Ничего из этого бонобо не свойственно – или свойственно в очень малой степени. Вот почему их часто описывают как сексуально раскрепощенных созданий. На самом деле, если в уединении и подавлении сексуального возбуждения нет нужды, то причем тут раскрепощенность? У них попросту нет никакого стыда, скромности и каких-либо сдерживающих мотивов, кроме желания избежать проблем с соперниками. Когда двое взрослых бонобо занимаются сексом, детеныши иногда запрыгивают прямо на них, чтобы рассмотреть все в подробностях. Или другая взрослая самка может подойти и прижаться своими набухшими органами к одному из партнеров, чтобы поучаствовать в этом приятном занятии. Сексуальной жизнью чаще делятся, чем соперничают за нее. Самка может лежать на спине, спокойно мастурбируя на всеобщем обозрении, и никто из ее соплеменников даже глазом не моргнет. Она быстро водит пальцами вверх-вниз по своей вульве, но также может воспользоваться и ногой, освобождая руки, чтобы вычесывать детеныша. Бонобо – величайшие «многостаночники».
Помимо заявления, что размер пениса выделяет нас среди приматов, Десмонд Моррис утверждал, что оргазм – исключительно человеческое переживание. Однако любой, кто увидит, как самки бонобо погружаются в интенсивный сексуальный контакт, а именно взаимное трение гениталиями, вряд ли сможет поверить этому утверждению. Самки оскаливаются в ухмылке, издают восторженные вскрики, неистово потираясь клиторами друг о друга. Также самки регулярно мастурбируют, а такое занятие не имеет никакого смысла, если они ничего от этого не получают. Из лабораторных экспериментов мы знаем, что не являемся единственным видом, у которого самки испытывают ускоренное сердцебиение и быстрые сокращения матки на пике сексуального акта. Макаки соответствуют критерию Мастерса и Джонсон[19] для человеческого оргазма. Никто не пытался проводить такие же исследования на бонобо, но не приходится сомневаться, что они бы тоже прошли этот тест.
Тем не менее не все умы открыты такой возможности. Одним из самых курьезных научных мероприятий, которое я когда-либо посещал, стала конференция на тему секса. Ее организовали антропологи-постмодернисты, полагающие, что реальность складывается из слов и не может быть отделена от нарративов – историй, рассказываемых нами о самих себе. Я на этой конференции был одним из горстки ученых-естественников, а уж они-то по определению доверяют фактам больше, чем словам. Несложно догадаться, что может пойти не так на подобном мероприятии. Апогеем стал момент, когда один из постмодернистов заявил, что если в каком-либо человеческом языке отсутствует слово «оргазм», то люди, говорящие на этом языке, не могут испытывать сексуальную кульминацию. Естественники опешили. У людей по всему миру одинаковые гениталии и физиология, так как же могут столь радикально различаться их переживания? И что это могло бы говорить о других животных? Разве это в таком случае не подразумевало бы, что они ничего не чувствуют? Возмущенные идеей сексуального удовольствия как заслуги лингвистики, мы начали слать записки с коварными вопросами вроде «могут ли люди дышать, если у них нет слова „кислород“?».
Последний довод Морриса в пользу уникальности человека утверждает, что характерная для нас поза сексуального сношения свидетельствует о тонкой душевной организации цивилизованных людей. «Миссионерская» позиция не только считалась присущей лишь нашему виду, но и рассматривалась как культурное достижение. Но с учетом миллионов лет сексуальной эволюции за нашими плечами я считаю попытки отделить человеческую сексуальность от сексуальности других животных совершенно бессмысленными. Гормоны, побуждающие нас заниматься сексом, и анатомические особенности, делающие эту специфическую акробатику осуществимой и приятной, диктуются биологией. Они далеко не уникальны: то, как это делаем мы, не слишком отличается от того, как это делают лошади или даже рыбки гуппи. По нашим расположенным спереди гениталиям очевидно, что естественный отбор благоприятствовал миссионерской позиции: мы анатомически устроены так, чтобы совокупляться в этой позе.
Те же ученые, которые дали бонобо такое необычное имя, хотели прояснить и их способ спаривания, но эта тема в то время считалась запретной и неприличной. Эдуарду Тратцу и Хайнцу Хеку приходилось прибегать к латыни, говоря, что шимпанзе спариваются more canum (как собаки), а бонобо – more hominum (как люди). Бонобо используют миссионерскую позу весьма охотно, как и множество других. Они знают все позы «Камасутры» и даже некоторые, для нас невообразимые (например, когда оба партнера висят головой вниз, уцепившись ногами за ветку). Однако поза лицом к лицу – особая, потому что она привычна и проста, но при этом дает возможность делиться эмоциями. Детальный видеоанализ показывает, что бонобо следят за лицом партнера и издаваемыми им звуками, регулируя скорость фрикций или потираний в соответствии с вызываемым откликом. Если партнер не вступает в зрительный контакт или иным образом кажется незаинтересованным, пара расходится. По-видимому, бонобо тонко настроены на переживания партнера.
