Я потеряла дар речи, позволив ему обнять меня, и меня охватило невероятное чувство: счастье.
52Ник
Я в дерьме. Во мне было так много гнева из-за того, что произошло, что было трудно скрыть это от Ноа. Я не хотел, чтобы она волновалась, чтобы даже думала о том, что произошло, но мой разум прокручивал это двадцать четыре часа в сутки.
Меня пытались убить.
Я был одержим мыслью, что что-то подобное может произойти снова, но на этот раз не со мной, а с моей красивой женщиной, которая жила так, будто ничего не произошло. Ноа вернулась к своему обычному распорядку: ходила на занятия, на работу, а потом ко мне. Мы не жили вместе, и невозможность постоянно видеть ее сводила меня с ума.
Стив отвечал за то, чтобы забирать ее и ждать окончания занятий, чтобы с ней ничего не случилось, но, если бы это зависело от меня, я бы запер ее в комнате со мной. Я едва мог встать с постели, выздоровление шло очень медленно, и я выходил из квартиры только в больницу. Сиделка, которую наняла Ноа, отвечала за то, чтобы помогать мне по дому, но мне жутко не нравилось чувствовать себя инвалидом. Мне хотелось быть с Ноа, следить за тем, чтобы с ней все было в порядке.
Когда она приходила ко мне, это была сущая пытка. Она приходила и рассказывала, как прошел ее день. Ее улыбка наполняла всю комнату радостью, и я умирал от желания схватить ее, снять одежду и сделать своей.
В последний раз мы занимались любовью, когда зачали Эндрю. Шесть месяцев не чувствовать ее, шесть месяцев не погружаться в нее и не заставлять ее стонать. Мое тело почти не двигалось, но мой разум был способен взобраться на Эверест.
Однажды, через две недели после моего переезда в Лос-Анджелес, она появилась в облегающем сером платье, которое подчеркивало все изгибы, даже ее живот, который стал округлым и красивым. Ее волосы были распущены, а глаза сияли, как никогда раньше.
Было уже жарко, и ее кожа уже начала приобретать цвет загара, который мне так нравился. Было очень тяжело, но я должен был сдерживать себя, чтобы не послать куда подальше предписания врачей и не заняться с ней любовью, погружаться в нее, восполняя то, чего мне так не хватало.
– Ник, ты меня слушаешь?
Я отогнал свои грязные мысли и обратил внимание на нее.
– Прости… ты что-то спросила?
Ноа закатила глаза.
– Я тебя ни о чем не спрашивала, просто сказала, что, так как скоро занятия закончатся и ты уже очень скоро восстановишься, я бы хотела, чтобы мы вместе пошли покупать детские вещи. Мы ведь даже понятия не имеем, что нужно купить. Я тут подумала, что, если мы сдвинем мою кровать и поставим ее у стены в ванной, будет достаточно места для кроватки и этой штуки для смены подгузников…
«Подгузники… Черт, а я думаю о том, чтобы раздеть ее и довести до оргазма».
– Я тоже есть в твоих планах? – спросил я, недоверчиво глядя на нее. – Ты действительно думаешь, что мы будем жить на чердаке с нашим новорожденным ребенком?
– Конечно… – ответила она, краснея по непонятной мне причине. – Мы давно об этом не говорили, но… ты будешь жить со мной?
Она спрашивает об этом?
Я не мог сдержать смех.
– Я думаю, ничто уже не помешает мне ложиться с тобой в постель каждую ночь, Веснушка. Конечно, я буду жить с тобой, однако мне очень жаль сообщать, что мы не будем жить в том, что ты называешь квартирой, – ответил я, не собираясь уступать.
– Но…
– Никаких «но», Ноа, – оборвал ее я, притягивая ее к себе и целуя в губы. – Я не собираюсь растить сына в спичечном коробке.
Ноа замолчала и смотрела на меня.
– Я не хочу жить здесь, – заявила она, имея в виду мою квартиру, квартиру, в которую я привел Софию. Сейчас Ноа ее терпела, потому что мне нужно было поправиться.
– Мы что-нибудь придумаем, – сказал я, хотя уже думал об этом.
Шли дни, и с каждым разом я чувствовал себя лучше. Через месяц я смог вернуться к работе. У Ноа начался третий триместр беременности, и скрывать это было уже невозможно. Стоя на кухне с чашкой кофе, я увидел, что мы впервые попали в новости.
Я беззвучно выругался, когда увидел фотографию Ноа, идущей по улице, ее живот уже был более чем заметен, давая понять, что новость была правдивой.
Первые две недели после того, как в меня стреляли, в каждых новостях по меньшей мере по десять минут рассказывали обо мне, моей компании и увольнениях в «Лейстер Энтерпрайзис». Однако с течением времени это перестало быть важным событием, и я расслабился, видя, что обо мне почти не говорят. Но теперь, когда стало известно, что Ноа ждет от меня ребенка, наше присутствие в новостях наверняка снова наберет обороты.
Я чуть не поперхнулся кофе при виде съемки двери чердака Ноа и ее попытки попасть внутрь, уклоняясь от репортеров. Я увидел, как разъяренный Стив помогает моей беременной девушке попасть в ее квартиру, и ярость охватила меня.
«Черт их всех дери».
