— С ним ничего не случится, Таб.
Саманта и Броди волокли к ним срубленную елку. Элла заметила, как Броди что-то тихо сказал сестре, та смутилась и покраснела. Бог мой, он с ней флиртует. Элла даже не помнила, видела ли когда-то сестру в такой ситуации.
— Если Санта ничего не видит, значит, может попасть в аварию. А я не хочу, чтобы он попал в аварию.
— С ним ничего не случится! — Гейл повысила голос.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что Санты нет! — выпалила Гейл. — Его нет!
— Санты нет? — растерянно переспросила Таб. — Он не прилетает в Шотландию?
— Он никуда не прилетает. Санты не существует!
Отчаянный крик дочери заставил Эллу отвлечься от мыслей о зарождающейся любви сестры.
— Мама! — Волна ужаса и ярости едва не разорвала ей сердце. Неужели она не ослышалась? Совладав с чувствами, она подхватила дочь на руки. — Не плачь, милая. Успокойся, и мы поговорим. — Она ничего не слышала, кроме пронзительного плача Таб, отзывавшегося глубоко в душе и напоминавшего о собственной боли. Элла бросила на мать сердитый взгляд и крепче прижала к себе дочь.
А ведь она уже почти поверила, что мать изменилась, подумала, что, может быть, у них получится наладить отношения. Детские обиды и боль вернулись.
Волна отчаяния достигла Саманты, и она бросилась к ним, утопая в снегу, падая и вновь поднимаясь.
— Что? Что случилось? Она ударилась? Где болит?
Элла успокаивала Таб, не в силах даже отвести от нее взгляд, потому первой заговорила Гейл.
— С ней все хорошо. Очень хорошо.
— Непохоже. Почему она плачет?
— Я сказала ей, что Санты не существует. Она не переставала задавать вопросы о нем…
— Довольно! — выкрикнула Элла, когда успокоившаяся было Таб зарыдала сильнее. — Прошу, не надо сейчас об этом говорить!
Таб плакала отчаянно, стоны и всхлипы эхом разносились по лесу. Наконец она обессилела и затихла, навалившись на плечо Эллы.
— Бабуля сказала… что Санты… не-е-ет! — Маленькое тельце затряслось.
Саманта в ужасе отпрянула, потом решительно взяла Таб из рук сестры.
— Санта существует, милая, конечно существует. — Укачивая малышку, она с яростью посмотрела на Гейл. В ее глазах была ненависть, на которую не решилась Элла. — Просто бабушка его никогда не видела. Ведь мы не считаем, что не существует того, чего мы не видели, правда?
Таб потерла опухшие глазки:
— А как же он видит? Бабуля сказала, что в небе нет фонарей.
— Но есть свет, я видела, — уверенно произнесла Саманта. — Есть звезды и луна, а еще бывает северное сияние. Когда вернемся в дом, я покажу тебе фотографии в телефоне.
— А ты видела Санту?
— Нет, я его не видела. Я, как и ты, всегда спала в кроватке, когда он приходил.
Элла немного успокоилась, хотя по лицу Таб было видно, что тете не удалось окончательно ее убедить.
— Как же он облетает за одну ночь весь мир?
— Вот именно, — подала голос Гейл. Она стояла в стороне, подавленная и несчастная. — Это совершенно невозможно.
— Возможно. Хотя некоторые факты не нашли пока подтверждения. — Броди вышел вперед и достал из кармана ручку и листок бумаги. Поправив очки, он присел на корточки перед Таб. — Земля вращается, ты ведь знаешь, да? Только медленно, поэтому мы ничего не чувствуем.
Таб все еще прижималась к Саманте, но теперь внимательно смотрела на Броди.
— Представим, что это Земля. — Он подхватил сосновую шишку и повертел в руке. — Здесь мы живем. Планета вращается вот так. — Он передал шишку Элле и принялся что-то писать на листке, положив его на ладонь. — Если рассчитать все с учетом скорости вращения Земли, скорости ветра и… — Броди откашлялся. — И еще скорости движения транспортного средства, в данном случае саней, это вполне возможно.
Таб потерла глаза и уставилась на каракули:
— А вес подарков?
— Хороший вопрос. — Броди изменил несколько цифр. — Но вес груза является частью общего веса саней. Так что все в порядке. Все хорошо.
Он говорил так убедительно, что Элла сама почти поверила. Сердце забилось сильнее от благодарности и восхищения, но Таб все еще смотрела с сомнением.
— Почему же бабуля не верит?
— Эти расчеты… э-э-э… слишком сложные. — Он бросил на Гейл извиняющийся взгляд. — Не все могут так просто понять.
Гейл открыла рот, но Саманте удалось ее опередить:
— Какой олень у нас быстрый, как ястреб?
Таб вытянула руку, которая слегка дрожала:
— Вот тот, с одним рогом.
— Тогда давай его погладим. — Она развернула Таб и загородила собой, чтобы вывести из поля зрения Гейл.
Броди тактично удалился следом, давая Элле возможность высказаться. Она молчала, не находя в себе сил начать, хотя понимала, что обязана отреагировать. К счастью, Гейл заговорила первой.
— Я понимаю, ты злишься, но пойми, я сделала только лучше для Таб. Она постоянно задает вопросы, и вы напрасно думаете, что поступаете правильно, выдавая в ответ ложь. Неправильно позволять ей верить, что жизнь — сказка.
