опыхах и решил, что убил. Вам наверняка знакомо чувство, когда судьба насмехается над человеком. В довершение ко всему вдруг послышался звук открывающегося во входной двери замка.
Глава 16
– Ради бога, веди себя как подобает в твоем возрасте! Ты ведь ко всему прочему все-таки профессор. Ладно при мне или при домашних так выделываться, но перед чужими людьми ты могла быть сдержаннее? Даже окружающие стали замечать, что твое состояние в последнее время стало лучше, чувствуется прогресс, и на́ тебе… Ты хоть представляешь, как они сильно помогают нам и на сколько вещей закрывают глаза? То, что я приношу булки, а ты – перекусы, считается незаконным… Тебе уже за тридцать, а все поумнеть не можешь! Или, как ты сама выразилась, до конца жизни и будешь безбашенной?
Листва на улице перед монастырем в районе Чхонпхадон уже кружилась. Тетя еще не до конца оправилась от сильной простуды, поэтому я заехала за ней. Пускай я первая обозвала себя безбашенной и поделилась с ней по телефону, что мы с офицером Ли и Юнсу в шутку называем себя «командой безбашенных» (после того как я употребила это словечко), как могла тетя упрекнуть меня? Да еще и по прошествии целого месяца с того разговора. Слова задели за живое. Внутри я возмущалась, однако у тети действительно был повод. Только что она обмолвилась по телефону, что после встречи с тем типом на похоронах какие-то слухи дошли до начальника изолятора, и он велел членам религиозного комитета придерживаться установленных правил.
– А мне все равно не понравились его слова, что нужно казнить из-за денег! Я не понимаю, как можно считать, что казни экономят деньги. Старший брат наверняка долго и упорно убеждал бы, что не из-за денег, а по финансовым соображениям. Но ведь это одно и то же! Все чиновники одинаковые! В любом случае меня это бесит… Разве тебя, тетя, это не выводит из себя? А самое ужасное, что это говорит бывший начальник тюрьмы!!!
Тетя тяжело вздохнула.
– Конечно, меня это тоже возмутило, чего скрывать… Почему, думаешь, твоя мать постоянно попрекает тем, что мы похожи? Если бы я в твоем возрасте услышала подобное, я бы не раздумывая подошла и стукнула его по башке!
Я чуть не выпустила из рук руль.
– Так почему же ты одергиваешь меня?
Она на минуту задумалась.
– По опыту знаю, что пользы от этого никакой и даже наоборот, все может выйти боком. Меня за такое чуть из монастыря не выгнали несколько раз. Вот я тебя и предостерегаю, чтобы не повторяла моих ошибок.
– Тетя! Ты точно монашка?
Она засмеялась.
– Не знаю, Юджон… Я на самом деле тоже этого не знаю. Ведь черное одеяние еще не означает принадлежность к монашеству, а ношение с собой Библии – не доказательство христианства… Наступила осень, и у меня на душе неладно. Мне кажется, я не переживу, если в этом году еще раз придется прощаться с моими подопечными. После последней казни отец Ким три месяца не мог оправиться от шока. Скорее всего, и раком заболел из-за этого. Так что мы затеяли это движение за отмену смертной казни скорее не ради узников, а ради себя.
Тетя вздохнула.
Я тоже с недавних пор при встрече с Юнсу представляла, как перед его глазами опускается петля. В моем воображении его лицо покрывала смертельная бледность. Хотя, честно говоря, он и так казался смертельно бледным. В такие моменты в моем сердце рождался вопль: «Нет! Ни за что!» – и в то же время я чувствовала себя жалкой, удивлялась, как жизнь смогла связать меня с этими людьми и довела до нелепых фантазий. Интересно, кому принадлежит фраза «испариться, как роса», подразумевающая повешение? Офицер Ли как-то рассказывал, что петля на месте казни вся почернела. «Видимо, при сдавливании шеи у смертников выступает на коже какая-то жидкость, – пояснял он. – Но когда заходит речь о замене веревки, добровольцев для ее замены не находится…» Каждый раз, слыша это сравнение, я, скрипя зубами, огрызалась, что не роса это, а кровь вперемешку с потом, пропитавшие петлю. Изредка мои друзья заявляли, что слышали, будто повешение – самая безболезненная казнь… И тогда я яростно, брызжа слюной, набрасывалась на них: «А вы спрашивали у них? Спрашивали у уже мертвого, самый ли это лучший способ умереть?!» Например, в таких передовых странах, как Япония и Америка, где еще выносят смертные приговоры, повешение уже давно не используют. Потому что, когда смертникам предлагают выбрать один из трех способов казни – электрический стул, смертельную инъекцию или петлю, – последний никто не предпочитает.
– Недавно Юнсу решил отдать свои глазные яблоки… когда умрет… Попросил передать, кому нужно… Сказал, что, представляя, как слепой сможет увидеть свет благодаря его глазам, он чувствует, что хоть как-то сможет искупить свою вину. В письме он попросил меня расписаться в документе о передаче органов – других родственников нет… Юнсу попробовал найти мать, так как именно ее подпись должна стоять в документах, но ему это не удалось… Наши священники пытаются отыскать ее через знакомых. Пока безрезультатно.
