Было зафиксировано более 30 взаимодействий отдельных групп в Уамба, когда разнополые особи дружелюбно встречали друг друга и занимались сексом. Совокупления между самцами и самками из разных групп были обычным делом в первые 15 минут встречи. Самцы же обычно держались с самцами другой группы враждебно и отчужденно.
В другом месте обитания бонобо, в Ломако-Форест, были сделаны похожие наблюдения. Самцы из разных групп иногда свирепо преследовали друг друга в подлеске, пока самки висели на деревьях, истошно крича и визжа. Столкновения выглядели настолько яростными, что наблюдавшие за ними исследователи буквально покрывались мурашками от страха. Но в результате бонобо оставались целыми и невредимыми и происходило слияние групп. Обстановка сначала была напряженной, но потом обезьяны успокаивались и принимались заниматься межгрупповым сексом и грумингом. Только у самцов из разных групп не получалось наладить дружеский контакт.
Также бывали дни, когда бонобо не хотели близко общаться с соседями и держали их на расстоянии. Полевых исследователей то и дело пугали внезапные барабанные дроби и бонобо, сыплющиеся с деревьев. Потом обезьяны с криками бросались к членам другой группы, демонстрируя крайнее возбуждение. На границе своих территорий обезьяны из разных групп сидели на ветвях деревьев и перекрикивались. Однако следует подчеркнуть, что, если не считать случайных травм, после стычек между группами не было отмечено серьезных ранений, а тем более смертельных случаев.
У бонобо имеются перекрывающиеся территории, и их группы могут временно смешиваться на границах, что резко контрастирует с тем, как взаимодействуют группы шимпанзе. Когда приподнимется туманная завеса над давлением эволюционных факторов, сформировавших сообщество бонобо, возможно, мы поймем, как им удалось избежать того, что многие люди считают страшнейшим бичом человечества: нашей ксенофобии и склонности обесценивать жизнь наших врагов. Может ли это быть следствием того, что бонобо сражаются, если вообще сражаются, не за отчизну, а за землю своих матерей? Самцы любого вида в природе стараются монополизировать самок, но, когда самки бонобо добились главенства, самцы, вероятно, потеряли контроль над ними до такой степени, что их самки теперь свободно спариваются, с кем захотят, включая и соседей. Это сделало конкуренцию самцов за территорию бессмысленной. Во-первых, сексуальное общение, разумеется, отражается на размножении, а это означает, что в соседних группах, возможно, есть ваши родственники: вражеские самцы могут оказаться братьями, отцами и сыновьями. А во-вторых, самцам нет никакого смысла рисковать своей шкурой, чтобы завоевать самок, которые и так охотно занимаются с ними сексом.
Бонобо демонстрируют нам условия, при которых могли возникать и развиваться мирные отношения между группами. Подобные условия характерны и для нас. Во всех человеческих обществах есть межгрупповые браки и, следовательно, циркуляция генов между группами, что делает летальную агрессию контрпродуктивной. Хотя одна группа может выиграть, победив другую в борьбе за территорию, существуют издержки, такие как потерянные жизни с вашей собственной стороны, убитые родственники – с другой, и ухудшение торговых перспектив. Последнее, пожалуй, неприменимо к обезьянам, но является важным фактором для людей. Поэтому наши отношения между группами по сути своей амбивалентны: враждебные тенденции часто сочетаются со стремлением к гармонии. Бонобо служат прекрасной иллюстрацией той же амбивалентности. Их соседские отношения далеко не идиллические: судя по всему, они используют любую возможность четче обозначить границы своей территории, однако оставляют дверь открытой для разрядки конфликта и дружеского взаимодействия.
Даже при том, что миграция самок у шимпанзе создает циркуляцию генов, враждебность между их группами исключает свободные сексуальные отношения, наблюдаемые у бонобо. Никому не известно, что появилось первым – отсутствие общего потомства у разных групп или свирепая враждебность, но эти два фактора, очевидно, усиливают друг друга, порождая, таким образом, бесконечный круговорот насилия среди шимпанзе.
Основной вывод заключается в том, что межгрупповое поведение людей имеет много общего с поведением как бонобо, так и шимпанзе. Когда отношения между сообществами людей плохи, они хуже, чем у шимпанзе, но когда хороши, то лучше, чем у бонобо. Наши военные действия превосходят «звериную» жестокость шимпанзе самым пугающим образом. Но в то же время выигрыш от добрососедских отношений значительнее, чем у бонобо. Человеческие группы делают намного больше, чем просто общаются и занимаются сексом. Они обмениваются товарами и услугами, устраивают церемониальные пиры, позволяют друг другу проезжать через свою территорию и организуют совместную защиту от общих врагов. Когда дело касается межгрупповых взаимодействий, мы превосходим наших ближайших родственников и на положительном, и на отрицательном концах шкалы.