53Ноа
Я знала, что это в конечном итоге произойдет, но никогда не верила, что журналисты придут ко мне так скоро и станут навязчиво беспокоить. Сначала журналисты хотели поговорить только о Нике, но, как только стало известно, что я жду от него ребенка, они стали безжалостно преследовать меня.
Николас был в ярости настолько, что настаивал на том, чтобы я ради безопасности покинула свою квартиру и жила с ним. Все уже знали, что я беременна, рассказать друзьям и учителям об этом было не так уж и травматично, но я чувствовала себя некомфортно, оказавшись в новостях.
Журналисты говорили, что мы были сводными братом и сестрой, рассказывали истории наших родителей… Наша жизнь превратилась в цирк с толпами зрителей, и теперь, когда они рассказали все о Нике, посвятили себя тому, чтобы выследить меня и обсудить мою внешность и одежду… Полное безумие. Я чуть не упала, когда увидела нас двоих вместе на обложке журнала светской хроники. Заголовок гласил: «Золотой холостяк Николас Лейстер наконец-то остепенился и стал отцом в двадцать пять лет. Когда прозвучат свадебные колокола?»
Я не могла поверить.
Зашла в квартиру злее, чем когда-либо. Я не хотела становиться публичной фигурой и уж тем более не хотела, чтобы мою жизнь продавали, как чертову мыльную оперу.
Когда я вышла из лифта, стала искать Ника и нашла его в маленьком спортзале. Вся моя злость улетучилась, когда я увидела, как он сидит без рубашки, поднимает гирю левой рукой, делая восстановительные упражнения, которые прописал доктор.
Черт… как мы могли не попасть в заголовки, когда этот человек выглядел так, будто только что вышел из чертового голливудского фильма?
Я ошеломленно смотрела на него, пока он не заметил мое присутствие. Он улыбнулся мне и опустил гирю на пол между ног.
– Привет, Веснушка, – поприветствовал он меня, схватив полотенце и вытирая лицо и руки.
Я хотела сказать ему не делать этого, потому что пот, стекающий по его израненному животу, был захватывающим зрелищем, но я оставалась на месте, когда он встал и подошел ко мне.
– Все хорошо? – спросил он, поцеловав меня в щеку.
Вот еще один момент, который портил мне настроение: никто из нас не прикасался друг к другу, все ограничивалось нежными поцелуями. Я боялась, что он не хочет ничего делать, потому что его раны все еще болят, хотя, если он уже справляется с тяжестями, что мешало ему сделать со мной все то, что приходило мне в голову каждую ночь, когда я спала рядом с ним?
Может быть, дело в том, что я больше не нравилась ему: я стала толстой, живот уже мешал нам обниматься… Может быть, я больше не была привлекательной? Я приходила в ужас при одной мысли об этом.
Ник заправил прядь волос мне за ухо и сердито посмотрел на меня.
– Что тебя беспокоит? – спросил он, глядя на меня глазами, которые сводили меня с ума.
Я хотела поцеловать его, прикоснуться к его твердому, подтянутому животу, чтобы он прижал меня к стене и занялся со мной любовью. Но я решила держать рот на замке. Не хотела просить о том, чего он явно не хотел мне давать.
– Ничего… Я устала, пойду в душ, – я повернулась, чтобы выйти из комнаты, но Ник удержал меня за руку, ища на моем лице какой-то знак, подсказку, которая объяснила бы, что, черт возьми, со мной не так.
– Это из-за журналистов? – спросил он, нежно целуя меня под ухом.
Я закрыла глаза и прислонилась к стене.
– Нет… я просто хочу принять душ и лечь спать.
Теперь он поцеловал меня в лоб. Это было очень нежно.
– Рано или поздно они от нас отстанут, Ноа… Это только вопрос времени, очень скоро они начнут приставать к другой паре, это ведь Голливуд.
Он погладил мою руку.
Я почувствовала ярость и остановила его ласку, схватив за запястье.
– Прекрати бояться коснуться меня, как будто я фарфоровая кукла, Николас.
Я увидела, как его глаза распахнулись от удивления, прежде чем вырвалась из его рук и направилась к спальне.
Я посмотрела на кровать… На проклятую кровать, где он точно занимался этим с этой чертовой Софией Эйкен, и еще больше разозлилась.
Конечно, она больше не привлекала его или, по крайней мере, он ловко это скрывал, что меня успокаивало.
Когда я достала пижаму из шкафа, Ник появился в дверях спальни и, прислонившись к косяку, хмуро посмотрел на меня.
– Что ты имела в виду?
– Ничего, – ответила я, желая раздеться, но мне стало стыдно, что он увидит меня обнаженной в моем состоянии. Слезы подступили к глазам, и я приложила все свое самообладание, чтобы не допустить, чтобы они потекли, выдав меня и заставив чувствовать себя еще более жалко.
– Ноа… – начал он, приближаясь ко мне.
– Послушай, я понимаю, что ты больше не находишь меня привлекательной. Но если ты не хочешь ничего со мной, то не обращайся, как с чертовой младшей сестренкой, Николас.
Я направилась в ванную, но он поймал меня и прижал к стене. Его руки были по обе стороны от моей головы, он наклонился, чтобы посмотреть мне в глаза.