в.
В 1950-м тиражом в 10 тыс. экземпляров в «Библиотеке Крокодила» вышла брошюра эпиграмм Сергея Васильева. Эпиграмма «Космополит». О ком? Он «мастит, учен и сед». Ученый? Писатель?
Он вреден нам, предатель с видом Ноя,
Не помнящий отчизны и родства[78].
Если кто-то не понял, что речь идет об интеллигентах, то еще яснее – в эпиграмме «Теоретик тонких наук»:
Он тихий теоретик, так сказать,
Но он творит, все более хамея:
Всего Тургенева он может променять
На заграничный чих Хемингуэя[79].
Ну, а дальше – уже переход на личности. О Пастернаке:
Что вместо мыслей у меня —
Канатчикова дача[80].
Удивляться ли, что прежние бравурные песни Дунаевского гремели по радио, а о его романсе «Жизнь прошла, обошла стороной» никто не слышал. И что сколько бы ни добивался историк фашизма профессор И.И. Зильберштейн создания музея истории фашизма, разрешения на это он так и не получил. Почему? Может быть, потому, что о фашизме трудно говорить, не упоминая о Холокосте. А это слово – под строжайшим запретом.
Очевидной целью этого шабаша были антизападничество и антисемитизм. Невеселая шутка того времени:
Чтоб не прослыть антисемитом,
Зови жида космополитом[81].
В списках тех, кого клеймили, преобладали евреи. Руководителям учреждений «сверху» шли указания о «засоренности кадров». Это значило, что надо избавляться от евреев. Подсчитывалась их численность, особенно в научных учреждениях, в вузах, в сфере культуры. И строгое приказание: «исправить положение». Не это ли привело в дальнейшем к массовому исходу евреев из страны, как только появилась возможность? Не нанесло ли это огромный ущерб всем сферам научной, экономической, культурной жизни страны?
Но, конечно, дело не исчерпывалось «еврейским вопросом». Это была кампания против творческой интеллигенции.
Какое же нервозное настроение создавалось у интеллигенции! И как передавалось нам, молодежи!
АNNО DOMINI 1953
Я живу в ожидании краха,
унижений и новых утрат.
Я, рожденный в империи страха,
даже празднествам светлым не рад.
…………………………..
Я, рожденный в империи крови,
и своей-то уже не ценю[82].
Эти слова Окуджавы не очень любят вспоминать. Уж очень страшные они. Но ведь не случайны. Как и его строки:
Лишь только начнешь размышлять над своею судьбою,
как тотчас в башке – то печаль, то сума, то тюрьма[83].
Когда эти мысли мучили его? Наверно, всю жизнь. И все-таки когда-то больше, когда-то меньше. Нельзя ведь ежеминутно мучиться безысходностью.
Но больше всего, наверно, в тридцатые («Отец, расстрелянный мой»). И на рубеже сороковых и пятидесятых. Они виделись как новый шквал репрессий. Может быть, даже как канун новой всемирной бойни. Тон советских политиков по отношению к Западу становился все более грозным.
В последние полгода жизни Сталина, с августа-сентября 1952-го, шло ожидание чего-то ужасного. Один за другим шли процессы в «странах народной демократии» – в Восточной и Центральной Европе. Казни руководителей Чехословакии, Венгрии, Болгарии. Группы Ласло Райка, Трайчо Костова. Еще вчера они считались ставленниками Сталина, и вдруг – предатели, изменники, агенты мирового империализма.
Последний из «процессов» прошел в Чехословакии. «Судили» 14 человек (из них 11 повесили). Даже газетные сообщения могли вызвать ужас. А если бы мы знали то, о чем в газетах не писали! Это судилище началось в конце ноября 1952-го, всего за полтора месяца до апогея сталинского антисемитизма: травли «убийц в белых халатах». Как мы знаем теперь, еще при допросе на том «процессе» было сказано:
«Мы сумеем уничтожить вас и вашу паршивую расу! Не все, что делал Гитлер, было хорошо, но с жидами он расправлялся отлично. Жаль, что не все они попали в газовые камеры, многие улизнули. Но то, что он недоделал, завершим мы… На десять метров под землю, вот куда мы вас загоним – вас и ваше паршивое отродье!»[84].
Из обвиняемых тогда одиннадцать представляли «паршивое отродье».
В Корее бушевала война. В СССР завершалась работа по подготовке водородной бомбы. Слава Богу, ее испытание прошло через полгода после смерти Сталина. А если бы при нем?
Нагнеталась ксенофобия. О выселении пяти народов Кавказа, крымских татар и греков, немцев Поволжья говорилось как о чем-то вполне оправданном, закономерном. Конечно, сами решения о выселении этих миллионов людей не публиковались, но в постановлении ЦК ВКП(б), лишь одно из изданий которого вышло тиражом в полмиллиона экземпляров, сказано, что «помехой для установления дружбы народов в тот период на Северном Кавказе являлись ингуши и чеченцы»[85].