— Я решаю, что для нее правильно. Я ее мать. — Голос Эллы дрожал даже сильнее, чем руки. — И меня не волнует, что думаешь ты. Это не имеет никакого значения.
Элла представить не могла, что мать решится сказать такое Таб. Впрочем, чему она удивляется — события ее детства повторяются.
Гейл заметно напряглась:
— Я лишь хочу втолковать тебе, что в ребенке нельзя воспитывать ложных ожиданий, он не должен расти с верой в мифическое добренькое существо. Ты полагаешь, что я лишаю ее радости? Нет, я пытаюсь ей помочь.
— Разница между нами в том, что ты убиваешь в человеке умение радоваться и восторгаться, потому что не умеешь сама. Я же хочу, чтобы радость всегда присутствовала в моей жизни, хочу видеть во всем хорошее. Да, в жизни бывают черные полосы, но это лишь еще одна причина наслаждаться счастливыми периодами. Я не учу ее верить в то, чего не существует, я учу ее любить жизнь и наслаждаться ею.
— Я думаю…
— Мне неинтересно, что ты думаешь. Таб не твоя дочь, и решение принимать не тебе. — Элла твердо стояла на своем. Раньше подобное давалось ей с трудом, но, когда дело касалось Таб, все выходило удивительно легко. — Это моя жизнь, мама. Я хочу сама делать выбор и принимать решения. Ты не имеешь права вмешиваться. Я не прошу тебя высказывать свое мнение по поводу моего выбора работы, отношений и того, как я воспитываю дочь.
Мать была бледна, как снег.
— Но если ты…
— Никаких «но». Я хочу баловать Таб подарками в носке, читать сказки о Санта-Клаусе и летающих оленях, и я буду это делать. Если однажды пожалею, что так поступала, это будут мои проблемы. А сейчас ты примешь мое решение. Ты сама пожелала ехать с нами, поэтому смирись. Таковы наши правила. Все, мне больше нечего добавить. Если тебя что-то не устраивает, вероятно, тебе лучше находиться в другом месте.
Голова кружилась, тело стало тяжелым от слабости. Элла готовилась к ответной речи матери. Наверняка она начнет насмехаться над ней и критиковать.
— Думаю, мне лучше вернуться, — неожиданно тихо произнесла Гейл. — Немного устала. — Она развернулась и пошла по тропинке в сторону дома.
Элла немного растерялась от такого поворота событий. Сердце ныло от боли и отчаяния, но одновременно она торжествовала оттого, что не спасовала и сохранила твердость. Она сильная, она смогла. Сказала то, что должна была давно. Да, произнести такое трудно, но все же это было нужно.
Впервые в жизни Элла настояла на своем выборе и заявила матери, что ждет от нее уважения. Неожиданно, несмотря на одолевавшую ее ярость, она ощутила прилив сил. Однако надо признать, что шансы провести Рождество приятно и весело таяли с каждой минутой.
Гейл
Она так хотела измениться, так старалась, ведь для нее это было важно. И что в результате получилось? Было очень приятно и легко проводить время с внучкой. Возможно, как раз потому, что их отношения только начинались. В них присутствовали свежесть нового, надежда на лучшее, они придавали сил и внушали оптимизм. Но она совершила ошибку. Всего на несколько минут — на пару мгновений — она стала прежней, а не той, какой дала слово быть ради возможности восстановить почти разрушенное. Оказалось, измениться не так просто, как она утверждала в своих книгах. Ее терзала непереносимая боль, будто под ребра воткнули острый нож. Новую Гейл отталкивала она же прежняя и бросалась отстаивать свои принципы, стоило лишь столкнуться с тем, что принять невозможно, например существование Санта-Клауса. Сейчас она сожалела о сказанном, надо было промолчать или отшутиться.
В их семье Рождество всегда было предметом споров. Притворяться было трудно, почти невозможно. Дочь этого не понимала. Впрочем, этого не стоило ожидать, ведь она не знала правды. К тому же Элла всегда была мечтательна и легко поддавалась чужому влиянию. Она не задумывалась, что жизнь переменчива, в ней бывают не только счастливые периоды.
Санта-Клаус, летающие олени — всего этого не было в жизни Гейл.
Она открыла входную дверь дома, мечтая скорее оказаться в своей комнате. Непривычно сжало горло, глаза слезились. Бог мой, она не плакала несколько десятков лет, а сейчас готова рыдать как ребенок. Все дело в усталости и подавленном настроении. Старая, хорошо отлаженная жизнь больше ее не устраивала, а новой не подходила она. Создавалось впечатление, что она пыталась втиснуться в чужую одежду меньшего размера.
Она услышала оклик, едва ступив на лестницу.
— Гейл! — Голос Мэри доносился из-за спины — немного низкий для женщины, нежный, передающий теплоту ее души. — Я только заварила чай, еще есть свежие печенья. Не желаешь испробовать?
Покой и уединение, которые она могла найти в спальне, были так близко, всего в двух пролетах. Дверь запиралась изнутри, из окна видны горные вершины — все необходимое, чтобы разобраться в себе и определиться с планами после столь крупного фиаско. Все ли так безнадежно? Неужели она разрушила то, что еще не успела построить?