тьбе, детям и дому возле озера. У меня будет какая-то крутая работа по графическому дизайну и, скорее всего, отличная машина. Может быть, BMW или «шевроле тахо», раз уж мы живем за городом. А может, и то и другое! А лет через пятнадцать я буду водить настолько крутую тачку, что сейчас даже представить ее не в состоянии.
Моя кровать не застелена, по всему полу разбросаны футболки. Непохоже на комнату парня, которому должна позвонить сама Сидни Миллз. Но это именно так! Она может это сделать в любую секунду.
Где же телефон?
Я медленно поворачиваюсь, оглядывая комнату. Если бы телефон позвонил, я мигом нашел бы его, раскидав набросанные кучи одежды. Но что если я отвечу слишком поздно? Или вдруг Сидни позвонит кому-то еще, и они начнут встречаться? Может, даже поженятся, и это он будет ездить с ней в тропики вместо меня.
Подцепив серый телефонный провод пальцем, я иду вдоль матраса, по пути разгребая завалы носков и рубашек. Наконец отбрасываю валяющийся на кровати номер Thrasher[16] и обнаруживаю под ним вожделенный телефон.
Звони же, черт бы тебя побрал!
Я встряхиваю руками, пытаясь хоть как-то снять напряжение. Сегодня перед сном надо будет сделать тридцать отжиманий вместо обычных двадцати. Мне хочется быть похожим на парня, которому обычно звонит такая девушка, как Сидни.
Сижу на краю кровати, уставившись на телефон. Если родители дома, мне не хотелось бы, чтобы они подслушали наш разговор. Я и так уже весь на нервах. Забежав в их комнату, хватаю их беспроводной аппарат и бегу вниз.
Пересекаю газон и выхожу на улицу. Каждый раз, как Сидни приходит на занятия, она выключает свой сотовый и засовывает его в карман. Выглядит она при этом небрежно и круто. Я пытаюсь запихнуть в задний карман беспроводной телефон, но он слишком большой и не лезет.
Когда выхожу на улицу, по ней как раз на полной скорости пролетает фургон доставки грузов FedEx, поэтому я осторожно оглядываюсь, прежде чем перейти на другую сторону. Не хватает еще попасть под грузовик. В такой день нужно наслаждаться жизнью! Захожу в Вагнер-парк, полный ярко-зеленых кленов, кустов сирени, и слышу веселые крики играющих детей.
Я точно знаю дистанцию, на которую могу отойти, чтобы телефон не потерял связь с базой, стоящей в комнате родителей. Когда я ездил к брату на весенние каникулы, познакомился с одной девушкой на музыкальном фестивали в Сиэтле. Мы с ней несколько недель перезванивались, но мои родители ничего не знали об этом. Я звонил ей из парка и теперь по опыту знаю, что если не заходить за качели, связь будет нормальная.
Я надеялся снова увидеться с ней этим летом, и Дэвид даже предложил оплатить мой билет. Подозреваю, он только рад был бы услышать, как я говорю о ком-то еще кроме Эммы. Но ту девчонку из Сиэтла не устраивали отношения на расстоянии. Я оставил ей несколько сообщений, на которые она не ответила, а потом написала, что на концерте было весело и все это хорошо, но какой смысл в отношениях, если они ненадолго?
Я слышу, как хлопает дверь, и, обернувшись, вижу Эмму, присевшую на корточки на пороге. Она завязывает шнурки своих серебристых беговых кроссовок. Потом прикрепляет к плечу свой Discman, и я быстро прячусь за дерево. Если Эмма окажется рядом, когда позвонит Сидни, она либо начнет закатывать глаза, либо будет подсказывать мне, что нужно говорить.
Эмма пересекает улицу, направляясь к беговой дорожке в парке, и исчезает из виду. Я сажусь на цементные блоки, ограждающие площадку с качелями, и кладу рядом телефон.
Даже если буду стараться делать все как надо, эффект расходящихся волн неизбежен. Все изменилось в ту минуту, когда Эмма обнаружила «Фейсбук». Если бы я не знал, что мы с Сидни когда-нибудь поженимся, возможно, не стал бы вступаться за нее на уроке и она не попросила бы мой номер.
Лежащий рядом со мной телефон упорно молчит.
29://Эмма
Мама с Мартином смотрят телевизор внизу, в гостиной, так что я прохожу через их комнату, чтобы принять душ. Обычно я пользуюсь ванной на первом этаже, но, пока идет ремонт, нам всем приходится делить одну ванную комнату.
Папа как-то спросил меня, что я думаю о Мартине. Это было через несколько месяцев после того, как он переехал во Флориду, во время рождественских каникул, и мы с ним гуляли по пляжу. Он собирал ракушки в специальную сетчатую сумку, а я бродила босиком в прибое. Мне не хотелось жаловаться отцу на Мартина, потому что это бросило бы тень на маму, да и отец был счастливо женат на Синтии еще с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать. Но расхваливать Мартина я тоже не собиралась.
– Он ничего, – сказала я. – По крайней мере, они не скандалят так, как это было у мамы с Эриком.
С Эриком они постоянно орали друг на друга, хлопали дверями, и потом кто-то из них временно переезжал спать на кушетку. Вообще-то, с отцом мама ругалась точно так же. Но с Мартином они пока почти не спорят.
– Это хорошо, – сказал папа. – Значит, она счастлива.
