ня активной деятельности и удовольствий, что можно показать обожаемый ими фрукт – и они его проигнорируют. Ум, затуманенный тестостероном, нацелен только на одно.
Возможно, для самцов одержимость сексом универсальна, но в остальном мы радикально отличаемся от наших ближайших родственников. Мы перенесли секс из публичной сферы в свои хижины и спальни, чтобы заниматься им только внутри семьи. Разумеется, нельзя сказать, что мы абсолютно строго следуем этим ограничениям, но они являются общечеловеческим идеалом. Общества, которые мы строим и ценим, несовместимы с образом жизни бонобо или шимпанзе. Наши общества настроены на то, что биологи называют «совместным выращиванием потомства», когда множество индивидуумов вместе выполняют задачи, приносящие пользу всем. Зачастую женщины сообща следят за детьми, пока мужчины занимаются коллективными делами, такими как охота и защита группы. Таким образом, сообщество реализует больше, чем каждый индивидуум мог бы когда-либо надеяться сделать в одиночку: например, люди сообща загоняют стадо бизонов на скалу, чтобы те упали в пропасть, или вытаскивают тяжелые сети с рыбой. И такая кооперация держится на том, что обеспечивает каждому мужчине возможность оставить потомство. Каждый должен быть лично заинтересован в итоге совместных усилий, благодаря которым он может принести добычу в свою семью. Такая деятельность зачастую разлучает их с партнершами на много дней или недель. Только если есть гарантии, что женщины не станут им изменять, мужчины будут готовы выйти вместе на тропу войны или на долгую охоту.
Сложная задача – обеспечить сотрудничество среди конкурентов в сексе, была решена одним махом благодаря появлению и становлению нуклеарной семьи. Такая форма взаимоотношений дала почти каждому мужчине шанс на размножение, а следовательно, и стимул вносить свой вклад в общее дело. Таким образом, нам следует воспринимать человеческую моногамию как ключевой фактор в достижении невероятной степени кооперации, отличающей наш вид. Семья и общественные нормы, сложившиеся вокруг нее, позволяют нам поднять взаимодействие между мужчинами на уровень, не отмеченный ни у каких других приматов. Это подготовило нас к осуществлению смелых масштабных предприятий, требующих широкого сотрудничества, которые сделали возможным покорение целого мира: от прокладывания железных дорог через континент до формирования армий, правительств и глобальных корпораций. В повседневной жизни мы можем разделять общественную и сексуальную сферы, но в эволюции нашего вида они тесно переплетены.
Бонобо столь привлекательны для нас, потому что у них нет необходимости в каком-либо разделении этих сфер: они радостно смешивают социальное с сексуальным. Мы можем завидовать «свободе» этих приматов, но наш успех как вида прочно связан с отказом от образа жизни бонобо и переходом к более строгому контролю проявления сексуальности.
4НасилиеОт войны к миру
Если бы у шимпанзе были ружья и они знали, как с ними обращаться, они бы использовали их так же, как люди.
Не знаю, каким оружием будут сражаться в третьей мировой войне, но в четвертой – палками и камнями.
Из моего дома в Джорджии открывается вид на гору Стоун-Маунтин, известную циклопическим барельефом, изображающим трех мужчин верхом на лошадях. Центральная фигура генерала Роберта Ли настолько огромна, что на одном из фестивалей много лет назад 40 гостей завтракали за столом, поставленным на его гранитном плече. У меня есть сомнения насчет защитников Юга, однако я прожил здесь достаточно долго, чтобы появились вопросы и к их оппонентам. Идентификация с местной командой легко возникает у групповых животных, таких как мы. Любой невежливый водитель на шоссе в Атланте уж точно воспринимается как один из «этих янки».
Напоминания о прошлом насилии, такие как барельеф «Мемориал Конфедерации», существуют по всему миру. Теперь мы, листая справочник туриста, посещаем эти места с чувством любопытства, а вовсе не ужаса. В лондонском Тауэре нам рассказывают, что великого философа Томаса Мора казнили и его голова месяц была выставлена на всеобщее обозрение на Лондонском мосту. В доме Анны Франк в Амстердаме мы слышим рассказ о девочке, которая не вернулась домой из концентрационного лагеря. В римском Колизее мы стоим на той же арене, где львы разрывали пленников на куски. В Московском Кремле мы восхищаемся колокольней с золоченым куполом, построенной царем Иваном Грозным[25], который расправлялся со своими врагами, сажая их на кол и сжигая живьем. Люди всегда убивали друг друга. И мы до сих пор это делаем. Линии безопасности в аэропортах, пуленепробиваемые стекла в такси и телефоны экстренных служб в университетских кампусах – все это рассказывает об истории цивилизации, которая испытывает серьезные трудности с соблюдением принципа «живи и давай жить другим».
Планета обезьян
У любой хоть чего-то стоящей цивилизации есть армия. Мы так сильно и глубоко в этом убеждены, что применяем такое правило даже к нечеловеческим цивилизациям, таким, как та, что изображена в фильме «Планета обезьян». Приматолог смотрит этот фильм, вышедший в 2001 г., с ужасом: жестокий лидер обезьян выглядит как ходящий на двух ногах шимпанзе (однако принюхивается, как кролик), гориллы изображены тупыми и послушными, орангутан играет роль работорговца, а бонобо как бы случайно обойдены вниманием. Голливуду всегда проще давалось насилие, чем секс.
