Он издал звук, похожий на смех.
— Сейчас только десять.
— У вас явно никогда не было детей.
— Выматываетесь, да?
— Особенно иногда. — Дебора сунула подушку себе под голову. — Сегодня я устала.
— Вы говорили с Джоном? — спросил Том.
— Да. Поэтому и звоню.
— Все это очень странно. Я о том, что Кельвин выбежал из лесу.
— Думаете, это было намеренно?
— Не знаю. Но если он просто остановился, чтобы передохнуть, то они бы нашли следы, ведущие от дороги в лес и обратно.
— Разве дождь не смыл все следы?
— Там остались следы того же размера, что и у Кельвина. Нужно достаточно много времени, чтобы они полностью исчезли. Кроме того, вы бы удивились, узнав, что можно увидеть с помощью камер и специальных приборов.
— Похоже, вы разбираетесь в технике.
— Я — нет. Но знаю людей, которые разбираются. А я читаю. И задаю вопросы.
— О камерах?
— И о других вещах. — Он помолчал. — В принципе, именно этим я и зарабатываю на жизнь. — Том опять замолчал, и Дебора подумала, что он на этом и остановится. Затем Том объяснил: — Я составляю информационные отчеты для больших организаций. Скажем, правительство хочет выдвинуть аргумент в пользу определенной системы предоставления медицинских услуг. Меня нанимают для составления документа, который они могут использовать, чтобы доказать свою правоту. Единственный способ сделать мою работу хорошо — это опрашивать представителей обеих сторон.
— А если вы услышите не то, что хотелось бы правительству?
— Значит я не справился.
— В смысле?
Он засмеялся.
— На самом деле это не так страшно. Если хорошо поискать, всегда можно найти то, что хочет твой клиент. Иногда я являюсь частью пропагандистской кампании, но стараюсь браться за такую работу как можно реже.
— Вы работаете дома?
— Да.
— Не надоедает?
— Никогда. Половину рабочего времени я провожу в разъездах, опрашивая людей и собирая данные.
Дебора была заинтригована. Она знала, что разговаривать с Томом небезопасно, но начался дождь, и, слушая мерный стук по крыше, она не хотела, чтобы он вешал трубку. Сунув босые ноги под покрывало, Дебора спросила:
— Почему вы начали этим заниматься?
— Я окончил несколько курсов в колледже, и мне нужны были деньги. Преподаватель познакомил меня с одним из своих друзей, который нуждался в услугах такого рода.
— Вы считаете себя писателем?
— Нет, скорее журналистом, занимающимся расследованиями.
Дебора поколебалась.
— У вас есть какие-то соображения по поводу смерти вашего брата?
— Судя по следам, я бы сказал, что он до аварии был в лесу.
— Вы имеете представление о том, чем он занимался?
— Нет. И никогда не имел. — Том вздохнул. — Я ругаю себя за это. Я ведь старше.
— Почему вы обвиняете себя, а не ваших родителей?
Он немного помолчал и наконец грустно сказал:
— Не уверен, что они могли бы что-либо сделать. Они были слишком заняты своей жизнью. Когда дело касалось нас, они видели только то, что хотели видеть.
— Должно быть, им часто звонили из школы.
— Скорее всего. Кельвин был лучшим учеником в классе.
— Каким он был в школе?
— Странным. Но это мое личное мнение. Даже если учителя и говорили что-нибудь по этому поводу, родители не обращали внимания.
— Он никогда не консультировался со специалистом?
— В школе нет.
— А после школы?
— Эй, если я не знал, что мой брат принимал коумадин, откуда мне было знать, посещает ли он психоаналитика?
Дебора не ответила.
— Извините, — сказал Том уже мягче. — Вы просто задели меня за живое. А вы любопытная.
Дебора не могла сделать вид, что не понимает, о чем он. Когда умный человек бегает по лесу под проливным дождем и выскакивает на дорогу перед машиной, хотя свет ее фар нельзя не заметить, когда он отказывается сообщать врачам «скорой помощи», что принимает препарат, способный вызвать серьезное кровотечение, кто угодно проявит любопытство. Когда человек разделяет сферы своей жизни настолько, что его жена не знает о том, что у него были микроинсульты, а брат не подозревает, что он переехал на восточное побережье, любой, как и Дебора, подумал бы, что Кельвин МакКенна хотел умереть.
— Человек должен быть очень несчастным, чтобы броситься под машину, — сказала она. — У Кельвина была депрессия?
— Селена говорит, что нет.
— Насколько я понимаю, записки он не оставил.
— Мы ничего такого не нашли. Это ваш адвокат думает, что могло быть самоубийство? — спросил Том. Это было неприятное напоминание о том, что в суде они могут оказаться противниками.
— Нет, — ответила Дебора. — Я не говорю ему о том, что вы мне рассказываете.
— Но он ведь дружит с Колби, не так ли?
Еще одно напоминание.
— Они играют вместе в покер.
— Поэтому Колби сделал все возможное, чтобы ускорить написание отчета?
— Нет. Это для меня, я его уговорила.
Том издал звук, похожий на смех.
— Он ваш друг или просто пациент?
— И то, и другое. В таком городке, как наш, пациенты являются друзьями.
— А Джон знает о нашем разговоре?
