Как и макаки-резусы, павианы анубисы заслужили репутацию свирепых животных. Это вовсе не те приматы, от которых можно ожидать следования принципам хиппи, «детей цветов», однако именно это произошло с одной стаей в Масаи-Мара – заповеднике в Кении. Каждый день самцы стаи, изучаемой американским приматологом Робертом Сапольски, с боем прокладывали себе путь через территорию другой группы, чтобы добраться до мусорной ямы в ближайшем туристическом сафари-отеле. Только самые крупные и злые самцы могли туда пробиться. Добыча явно стоила драки, до тех пор пока служащие отеля не выбросили мясо, зараженное бычьим туберкулезом. Оно убило всех павианов, съевших его. Это означало, что изучаемая стая потеряла много самцов, и не каких попало, а самых агрессивных. В результате эта конкретная группа внезапно стала необычайным оазисом гармонии и дружбы в жестоком мире павианов.
Само по себе это вряд ли может вызвать удивление. Количество случаев насилия в стае естественным образом снизилось после того, как агрессоры вымерли. Однако позже обнаружилось нечто еще более интересное: такой уклад продержался целое десятилетие, даже когда не осталось ни одного из первоначальных самцов этой стаи. Самцы павианов мигрируют по достижении половой зрелости, то есть в группу постоянно приходят новые молодые самцы. Итак, несмотря на полную смену самцов, эта стая сохраняла свой пацифизм, терпимость, повышенную любовь к грумингу и исключительно низкий уровень стресса. Как эта традиция поддерживалась, осталось неясным. Самки павианов всю жизнь остаются в одной и той же стае, так что, вероятно, ключ к разгадке надо искать у них. Возможно, они стали избирательно принимать новых самцов или им удалось постоянно поддерживать мирную, ненапряженную атмосферу первых лет, больше занимаясь грумингом с самцами и утихомиривая их. У нас нет ответа, но результаты этого естественного эксперимента позволяют нам сделать два четких и ясных вывода: поведение, наблюдаемое в природе, может быть продуктом культуры, и даже самым свирепым приматам не обязательно оставаться таковыми всегда.
Возможно, это также относится и к нам.
Девичьи перешептывания
«Кто нанесет удар, как не друг?» – воскликнул один британский комик, перед тем как ударить другого в челюсть.
Странное чувство юмора у этих британцев, но на самом деле для мужчин вполне обычно совмещать дружбу с соперничеством. Пропасть между ними для мужчин совсем не так широка, как для женщин. По крайней мере таково мое мнение после того, как я всю жизнь «изучал» поведение людей изнутри, в качестве «включенного наблюдателя». К сожалению, способы, с помощью которых люди разрешают конфликты, редко становятся темой для исследований. Действительно ли женщины умеют это делать лучше? Являются ли мужчины воинами по определению? Мужчин и женщин относят к разным планетам – Марсу и Венере, но неужели все так просто? Повсюду в мире смертность в результате убийств у мужчин намного больше, чем у женщин, и в войнах обычно сражаются мужчины, потому кажется логичным винить Y-хромосому во всех этих неприятностях. Однако если женщины превосходят мужчин, когда речь идет о пацифизме, то, скорее всего, не потому, что хорошо исправляют уже испорченные отношения. Я вижу силу женщин в их нелюбви к насилию и умении предотвращать конфликты. Но вовсе не обязательно, что у них хорошо получается смягчать уже возникшие напряжения. Это как раз сильная сторона мужчин.
Между самками шимпанзе случается гораздо меньше драк, чем между самцами, возможно, потому, что они всеми силами стараются их избегать. Но, если драка происходит, самки реже примиряются. В зоопарке Бюргерса в Арнеме самцы мирились после примерно половины конфликтов, а самки – только в одном случае из пяти. Похожие отличия наблюдались и в дикой природе. Самцы проходят цикл драк и воссоединений, а самки предпочитают профилактику конфликтов. В отличие от самцов, они стараются оставаться в хороших отношениях с теми, с кем у них есть приятные тесные связи, например с собственным потомством и лучшими подругами, и позволяют агрессии изливаться своим неприглядным путем, когда речь идет об их соперницах. Во время недавнего визита в Арнем я обнаружил, что Мама и Кёйф все также занимаются грумингом, как будто время остановилось: они дружили уже три десятка лет. Помню времена, когда Мама благоволила одному «политическому кандидату» среди самцов, а Кёйф – другому, и меня восхищало то, как они вели себя: словно не замечая выбора другой. Мама делала широкий круг во время стычек между самцами, чтобы не встретиться лицом к лицу с подругой, примкнувшей к группе поддержки соперника ее протеже. Учитывая неоспоримое доминантное положение Мамы и ее чрезвычайную вспыльчивость по отношению к самкам-ослушницам, терпимость к Кёйф с ее стороны была поразительным исключением.
