— Но тогда вы от него не ушли?
— Нет. Он казался расстроенным, извинялся, говорил о стрессовых ситуациях на работе, что слишком много выпил. Уже плохо помню подробности. Я поверила его обещанию никогда так больше не делать. — Сейчас Гейл было стыдно за свою глупость. — И простила.
— И это вполне объяснимо. — Мэри с громким стуком поставила чашку. — У вас не было повода уяснить, что людям не всегда можно доверять.
Ее негодование и понимание успокаивали и немного примиряли с тем, что мучило несколько десятилетий.
— Возвращаясь к тем событиям позже, я пришла к выводу, что просто не хотела видеть очевидное. Тогда я совсем не была уверена в собственных силах, он стал мне опорой после смерти родителей, и я была благодарна за это. — Гейл перевела дыхание. — Вскоре все наладилось, я успокоилась. Приступы гнева периодически случались, но больше он меня не бил. До того как Саманте исполнилось семь месяцев. Он сбросил меня с лестницы, когда я была на шестом месяце беременности. Каким-то образом мне удалось перевернуться и упасть на спину, а не на живот. Я чудом не потеряла ребенка. Саманта громко плакала, а он взял ее на руки и стал укачивать. В тот момент я поняла, что надо заканчивать наши отношения. В опасности была не только я, но и моя дочь и еще нерожденный ребенок. И я ушла от него. Это было как раз под Рождество, и праздник стал для меня самым ужасным временем в жизни. — Гейл попыталась поднять чашку, но руки сильно тряслись, заставив поставить ее обратно. — Мэри, простите, что я…
— Не надо, Гейл. — Мэри потянулась и взяла тряпку. Движения ее были спокойными и уверенными. — Не надо извиняться за то, что вас тревожит, за ситуации, в которых не выстояло бы большинство людей.
— Это был самый страшный период моей жизни. Именно тогда я поняла, что могу положиться только на саму себя. Рядом не было родителей, которые обязательно бы меня поддержали, и не было Рэя, хотя он и раньше не годился на роль самого близкого человека. У меня не было образования и каких-либо надежд сделать карьеру. Я пару раз заговаривала с ним о работе, но он убеждал, что лучше мне остаться дома с детьми, поскольку он хорошо зарабатывал и мы ни в чем не нуждались. Мне в голову не приходило подумать о будущем, что образование и профессиональные навыки могут пригодиться. Не представляю, как бы сложилась моя жизнь без девочек, ведь именно их существование стало для меня мотивацией, тем, что подталкивало вперед.
— И как же вы поступили?
— К счастью, родители оставили мне немного денег, и у меня хватило ума не рассказать о них Рэю. Через три месяца в мою дверь постучала полиция. Он врезался в дерево, будучи мертвецки пьяным. Ночью у меня начались схватки. Когда ребенка положили мне на руки, я ощутила ответственность за это крохотное существо. Тогда все мгновенно изменилось — я повзрослела. У меня было двое детей — новорожденная и девочка десяти месяцев.
— Я бы точно сломалась, — пробормотала Мэри.
— Почти так и было. Мне казалось, что меня придавило бетонной плитой. Я не могла пошевелиться, а от мысли о том, что ждет впереди, впадала в отчаяние. Я решила, что надо сузить поле видимости и решать насущные задачи по очереди. Так и поступила. Шаг, потом еще шаг. Я нашла няню, которая жила в том же доме, и работала в двух местах, чтобы ее оплачивать. Девочек, к сожалению, я почти не видела, но делала то, что должна была. Я окончила колледж и принялась искать хорошую работу. Сначала ничего не попадалось, но потом мне внезапно предложили стажировку в консалтинговой фирме. Они решили, что женщин у них должно быть больше. Я понимала, что все это, конечно, ради галочки и не сулит мне никаких перспектив, но мне было все равно. Именно там я получила толчок в карьере. На руинах старой жизни начала строить новую. — Стоит этим гордиться или нет? Ведь, как выяснилось, многие ее решения были ошибочными.
Мэри, похоже, не была согласна с таким утверждением.
— И вы воспитали двух замечательных дочек. — Она запнулась и осторожно добавила: — Вы открыли им правду об отце?
— Сказала, что он умер. Остальное, полагаю, им знать не стоит. Признаться, за всю жизнь я не рассказала об этом ни одной живой душе, никому. Но вы, Мэри, и атмосфера вашего дома… Это располагает к откровенности.
Мэри потянулась и сжала ее руку.
— На вашем месте я бы поступила так же. Ничего бы им не рассказала.
— Правда? — Гейл, которая последние три десятилетия не ждала одобрения от людей, растрогалась и была благодарна, что Мэри согласна хотя бы с одним ее решением.
— Их отец мертв, какой смысл ворошить прошлое?
— Я тоже так думала, но теперь они начали задавать вопросы, точнее, Элла их задает. Она всегда была романтичной девочкой и теперь хочет знать историю моих отношений. Просит рассказать о медовом месяце. Она убеждена, что я пережила трагедию из-за потери любимого человека. Тот факт, что у меня нет его фотографий и никаких памятных вещей, она сочла признаком того, что мне больно о нем вспоминать. Отчасти это правда, но причина совсем иная, не та, что они придумали. Вот так я оказалась в ловушке собственной лжи.
