Оглянувшись, я увидел, как головной танк, про который я совсем забыл, круто развернулся на месте, словно в на какого-то чудовищного вальса, и замер, припав на один бок. Его пушка обвисла, уставившись хоботом в землю.
Что такое? Неужели подбит?
Да, кажется… И не кажется, а совершенно точно! Из кормы танка поднимаются маслянисто-черные клубы дыма, которые с каждым мгновеньем становятся все гуще.
Сердце у меня подпрыгивает. Ура! Молодцы артиллеристы! Какие молодцы! Вот тебе и сорокапятки, похожие на модели настоящих пушек!.. Мне хочется вскочить на бруствер и закричать от радости. Но тут я замечаю, что второй танк, шедший следом за подбитым, с ходу переваливается через кювет и идет прямо к линии наших ячеек.
В тыл! Мать честная!..
Противно дрябнут руки и ноги. Мелкими пупырышками, как от озноба, покрываются плечи. Каких-нибудь двести метров отделяют его от нас. Он может в два счета расстрелять нашу оборону или отутюжить нас гусеницами. Он идет зигзагами, резко разворачиваясь то вправо, то влево, и пушка его часто вспыхивает выстрелами. Иногда из лобовой брони голубоватыми струнами вытягиваются трассы пулеметных очередей.
— Вася, посмотри… — шепчу я. — Посмотри туда, Вася!.. — Я тяну его за рукав гимнастерки, но он ничего не чувствует, ничего не слышит. Он словно одеревенел. — Васька, да посмотри же! — кричу я, толкая его в плечо.
— Куда? — поворачивает он ко мне бледное, все в крупных каплях пота лицо. — Куда смотреть? Не видишь, что ли?
Он — кивает на север.
Что это?
Я не верю глазам. Еще пять танков на шоссе!
Откуда они взялись? Минуту назад здесь ничего не было!.. И они не прощупывают местность, как те, первые. Они идут на больших скоростях, окутанные мутным коричневым перегаром и пылью, сверкая вспышками выстрелов.
Грохот усиливается. Многократно отраженный горами, он наполняет долину до краев, Голова начинает звенеть от дикого хаоса звуков, В комок сжимается сердце, тягуче пульсирует кровь в ушах. Я уже не успеваю осмыслить то, что происходит передо мной. Я просто смотрю, Смотрю с каким-то жутким любопытством.
…Весь правый фланг в дыму. Дым поднимается из-за насыпи, рваными рыжими космами плывет к Тереку, обволакивая кусты. Чадно горят шпалы у будки путевого поста. Багровое солнце перекатывается в сизых облаках. Словно наткнувшись на невидимую броневую стену, останавливается посреди шоссе один из танков. На миг его заслоняет темный с багровой сердцевиной куст разрыва, а когда земля опадает, танк становится в два раза ниже, чем был до этого. Он как бы сплющен ударом огромного молота. Чего-то не хватает в его привычных обводах… Сразу я даже не могу сообразить чего… Ах, да, у него сорвана башня. Ее как бы срезало невидимым ножом. Странно, куда она делась?.. А ведь разрыв был не особенно сильным…
— Вот это лупят!.. Вот это да!.. — вскрикивает Вася, вытирая лицо ладонью.
Мы оба так захвачены зрелищем разворачивающегося перед нами боя, что почти до половины вылезли на бруствер.
Снова меня захлестывает волна радости. Милые, дорогие наши курсанты и артиллеристы, ведь вы — герои, самые настоящие герои! Я бы вас всех расцеловал сейчас, всех до единого!.. И вашего старшего лейтенанта тоже! Дайте еще! Еще огонька, еще!..
Чувство такое, будто я сам подбил этот танк, будто своими руками послал снаряд в ствол орудия и дернул за спуск. Еще огонька! Еще!
Оставшиеся четыре машины продолжают нестись по шоссе.
Одна из них выстрелом в упор разносит будку путевого поста. Летят, порхая в воздухе как листовки, какие-то бумаги, кирпичи, доски, крест оконного переплета…
И тут все пространство впереди закрывает черно-желтая завеса, Чудовищный удар стряхивает нас, словно камешки с бруствера, на дно гнезда. Воздух останавливается в горле. Я глохну и слепну. Шквалом осыпается земля, Тяжелые комья бьют по спине, барабанят по каске, Что-то с такой силой шарахает меня в бок, что я чуть не теряю сознание от боли. Второй удар приподнимает меня над землей и отбрасывает на куст. Каска съезжает на глаза, Резкий, едкий запах бьет в ноздри. Упав на колени, я чихаю и кашляю, Я задыхаюсь от кашля и серного дыма.
Наконец толовую гарь отдувает ветром и кашель отпускает грудь, Я поправляю каску и оглядываюсь. Все звуки доходят до меня, как сквозь подушку. Кружится голова.
Кажется, снаряды угодили в ячейку сержанта или куда-то рядом. Там стоит облако дыма и пыли. Неужели Цыбенко погиб?..
Я ползу к пулемету. Под грудь попадает что-то острое, Шарю рукой и выдергиваю остряк из-под себя. Это расщепленный приклад карабина. Мельком замечаю на нем вырезанные ножом инициалы «М. У,». Чей это? Откуда он здесь? Наши целы, Они лежат на краю ячейки, полузасыпанные песком, Я отбрасываю приклад в сторону.
Танки уже далеко позади нас. Они на половине пути к Эльхотову.
Прорвались!.. Значит, прорвались все-таки!..
Все реже удары ПТО, Одно за другим умолкают ПТР. Слишком далеко пятнистые машины. Не достать…
Неужели они так и дойдут до самой станицы? Неужели их не остановят? Неужели у нас нет второго эшелона?..