Но у самок есть и отрицательная сторона: они могут быть невообразимо коварными и расчетливыми. Хорошим примером их коварства могут служить ложные предложения примирения. Идея заключается в том, чтобы обманом заманить противницу в ловушку. Вот Пёйст, грузная пожилая самка, гонится за более молодой оппоненткой и почти ее догоняет. Едва улизнув, жертва некоторое время верещит, потом садится отдохнуть, тяжело дыша. Инцидент кажется забытым, и минут через десять Пёйст подает дружелюбный сигнал издалека, протягивая открытую ладонь. Младшая самка сначала немного колеблется, потом приближается к Пёйст, демонстрируя классические признаки недоверия, такие как частые остановки, оглядывание на других и нервная ухмылка. Пёйст настаивает, добавляя тихое пыхтение, когда младшая самка подходит ближе. У такого пыхтения особенно дружелюбный смысл – за ним часто следует поцелуй, главный примирительный жест у шимпанзе. Затем Пёйст внезапно бросается и, схватив младшую самку, яростно ее кусает, пока той не удается высвободиться.
Примирения между самцами могут быть нервными, иногда неудачными (это значит, что драка начинается снова), но в них не бывает обмана. У самцов все напряжения на виду. У близких приятелей, таких как Никки и Йерун во время их совместного правления, один самец мог расстроиться, если другой делал то, что ему не нравится, например приглашал сексуально привлекательную самку. Тогда первый вздыбливал шерсть и начинал раскачиваться верней частью туловища, негромко ухая, то есть тут же подавал сигнал, что происходит что-то не то. Если второй игнорировал эти возражения, вспыхивала ссора, которая чаще всего быстро заканчивалась примирением. Самцы шимпанзе мирятся легко, в отличие от самок, напряжения между которыми обычно держатся подолгу. Для двух самок шимпанзе довольно обычно встретиться и внезапно начать вопить друг на друга, хотя мне, наблюдателю, совершенно непонятно, что могло спровоцировать подобную вспышку. Такие случаи создают впечатление, будто нечто подспудно зрело, а потом я неожиданно оказываюсь свидетелем извержения вулкана. Среди самцов никогда ничего подобного не происходит в основном потому, что они открыто сигнализируют о своей враждебности и разногласиях и все всегда «обговаривается» тем или иным путем. Это может включать и прямую агрессию, но по крайней мере все становится ясно и атмосфера разряжается.
Самки бонобо примиряются куда охотнее, чем самки шимпанзе. Упрочение коллективного доминирования и опора на обширную сеть союзов обусловливают необходимость женской солидарности. Без старательного поддержания своих связей самки не смогут оставаться у власти. И наоборот, самцы бонобо примиряются реже, чем шимпанзе мужского пола. Причины тут опять-таки практические: у самцов бонобо нет такого тесного сотрудничества в охоте, политических союзах и защите территории, которое заставляет самцов шимпанзе сохранять единство. Таким образом, стремление к примирению является политическим расчетом, различающимся у разных видов в зависимости от пола и устройства сообщества. Как ни парадоксально, но уровень агрессии мало говорит о способности к установлению мира: более агрессивный пол может лучше уметь примиряться, а более мирный – хуже. Популярное противопоставление Марса и Венеры создает впечатление, будто нужно учитывать только одно измерение, но и обезьяны, и люди слишком сложны для такого подхода.
Главная причина примирений не мир как таковой, но общие цели. Особенно ярко это проявляется после совместно перенесенных несчастий. Так, например, после атаки 11 сентября на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке межрасовая напряженность в городе резко снизилась. Через девять месяцев после теракта 2001 г. ньюйоркцев опрашивали, как они теперь представляют себе межрасовые отношения, и хорошими их называли чаще, чем плохими. За несколько лет до этого подавляющее большинство горожан характеризовало эти отношения как скорее плохие, чем хорошие. Возникшее после теракта ощущение «мы в этой беде вместе» вызвало исключительное объединение и сделало людей более склонными, чем обычно, к приятию друг друга и примирению. Группы этнических «чужаков» внезапно стали восприниматься жителями города как принадлежащие к группе «своих».
Это хорошо объяснимо в свете предположений о том, почему примирение развилось у таких разных видов, как гиены, павианы и люди. Взаимная зависимость способствует гармонии. Были времена, когда биологов интересовали только победы и поражения: победить считалось хорошо, проиграть – плохо. В каждой популяции были свои «ястребы» и «голуби», и «голубям» нелегко было оставаться в живых. Проблема в том, что кто победитель и кто проигравший – это только половина истории. Если благополучное существование индивида зависит от совместных действий, как это устроено у огромного множества животных, то те, кто начинает ссоры, рискуют проиграть в чем-то куда более важном, чем данный конкретный конфликт. Иногда невозможно победить в драке, не потеряв друга. Для того чтобы стать успешными, социальным животным нужно быть не только «ястребами», но и «голубями». Новые теории делают акцент на примирении, компромиссе и необходимости хороших отношений. Иными словами, налаживанием отношений занимаются не ради того, чтобы быть милым и добрым, но чтобы сохранять и поддерживать сотрудничество.