Мэри нахмурилась:
— Вы никому не лгали. Просто умолчали о том, какой была ваша жизнь до смерти мужа.
— Может, мне не стоило скрывать? Хотя не представляю, как и когда я могла начать этот разговор. Что бы сказала? «Хотите знать об отце, девочки? Так вот, он бил меня и столкнул с лестницы».
Мэри задумчиво покачала головой:
— Кто знает, когда наступает момент, когда нужно перестать опекать тех, кого мы любим? Это большой вопрос.
— Один из многих, что возникают в жизни. — Задумавшись, она принялась разламывать печенье на кусочки.
Непросто посмотреть в лицо правде, которая ранит.
— Может, на самом деле я оберегала себя. Я выжила, потому что не оглядывалась. Кажется, что по прошествии многих лет будет легко повернуться и посмотреть назад, но я не готова.
— Зачем вам оглядываться и смотреть на такую мерзость? Вы имеете право думать и о себе. Я бы назвала это самозащитой.
— Знаете, ирония в том, что я стала очень хорошей мамой, смогла привить детям все навыки, необходимые для выживания. Они занимались не ездой на пони и балетом, а тем, что им действительно могло пригодиться. Я всегда дарила им полезные подарки — книги или головоломки. Никогда не тратилась на подарочную упаковку, даже если очень хотелось. Я учила дочерей, что после падения или ударов судьбы надо подниматься, невзирая ни на что, и уверенно идти дальше. Учила залечивать душевные травмы и раны. Учила самостоятельности и уверенности в себе. — Гейл перевела дыхание и потерла лоб. — Я хотела, чтобы они осознавали, что сильны, чтобы никогда не лежали в темноте ночи, дрожа от страха перед жизненными трудностями.
— Вы замечательная мать, Гейл. Девочкам очень повезло.
Нет, она больше не хочет быть обманщицей.
— Несколько недель назад мы встретились впервые за последние пять лет.
На этот раз пауза была долгой. Наконец Мэри коснулась ее руки.
— О, Гейл… — с сочувствием произнесла она.
— Я наговорила им лишнего во время последней встречи. Не просто лишнего — я их обидела. Мои слова ранили бы любого. К сожалению, жизнь сделала меня жесткой и лишь умножила страхи. — Как же тяжело в этом признаваться. Невыносимо тяжело. — Двигателем для меня был страх. Все, чего я достигла, — это благодаря ему. Я боялась любить, потому осталась одна. Боялась доверять людям, поэтому все делала сама. Боялась лишиться возможности содержать детей, отчего и отдавала себя без остатка работе. Страх. Страх стал причиной всего. Но этого словно было недостаточно, и я позволила страху диктовать мне, как воспитывать детей. — Внезапно Гейл отчетливо увидела картину полностью, без теней и пятен. — Я не знала, что Элла уже была беременна во время нашей последней встречи. Она не решилась признаться, поскольку я часто осуждала ее выбор. Саманта была зла на меня и яростно защищала сестру. Теперь я вижу произошедшее в ином свете.
Мэри встала и налила воды в стакан.
— Вот, возьмите.
Гейл машинально взяла его и выпила до дна.
— Ссора огорчила и меня, и дочерей. Мы все были обижены друг на друга. Я ожидала, что они станут инициаторами примирения, но этого не произошло. Сама же не делала первый шаг из-за упрямства и нежелания понять их и себя. Была уверена, что поступила верно, что неправы они. — Она сглотнула горечь сожаления. — То, какой я стала, привело к конфликту с дочерями. И мы все больше отдалялись. Элла, моя милая Элла старается изо всех сил, но не знает, как преодолеть это расстояние, а раньше у нее не получалось как раз из-за множественных изменений в жизни. Как признаться матери, что ты уже много лет замужем и растишь ребенка? С каждым прошедшим днем все труднее взять телефон и позвонить. Она должна была это понимать, должна была со мной связаться. — В горле вновь встал ком, мешая дышать. — Ведь я имела право быть рядом в такие важные моменты ее жизни. Меня не было, когда она выходила замуж за Майкла, когда нуждалась в помощи и поддержке во время беременности, меня не было рядом, когда она рожала. Я ужасная мать.
— Это неправда, Гейл. Неправда.
— Правда. Я была уверена, что поступаю правильно, и только сейчас вижу, как ошибалась. — Сердце сжималось сильнее, оно выталкивало боль, которая по кровеносной системе распространялась по всему телу. — Мне было так страшно. Это ужасное, ужасное, ужасное ощущение. Я готова была на все, лишь бы они не испытывали ничего подобного.
— Разве это делает вас плохой матерью? — Пальцы Мэри сильнее сжали руку. — И родители обязаны научить детей быть самостоятельными. У вас получилось. Вы прекрасно справились, Гейл. Ваши дочери выросли сильными, умными, достойными восхищения женщинами.
Давление в груди росло и рвалось наружу.
— Вчера я наблюдала, как моя дочь играет со своей дочерью. — На глазах ее выступили слезы, и Мэри ласково улыбнулась. — Она не ставила перед собой воспитательной цели, в их разговоре не присутствовала обучающая составляющая, им просто было весело друг с другом, они смеялись, обнимались, болтали обо всем и ни о чем. — Гейл едва не захлебнулась словами. — Никакой важной задачи на пе