Бонобо занимаются сексом не только в разнообразных позах, но также практически при любых комбинациях партнеров. Они доказывают ошибочность идеи, что секс предназначен исключительно для размножения. По моим подсчетам, три четверти их сексуальной активности не имеет ничего общего с воспроизводством, по крайней мере напрямую: зачастую в этих действиях участвуют представители одного пола или они происходят в неподходящий для зачатия период менструального цикла самки. И к тому же у бонобо есть много эротических паттернов поведения, никак не связанных с размножением, включая не только французский поцелуй, но также минет и массаж гениталий друг у друга, часто замечаемый у самцов. Один самец, выпрямив спину и расставив ноги, предоставляет свой эрегированный пенис в распоряжение другого самца, который слегка сжимает его основание и ласкает, водя ладонью вверх-вниз.
Мужской эквивалент генитального трения называют по-английски «rump-rump», то есть буквально «задом к заду»: при этом контакте двое самцов, стоя на четвереньках, недолго трутся друг о друга задами и мошонками. Это не очень интенсивное приветственное взаимодействие, во время которого партнеры смотрят в противоположные стороны. Взаимное трение пенисами, наоборот, напоминает позу гетеросексуального спаривания, когда один самец лежит на спине, а другой совершает на нем толчки тазом. Поскольку в этот моменту у обоих самцов наблюдается эрекция, их пенисы трутся друг о друга. Я никогда не видел эякуляции во время секса самцов или попыток анального сношения. Все эти виды поведения фиксировали и у диких бонобо, и у живущих в неволе – кроме так называемого «фехтования на пенисах», известного только по исследованиям в естественной среде: двое самцов свисают с ветки лицом к лицу и трутся пенисами, как будто скрещивают мечи.
Это многообразие сексуального поведения бонобо поистине поразительно, однако оно не лучшим образом сказалось на их репутации в нашем обществе. Некоторые авторы и исследователи чувствуют себя настолько неловко, что начинают говорить загадками. Я слышал лекторов, называвших бонобо «весьма любвеобильными», описывая поведение, которому в любом кинотеатре поставили бы порнографическую категорию Х. Американцы, в частности, избегают говорить про секс прямо. Как будто слушаешь конференцию пекарей, решивших исключить из своего лексикона слово «хлеб» и изобретающих для него самые невероятные иносказания. Сексуальная активность бонобо зачастую принижается до простого подсчета совокуплений между взрослыми особями противоположного пола. Но в действительности это оставляет за кадром бóльшую часть того, что происходит в их повседневной жизни. То, что об этом умалчивается, весьма любопытно, учитывая, что обычно под «сексом» понимается любой намеренный контакт, в котором задействуются гениталии, включая петтинг и оральную стимуляцию, вне зависимости от того, кто и с кем этим занимается (когда президент Билл Клинтон попытался определить секс более узко, его поправили в суде). В более широком смысле к области секса также относятся поцелуи или выставление тела напоказ в соблазняющей манере. Именно поэтому Элвиса Пресли, которого прозвали Элвис-Пелвис[20], так ненавидели родители 1950-х. Лично я целиком и полностью за то, чтобы называть все своими именами – эвфемизмам, порожденным излишней стыдливостью, не место в научном дискурсе.
Если я создал впечатление, что бонобо – патологически гиперсексуальные животные, то должен добавить, что их сексуальная активность в высшей степени нерегулярна, куда больше, чем наша собственная. Как и люди, они занимаются сексом только время от времени, а не постоянно. Многие контакты не доводятся до кульминации – партнеры просто ласкают друг друга. Даже среднестатистическое совокупление невероятно коротко по человеческим стандартам – всего 14 секунд. То есть вместо бесконечной оргии мы видим социальную жизнь, приправленную краткими моментами сексуальной близости. Однако наличие столь сладострастных близких родственников позволяет нам лучше понять собственную сексуальность.
Би-бонобо
Действительно ли бонобо нужен весь этот секс? А нам, людям? Зачем вообще тратить на него время и силы? Вопрос может показаться странным – как будто у нас есть выбор! Но вместо того, чтобы считать секс чем-то само собой разумеющимся, биологи задумываются: откуда он возник, для чего нужен и нет ли способов размножения получше: Почему бы нам просто не клонировать себя? Преимущество клонирования заключается в возможности копировать генетические шаблоны, которые хорошо работали в прошлом, такие как вы и я (прожить столько лет – серьезное достижение), не смешивая их с недостатками, которые могут нести в себе чьи-то посторонние гены.
Вообразите новый дивный мир, в котором мы бы тогда обитали, – мир, полный бесполых, идентично выглядящих индивидуумов. Больше никаких сплетен о том, кто кого любит, кто с кем развелся или кто кому изменяет. Никаких нежеланных беременностей, дурацких журнальных статей о том, как произвести впечатление на свидании, и никаких плотских грехов – но также никаких страстных влюбленностей, романтических фильмов, секс-символов в лице поп-звезд. Возможно, этот мир был бы более эффективным, но он также стал бы и самым скучным местом, какое только можно себе представить.