Теперь они ведут огонь по окраине станицы. Всплески взрывов встают у самых тополей.
Неожиданно воздух прорезает долгий стонущий вой: «з-зиу… зиу… зиу… зиу… зиу…».
Он так дико вырывается из всех остальных звуков, что кажется: сейчас произойдет что-то самое важное и самое страшное… Голова сама собой втягивается в плечи, тело сжимается.
«Зиу… зиу… зиу… зиу…»
«Рвяк!.. Рвяк!.. Рвяк!..»
Большой участок дороги вместе с танками накрывает белое, стремительно распухающее облако, В середине его что-то часто рвется, голубовато вспыхивая, как магний. Потом начинает гореть ярко-красным огнем.
Что это за пушки, что за снаряды? Трассирующие, что ли? Они оставляют за собой светлые дымовые полосы, как ракеты, и летят не поодиночке, а целыми пачками, по три-четыре штуки сразу. Трудно понять, откуда они берутся. Они вылетают будто из-под земли.
На шоссе творится что-то невероятное. Из дымового облака, изгибая дымящиеся хвосты, летят в стороны какие-то обломки, тяжело ухает лопающийся металл, поднимаются и опадают огненные вихри. Красное пламя растекается все шире, перехлестывая через обочину дороги. Разом занимаются кусты и трава.
Из рыжего тумана выскакивает один из танков, Он разворачивается так круто, что чуть не опрокидывается в кювет, и идет назад. Вся кормовая часть его в огне. Дымится башня. Дымятся гусеницы и ствол пушки. Он пробегает по шоссе метров сто и вдруг исчезает в черном дыму взрыва. Клубящийся гриб повисает над дорогой, и до нас докатывается мощный удар.
— Есть! — кричит Вася, откидываясь от пулемета и сдвигая на затылок каску. — Четыре штуки! Видал? Вот так! Вот!
Я молчу. Я еще не могу прийти в себя от близкого взрыва и от всего виденного. В голове тошнотно звенит. Тупо ломит затылок. Хочется лечь, закрыть глаза и лежать неподвижно и долго, пока не перестанет гудеть в голове.
«Жвик-жвик-жвик-жвик!..»
Спину мою обдает земляными брызгами, больно хлещет по шее.
«Жвик-жвик-жвик!..»
Мы бросаемся на дно ячейки и замираем. Наши головы почти касаются друг друга, Я вижу широко открытые глаза Васи. В них недоумение и вопрос.
«Жвик-жвик!..»
На бруствере подскакивают земляные столбики, с визгом разлетается щебень, Ах, черт!..
Мы совсем забыли про танк, который прорвался сзади к нашей линии!
Дымные полосы трассирующих пуль свистящим веером разворачиваются над нашим кустом, срезая листья и ветки. Лязг гусениц и гул двигателя где-то совсем рядом.
Неужели он нас заметил? Наверное… наверное… Он садит прямо по кусту.
Хочется втиснуться в землю, стать плоским, невидимым, крохотным, как муравей.
«…Главное дило не пужайтесь… паники здесь не треба… танк, когда разберешься, — обыкновенная машина… Обыкновенная машина…»
Снова фыркают раздробленные листья. Пули стригут куст все ниже. Если пулеметчик еще ниже опустит прицел, то…
«Вот здесь, значит, я умру… — несется в голове. — Терек, небо, кусты… Это последнее, что я вижу… Сейчас…»
Очередь обрывается.
…Идиот! О идиот! Умирать собрался. Сопля!
— Вот гад! — говорит Вася. — Ну, подожди… — Он тянет к себе пулемет. Сошки врылись в землю, пулемет упирается, как живой. — Да помоги же, в конце концов!
ДП сваливается с бровки. Я подхватываю его за пламегаситель, и мы пристраиваем пулемет у корней куста.
«Ду-ду-ду-ду-ду…»
Теперь дымные трассы чертят воздух справа от нас, в той стороне, где все еще висит мгла над ячейками сержанта и Вити Денисова.
«Трах!.. Тах!.. Тарах!.. Тара-тах!.. Та-рах!..» — гремят выстрелы карабинов.
Слева начинают работать сразу два пулемета.
Я отвожу ветви руками, чтобы увидеть танк.
…Вот он. Метрах в семидесяти. Я вижу запекшуюся грязь на броне, густо запыленные катки гусениц, широкую плоскую башню. Из-под нее рвется свет пулеметного огня.
Танк идет медленно, наискось приближаясь к нам, выворачивая траками камни, подминая мелкие кустики. За ним тянется синий туман выхлопов, Я даже вижу петлю толстого буксировочного троса на его корме. Эх, сейчас бы гранату ему под гусеницы… Только не добросить, Далековато…
Вася просовывает ствол пулемета в образовавшееся среди листьев окно, обламывает ветку, мешающую прицелу.
— Дать бы ему по смотровым щелям… Только где они, эти самые щели, черт бы их… А!
Он дергает рукоятку затвора и, приложившись, начинает бить короткими очередями по рычащей громадине. Горячие гильзы летят из-под отражателя. Одна из них обжигает мне щеку, Я отодвигаюсь и подаюсь немного назад.
Зачем по танку? С таким же успехом можно просто в небо… Ага, теперь понимаю. Теперь тоже вижу.
Под прикрытием танка — пехотинцы. Наверное, те самые, которых я потерял из виду в начале боя. Они то ложатся, то вскакивают, делают короткие перебежки, прячутся за кустами, Ого, да здесь их не меньше отделения!..
«Та-та-та-та… Та-та-та-та… Та-та…» — работает пулемет. Словно ветер проходят по ближним кустикам очереди.