— Исключено. А с моим адвокатом случится припадок, если ему об этом станет известно.
Том молчал.
— А ваша невестка знает о нашем разговоре? — спросила Дебора.
— Нет. Это разозлило бы ее. Селена намерена доказать, что Кельвин вовсе не виноват в своей смерти. Ей нужен козел отпущения. Она расстроится, когда увидит отчет.
— А ей приходило в голову, что ответственность за смерть Кельвина может лежать на нем самом?
— Сомневаюсь. Она не усмотрела бы ничего ненормального в действиях Кельвина. Она бы сказала, что у каждого свои причуды.
— А у вас какие? — спросила Дебора.
— Я уже говорил вам. Я — неряха. А ваши причуды?
— Я ненавижу дождь. Все плохое случается во время дождя.
— Например, авария?
— Да. Но не только. Был дождь, когда умерла моя мама. Был дождь, когда ушел мой муж.
— Каждый раз, когда идет дождь, вы нервничаете?
— Нет. Сейчас тоже идет дождь. Но для меня это просто шум.
— На прошлой неделе тоже шел дождь. Вы тогда были расстроены?
Дебора чувствовала, что не следовало начинать этот разговор. Но все равно ответила:
Мне надо было забрать Грейс, но это не значит, что я не предпочла бы остаться дома.
— Она сама скоро будет водить машину.
— Ага. Через четыре месяца она получит права. Это и хорошо и плохо.
— Плохо, если пойдет дождь. Вы будете переживать.
— Буду.
— Тогда вы должны радоваться. Если бы у нее уже были права, на прошлой неделе за рулем могла бы быть она.
— Тетя Джил, — шепотом позвала Грейс. — Ты спишь?
— С открытыми глазами?
— Мне не видно, открыты они или закрыты. Слишком темно. — Грейс села, повернувшись к той половине огромной кровати, на которой лежала Джил. Единственным освещением был свет из окна, еще более тусклый из-за дождя. Но на самом деле Грейс была не против темноты. Ей не хотелось видеть лицо своей тети. — Мне нужно тебе кое-что рассказать. На прошлой неделе… у Мэган… мы пили.
— На прошлой неделе?
— В день аварии. В тот вечер, когда я была за рулем машины, которая сбила мистера МакКенну.
Джил застонала.
— Ох, Грейс. Не уверена, что хочу это слышать.
— Мы пили пиво, — сказала Грейс, зная, что, называя имена друзей, может нажить себе неприятности. Но ей нужно было с кем-то поделиться, а у Джил тоже были свои секреты. — Родителей Мэган не было дома. А когда за мной приехала мама, мне даже в голову не пришло отказаться сесть за руль. Я не была пьяной. Даже не захмелела, разве что чуть-чуть.
— Сколько ты выпила?
— Две бутылки. Одну, когда только приехала туда, а вторую — где-то через три часа. Мама возненавидит меня, когда узнает.
— Она не знает?
— Разве я могла ей сказать? — заплакала Грейс. — Она бы ничего такого не сделала. Я имею в виду, вождение в нетрезвом виде — это худшее, что можно совершить.
— Ты не сказала ей даже после того, как вы сбили того парня? Она не почувствовала запаха?
— Нет, — плакала Грейс. — Я жевала резинку, но ей даже в голову не пришло ко мне принюхаться. Мама думает, что я никогда в жизни не пробовала спиртного.
— Я тоже так думала, — сказала Джил.
Неправильно истолковав это замечание, Грейс произнесла:
— Ты меня ненавидишь.
— Нет. Похоже, я просто не понимала, какая ты уже взрослая.
— Только не говори мне, что ты пила в старших классах, — не поверила Грейс.
— Не пила. Я курила травку.
Грейс удивило то, с какой легкостью тетя в этом призналась.
— Травку? — Это было совсем другое дело. — А дедушка знал?
— Конечно. В этом и был кайф.
— Почему? — спросила Грейс. Она часто задавала себе этот вопрос. — Что тебя заставляло?
— Бунтовать? Много разных мелочей. Например, то, что я была вторым ребенком. Я шла по следам твоей мамы. Сколько себя помню, все всегда ожидали, что я буду делать то же, что и она. Но я всегда не дотягивала. Тогда я решила не соревноваться. Я хотела быть собой. И своими выходками пыталась сказать об этом отцу.
— И что он сделал, когда узнал о травке?
— Он был в бешенстве.
— В смысле, забрал ключи от машины или перестал давать карманные деньги?
— Его разочарования было достаточно. Ну ты знаешь, это его выражение лица каждый день, когда он приходил с работы.
В нашем доме всегда нужно было следить за хорошим поведением и репутацией. Нужно было быть поводом для родительской гордости.
Знакомо ли это Грейс? Она чувствовала это на себе каждый день, но после аварии в сотню раз сильнее.
— И бабушка Рут тоже так считала?
— Теоретически. Но она была мамой. А у мамы мягкое сердце. — В голосе Джил слышалась улыбка. — Она часто говорила о родничке, который бывает у новорожденных детей на голове. Благодаря ему череп во время родов немного сжимается, а потом в течение года этот родничок закрывается. Она говорила, что на самом деле он не исчезает, а просто переходит к маме, которая хранит его в своем сердце всю оставшуюся жизнь.