Я почувствовала, как у меня сжимается горло:
– Давай поговорим о чем-нибудь другом, – предложила я, глядя на бухту.
Я долго стою под душем, потом брею ноги и туго завязываю пояс халатика вокруг талии. Проходя обратно через их комнату, задерживаюсь перед фотографией в рамке, которую мать держит у себя на подзеркальнике. На снимке мне год, я в вышитой панамке сижу в детском надувном бассейне. У меня пухлые щеки, круглые глаза и крохотный ротик сердечком.
В точности как у моей дочки на фотографии в «Фейсбуке».
Вернувшись к себе, зарываюсь под одеяло и лежу, думая о Кевине Сторме. Имя у него шикарное. Я думаю, не назвать ли нашу дочку Оливией. Мне всегда нравилось это имя, а девочка с именем Оливия Сторм просто должна вырасти уверенной, сильной женщиной. Знаю, я сама сказала Джошу, что мы не можем сейчас привязываться к нашим будущим детям, потому что просто невозможно, чтобы именно тот сперматозоид оплодотворил именно ту яйцеклетку именно в тот самый день. Но я ничего не могу с собой поделать.
И переворачиваюсь на бок.
Завтра я наконец порву с Грэмом. На этот раз уже навсегда. Мы неплохо проводили время, но я даже не могу представить, что снова позволила ему поцеловать себя. После того как Джош увидел нас вместе, это больше невозможно. Тем более что в будущем меня ждет Кевин Сторм.
Я всегда заявляла, что не верю в настоящую любовь, но готова предоставить возможность Коди Грейнджеру убедить меня в обратном. Поскольку мне не суждено выйти замуж за Коди, пожалуй, надо расширить список претендентов, чтобы у Кевина Сторма тоже появился шанс.
Среда
30://Эмма
Мартин ставит на стол миску овсяных хлопьев с изюмом.
– Это мюсли, – объявляет он, доставая из холодильника соевое молоко. – Швейцарцы едят их на завтрак, и нам с твоей мамой тоже нравится.
– Спасибо, что сказал, – отвечаю.
Кидаю в тостер замороженную вафлю, посматривая в окно на дорожку перед домом Джоша, где все еще стоит машина его родителей. Мне хочется, чтобы они скорее уехали, и я могла бы затащить его к себе, проверить «Фейсбук».
Мартин усаживается завтракать.
– Ты, вообще, видела, какая у швейцарцев ожидаемая продолжительность жизни?
Я стою над тостером в ожидании своей вафли. Хорошо бы Мартин заткнулся и родители Джоша уехали бы.
Входит мама:
– Ты уже готов? Я подумала, мы могли бы заехать в магазин за краской по пути на работу.
– Только доем мюсли, – отвечает Мартин.
Мама ставит в раковину кружку из-под кофе:
– Эмма, надеюсь, ты позвонила отцу и поблагодарила его за компьютер?
Терпеть не могу, когда она говорит «отец», ведь до прошлого года он всегда был «папой».
– Еще нет, – я поливаю вафлю сиропом, – я написала письмо по электронной почте, но пока что не отправила.
– Я получила от него сообщение в понедельник – он спрашивал, доставили ли компьютер, – говорит мама. – Когда позвонишь, не забудь спросить про их малышку. Рэйчел, наверное, уже около пяти месяцев.
У меня совсем нет настроения звонить отцу и говорить про компьютер: слишком все это странно. Наконец слышу, что в доме Джоша хлопнула входная дверь, и, подбежав к окну, вижу его родителей, направляющихся к машине. Беру тарелку с вилкой и выскальзываю за дверь.
Я уже третий раз нажимаю звонок на двери Джоша. Заглянув в окно, убеждаюсь, что его школьный рюкзак лежит на столе в холле, следовательно, он еще дома. Заглядываю за стоящий на приступке горшок с цветами и с облегчением обнаруживаю, что запасной ключ лежит на прежнем месте. Удерживая тарелку с вафлей в одной руке, отпираю дверь и захожу в дом.
В комнате Джоша грохочет музыка.
– Джош! – кричу я снизу.
Никакого ответа.
Я не была у него дома с декабря. Прошло всего несколько недель после того, как Джош попытался поцеловать меня, и все это время мы с ним едва разговаривали. Когда мама с Мартином решили заглянуть к соседям на обед, я напросилась с ними в надежде, что мне удастся хоть несколько минут поговорить с Джошем. Но он проглотил обед за три минуты и закрылся в своей комнате.
Стена рядом с лестницей увешана фотографиями Джоша и Дэвида в разные годы, в разных классах, с самыми нелепыми прическами. Родители оправили в рамки и повесили на стену локоны сыновей, когда те были совсем малышами, и даже отпечатки детских ладошек.
Я откусываю кусок вафли и стучу в дверь Джоша. Изнутри грохочет «Walking on Sunshine»[17], и я слышу, как Джош во весь голос подпевает: «И мне ХОРОШО!».
Поворачиваю ручку, открываю дверь и…
Джош качает пресс в одних белых плавках! Грудь у него рельефная, но… белые плавки?
– Эмма!
Весь пунцовый от смущения, Джош вскакивает, хватает с постели простыню и оборачивает ею бедра, заставив меня рассмеяться.
– Ты когда-нибудь слышала, что в дверь положено стучаться?