Отец обычно подсаживался ко мне за стол, пока я ужинал, и посмеивался вместе со мной. Но потом я скачал в интернете все сезоны этих мультиков (потому что меня реально смущали слова «вагина» и «трахаться», выкрикиваемые героями при моей маме), и огромная плазма стала вообще не нужна.
Я пошел в гостиную, на балкон за красным вином. В комнате Григорий стоял возле полок и близоруко разглядывал наши семейные фотографии в рамках, чуть ли не тыкаясь носом в самое стекло.
– Это ты такой толстый был в детстве? – спросил он, теребя длинными пальцами такую же длинную ножку бокала. Он все еще пил вино, которое ему налили в начале праздника.