Аресты, аресты. Мы не знали тогдашних слов Сталина «Бить, бить, смертным боем бить». Но догадывались.
К началу 1953-го ситуация казалась ужасающей. А дальше, как в известной песне: «То ли еще будет – ой-йой-йой».
13 января 1953-го. В газете «Правда» появилось сообщение ТАСС:
«Арест группы врачей-вредителей.
Некоторое время тому назад органами госбезопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью, путем вредительского лечения, сокращать жизнь активным деятелям Советского Союза».
Перечислялись участники «террористической группы». Большинство из них – евреи.
«Следствием установлено, что участники террористической группы, используя свое положение врачей и злоупотребляя доверием больных, преднамеренно, злодейски подрывали здоровье последних, умышленно игнорировали данные объективного обследования больных, ставили им неправильные диагнозы, не соответствующие действительному характеру их заболевания, а затем неправильным лечением губили их».
Сказано, что врачи «умертвили товарища А.А. Жданова».
«Врачи-преступники старались в первую очередь подорвать здоровье советских руководящих военных кадров, вывести из строя и ослабить оборону страны. Они старались вывести из строя маршала Василевского, маршала Говорова, маршала Конева, генерала армии Штеменко, адмирала Левченко и др. <…>
Установлено, что все эти врачи-убийцы, ставшие извергами человеческого рода, растоптавшие священное знамя науки и осквернившие честь деятелей науки, состояли в наемных агентах у иностранной разведки. Большинство участников террористической группы (Вовси, Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер и др.) были связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией “Джойнт”, созданной американской разведкой якобы для оказания международной помощи евреям в других странах».
Один из выживших обвиняемых писал потом, что реакцией «на публикацию ТАСС был панический ужас перед медициной, охвативший широкую обывательскую массу. В каждом медике, независимо от ранга, видели вредителя, обращаться к которому за лечебной помощью было рискованно. Муссировались “достоверные” слухи о многочисленных фактах ухудшения здоровья и течения болезни у больных после применения назначенного врачом лечения».
Многие врачи были уволены, арестованы. Преследованиям подверглись не только врачи. По стране пошла лютая кампания антисемитизма[86].
Среди моих друзей прямой жертвой новой кампании первым стал Георгий Доброборский. Студент Политехнического института. Он лежал в больнице с неизлечимой болезнью. Врачи не скрывали, что жить ему осталось несколько недель. А тут в ленинградской газете «Смена» появилась о нем статья. Будто он, взяв бюллетень, отправился на Кавказ и чем-то спекулирует. И прикрывает его «тетя Циля».
От студентки Иры Веригиной, которую он любил, мы услышали, что эта статья его добила. Он не прожил и обещанных трех недель.
Опровержение в газете «Смена» появилось. Конечно, уже после смерти Сталина и официального признания, что «дело врачей» – выдуманное. В рубрике «По следам наших выступлений» – одна строчка: факты, приведенные в фельетоне, опубликованном такого-то числа, «не подтвердились». Всё! Ни названия фельетона, ни имени Доброборского.
Мне многие настойчиво советовали взять фамилию мамы, русскую, и отказаться от еврейской, которую я получил от отца. Очень многие так делали. Даже Солженицын. У него отчество было: Исаакович, а он стал Исаевичем. Имя Исаак ведь не обязательно еврейское, но он все-таки поменял. Наверно, боялся что его сочтут евреем.
Мне, казалось бы, пойти на такой шаг было легко: я ведь с отцом жил очень недолго: он многие годы провел в ссылках. И все же я не стал менять фамилию, отказываться от отца.
Опасность нависла, конечно, не только над евреями. Известно, что в истории нашей страны антисемитизм, может быть, еще больше, чем любая другая разновидность ксенофобии, всегда шел в одной связке с кампаниями против интеллигенции, против либеральных влияний, против Запада. Правда, и среди интеллигенции нашлись те, кто ликовал из-за очередной вспышки антисемитизма (убирают конкурентов!), но таких было меньшинство. Другие же видели в этом начало нового 1937-го.
Конечно, мы, студенты, видели далеко не все. И то, что видели, не всегда могли понять. Жили, как и все вокруг, слухами. Никакой подлинной информации ни газеты, ни радио не давали. Громадные успехи «великих строек коммунизма». Козни проклятых капиталистов… Но вот о том, где и как живут миллионы выселенных кавказцев и крымских татар, и что Ашхабад снесен с лица земли землетрясением – об этом в газетах не упоминалось.