Насилие правит бал в этом фильме. Однако самое абсурдное в нем – это огромные армии обезьян, облаченных в униформу. У обезьян нет идеологической обработки, командных структур и согласованных действий, используемых в человеческих войсках для победы над противником. Поскольку такая четкая координация подразумевает абсолютную дисциплину, нет ничего столь же страшного, как хорошо вымуштрованная армия. Единственные существа, тоже имеющие армии, – это муравьи, но у них отсутствует командная структура. Если муравьи такой армии заблудятся, – например, когда фуражиры отделяются от основного отряда, – то иногда натыкаются на хвост своей колонны. Они начинают идти по собственному феромонному следу, образуя замкнутую траекторию, по которой тысячи муравьев ходят и ходят плотными кругами, пока все не умрут от истощения. Благодаря командно-административной организации с человеческой армией такого случиться не может.
Поскольку споры о человеческой агрессивности неизменно вращаются вокруг войн, то, учитывая наличие командной структуры в человеческой армии, стоит хорошенько подумать, прежде чем проводить параллели с агрессивностью животных. Хотя жертвы войны по понятным причинам воспринимают военные вторжения как агрессию, можно ли утверждать, что захватчики пребывают в агрессивном состоянии? Рождаются ли войны из гнева? У лидеров зачастую есть экономические мотивы, внутриполитические причины, или же они воюют для самозащиты. С величайшим цинизмом Наполеон заметил: «Солдат будет сражаться долго и тяжело за кусок цветной ленты». Не думаю, что будет преувеличением сказать, что большинство людей в большинстве войн руководствовались чем-то иным, нежели агрессия. Человеческие войны ведутся вполне рационально и хладнокровно, что делает их почти новым явлением.
Ключевое слово здесь «почти». Склонность к идентификации с группой, ксенофобии и конфликтам со смертельным исходом – а все это случается в природе – в сочетании с нашими хорошо развитыми способностями к планированию «возвысили» человеческое насилие до его нынешнего нечеловеческого уровня. Изучение поведения животных может оказаться бесполезным, когда речь заходит о таких вещах, как геноцид, но если мы переключимся с уровня наций и государств на человеческое поведение в небольших сообществах, различия перестают быть такими уж огромными. Как и шимпанзе, люди весьма территориальны и ценят жизнь тех, кто не входит в их группу, гораздо меньше, чем жизнь соплеменников. Высказывались предположения, что шимпанзе без колебаний использовали бы ножи и ружья, если бы они у них были, и точно так же люди из дописьменных культур, вероятно, не колеблясь обостряли бы свои конфликты, будь у них соответствующие технологии.
Один антрополог как-то раз рассказал мне о двух вождях деревни папуасов и народа эйпо в Новой Гвинее, которые впервые полетели на самолете. Они не боялись садиться в самолет, но высказали странную просьбу: вожди хотели, чтобы боковая дверь оставалась открытой. Их предупредили, что в небе холодно и что, поскольку на них только традиционные футляры для пениса, они могут замерзнуть. Вождей это не заботило. Они хотели прихватить с собой тяжелые камни, которые – если пилот будет столь любезен и сделает круг над соседней деревней – собирались сбросить через открытую дверь на своих врагов.
Вечером тот антрополог записал в своем дневнике, что стал свидетелем изобретения бомбы неолитическим человеком.
Невзлюби врага своего
Чтобы узнать, как шимпанзе взаимодействуют с незнакомцами, нужно отправиться в дикую природу. Команда японских ученых под руководством Тосисады Нисиды работала в Танзанийском национальном парке Махали-Маунтинс четыре десятилетия. Когда Нисида перед своим уходом на пенсию пригласил меня приехать, я не стал долго раздумывать. Он один из крупнейших в мире экспертов по шимпанзе, и ходить вслед за ним по лесу было огромным удовольствием.
Не буду вдаваться в подробности жизни полевого лагеря близ озера Танганьика – который я в шутку окрестил Махали-Шератоном – без электричества, проточной воды, туалета и телефона. Каждый день нашей задачей было встать пораньше, быстро позавтракать и отправиться в путь с восходом солнца. Шимпанзе надо было еще найти, и в лагере работали несколько следопытов, помогающих в этом деле. По счастью, эти обезьяны невероятно шумные, и потому их легко обнаружить. В условиях низкой видимости они полагаются на голос. Например, когда идешь за взрослым самцом, то постоянно замечаешь, как он останавливается, склоняет голову набок и прислушивается к членам своей группы вдалеке. Он, видимо, решает, нужно ли ответить, и отзывается, продвигаясь к источнику звука (иногда чрезвычайно поспешно, вынуждая нас продираться сквозь переплетенные лианы), или беззаботно продолжает свой путь, как будто то, что он услышал, не имеет к нему никакого отношения. Хорошо известно, что шимпанзе различают голоса друг друга. Лес наполнен ими, иногда близкими, иногда едва слышимыми в отдалении, и общественная жизнь этих лесных обитателей по большей части проходит в мире вокализаций.