Дайте миру шанс
Приехав из Европы больше двух десятилетий назад, я был ошеломлен количеством насилия в американских средствах массовой информации. Я имею в виду не только ежедневные новости, но вообще все: от ситкомов, комедий и драматических сериалов до фильмов. Совет не смотреть кинофильмы со Шварценеггером и Сталлоне не помогает: почти в каждом американском фильме представлено насилие. Неизбежно возникает снижение чувствительности к нему. Если вы скажете, например, что фильм с Кевином Костнером «Танцы с волками» (Dances with Wolves, 1990) полон насилия, люди посмотрят на вас как на сумасшедшего. Им помнится только идиллическое, сентиментальное кино с красивыми пейзажами, повествующее о белом человеке, с уважением относившемся к американским индейцам, что само по себе большая редкость. Кровь и увечья едва замечаются.
То же самое можно сказать и о комедиях. Я люблю шоу «Субботним вечером в прямом эфире» (Saturday Night Live) за инсайдерские комментарии в отношении типично американских феноменов, таких как девушки-чирлидеры, телепроповедники и адвокаты знаменитостей. Но полного выпуска этого шоу не бывает без хотя бы одного эпизода, когда взрывается чья-то машина или кому-то отрывают голову. Такие персонажи, как Ганс и Франц, располагают меня к себе уже одними именами (да, у меня действительно есть брат по имени Ганс), но, когда штанги у этих «силачей» оказываются настолько тяжелыми, что им отрывает руки, я теряюсь. Брызжущая кровь вызывает хохот у публики, но мне никак не удается понять, что тут смешного.
Может быть, я вырос в стране излишне чувствительных людей? Возможно, и так, но здесь важнее то, что существует большая разница между тем, как в разных обществах изображается насилие. А также что мы ценим больше: гармонию или конкуренцию. В этом проблема человеческого вида. Где-то здесь кроется разгадка истинной человеческой натуры, но она имеет столько разных проявлений, порой совершенно противоположных, что трудно сказать, конкуренция или стремление к построению сообществ заложены в нас природой. В действительности всегда есть и то и другое, но каждое общество достигает равновесия собственным путем. В Америке действует принцип «кто смел, тот и съел», а в Японии – «торчащий гвоздь забивают».
Означает ли такое разнообразие подходов, что мы не можем ничему научиться у других приматов? Во-первых, у каждого вида свои способы урегулирования конфликтов. Шимпанзе более склонны к конфронтации, чем бонобо. Но, как и у людей, у каждого вида мы обнаруживаем различия между группами. Мы видим «культуры» насилия и агрессивности и «культуры» мира. И последние становятся возможными благодаря нашей универсальной для приматов способности сглаживать разногласия.
Никогда не забуду один зимний день в арнемском зоопарке Бюргерса. Вся группа шимпанзе оставалась взаперти в здании, подальше от холода. Я наблюдал, как в процессе демонстрации устрашения альфа-самец атаковал самку, что вызвало большой переполох, когда другие обезьяны встали на ее защиту. Вскоре группа успокоилась, но при этом наступила непривычная тишина, как будто все чего-то ждали. Так продолжалось пару минут. Затем, совершенно неожиданно, вся группа начала ухать, а один самец принялся ритмично топать по металлическим барабанам, сложенным в углу. Посреди всего этого бедлама, в центре внимания, двое шимпанзе обнимались и целовались.
Я несколько часов размышлял о том, как развивались события, и только потом осознал, что две обнимающиеся обезьяны были теми самыми ссорившимися самцом и самкой. Знаю, я медленно соображаю, но никто до этого никогда не упоминал о возможности примирения у животных. По крайней мере, именно это слово пришло мне на ум. С того самого дня я изучаю установление и поддержание мира – или, как мы теперь это называем, способы разрешения конфликтов – у шимпанзе и других приматов. Некоторые ученые исследуют то же самое у разных других видов, в том числе дельфинов и гиен. По-видимому, многие общественные животные умеют мириться, и это не случайно. Конфликты неизбежны, но в то же время животные зависят друг от друга. Они вместе добывают пищу, предупреждают друг друга о приближении хищников и сообща противостоят врагам. Им нужно сохранять хорошие отношения несмотря на эпизодические ссоры – точно так же, как и любой семейной паре.
Золотистые курносые обезьяны (рокселлановы ринопитеки) делают это, держась за руки, шимпанзе – целуясь в губы, бонобо – занимаясь сексом, а тонкские макаки – обнимаясь и причмокивая. У каждого вида есть своя процедура примирения. Возьмем то, что я постоянно вижу у человекообразных обезьян, но никогда – у мартышкообразных: после того как одна особь напала на другую и укусила ее, он или она возвращаются, чтобы осмотреть воспаленную ранку. Агрессор точно знает, куда глядеть. Если укус пришелся в левую ногу, агрессор без колебаний потянется именно к левой, а не к правой ноге или руке пострадавшей обезьяны, поднимет ее и осмотрит, а потом начнет очищать ранку. Это предполагает понимание причины и следствия в смысле «я тебя укусил, теперь у тебя здесь должна быть ранка». Это говорит о том, что человекообразная обезьяна может поставить себя на место другой, понять, как ее действия отражаются на ком-то еще. Мы даже можем предположить, что обезьяны сожалеют о своих поступках, как это часто делаем мы. Немецкий натуралист Бернгард Гржимек испыта