Миновав аллею с кружащими на ветру листьями, мы пришли в комнату для свиданий. На этот раз, увидев сестру Монику, Юнсу первым приблизился к ней и крепко обнял. Они постояли так некоторое время. Крохотная тетя плакала в объятиях громадного Юнсу.
– Прости старую… с годами по глупости только и делаю, что слезы лью, – пыталась оправдаться она, однако Юнсу, смотревший на плачущую женщину, был мрачным.
Разлив кофе по стаканчикам, мы приступили к беседе.
– В газете я наткнулся на статью о людях, которые ездят любоваться на листопад. Но ведь для дерева это на самом деле своего рода смерть, а люди даже едут насладиться зрелищем падающих листьев… Я подумал… Раз уж умирать, то так же красиво, как осенние деревья, чтобы люди увидели и восхитились тем, как это прекрасно.
Мы молча продолжали потягивать кофе. Чувствовалось, что Юнсу немного взволнован, видимо, из-за того, что давно не виделся с тетей Моникой. А может, после того как решил стать донором, он ощутил легкость даже в теле. В тот день он был необычайно многословен.
– Когда я попал сюда после случившегося, одновременно со мной поступил семнадцатилетний парнишка, обвиняемый в мелком воровстве, но его отпустили по условному освобождению. Он был смышленым и симпатичным парнем, и я относился к нему как к младшему брату. И вот перед его выходом я велел ему больше не попадать сюда, иначе его ждет моя участь… А на прошлой неделе он опять оказался в изоляторе. На этот раз тоже за обычную кражу – поймали вроде с краденым телефоном. Прокурор, увидев в базе данных, что он уже привлекался по подобной статье, посадил его, недолго думая, в обезьянник. Я узнал у этого парня, как так вышло, и оказалось, что, выйдя на свободу, он проторчал один перед тюрьмой три часа.
Тетя Моника зацокала.
– Что ему еще оставалось делать? Пойти некуда, вот он и встретился со своими бывшими дружками и вновь попал сюда. Я решил, что так не пойдет, и попросил одного директора, который здесь сидит, устроить его по окончании срока к себе на завод, там и общага есть. Он хорошо ко мне относится, поэтому пообещал, что сделает.
– Ты и с директорами знакомства водишь? – поддела я. Юнсу расплылся в улыбке.
– У нас тут и президенты, и министры, и ведущие монополисты имеются. Так что отыскать какого-то там директора – не проблема…
Он сиял, как новенький паровоз. Услышав его ответ, я не смогла не согласиться.
– Как-то сижу, читаю сборник стихов, а один надзиратель, который при каждом удобном случае поддевал меня, снова бросил пренебрежительно: «Смертник, а чего возомнил о себе…» Я взъярился, подумав про себя: «Вот говнюк, выйду на прогулку и…» – Он взглянул на нас обеих и понурил голову. – Была б моя воля, я бы так и сделал, но тут, откуда ни возьмись, перед глазами возникли ваши лица…
Юнсу сидел с опущенной головой. Почувствовав, что от его рассказа атмосфера тяжелеет, он решил не продолжать и с трудом извлек из кармана несколько писем.
– Знаете, сестра! Я в последнее время переписываюсь с ребятами.
Развернув и бегло прочитав одно из них, мы поняли, что письма от ребят из горного района Тхэбэк провинции Канвондо. Похоже, в одном из журналов Юнсу прочитал статью про маленькую районную школу, где детям не хватало школьных принадлежностей, и стал ежемесячно переводить им часть суммы со своего накопительного счета. А ребята решили поблагодарить и написали письмо. Так дети из глухой горной деревушки и заключенный, ожидающий смерти, начали переписываться. Даже с первого взгляда можно было понять, какой увлеченной была их беседа. Ведь и дети, и Юнсу испытывали сиротливое одиночество, словно оленята в заточении.
Пока мы с тетей разглядывали письма, Юнсу смущенно проговорил:
– Сестра… У меня есть к вам одна просьба. Я тут… чуток проштрафился…
Мы с тетей оторвались от писем и озадаченно посмотрели на него.
– Я пообещал им кое-что.
– Давай не темни, а то сказал «проштрафился», я и перепугалась… – успокаивающе похлопывая себя по груди, проворчала тетя.
– Когда я спросил у них, что больше всего на свете они хотели бы сделать, ребята ответили, что мечтают увидеть море. У них рядом сплошные горы – перевал за перевалом, а море лишь в часе езды на поезде. Я ответил, что когда-нибудь обязательно помогу осуществиться их мечте. А эти сорванцы решили, что я какой-то богач из Гунпхо – раз мой адрес записан как номер абонентского ящика почтового отделения этого города, – и задумали в следующем году первого января встретить восход солнца в Канныне, о чем и сообщили мне в письме. Сестра… как же мне быть?
Я догадалась, что Юнсу в это время думал о брате, о котором упоминал несколько раз. Брат был слепым, и именно поэтому он решил отдать в дар свои глаза. Я не спрашивала и ждала, пока он сам об этом заговорит, однако шестым чувством знала истинную причину. Мне было известно только, что тот умер на улице. Поэтому я захотела помочь выполнить обещание Юнсу.
– Я позабочусь об этом. Хоть это и нечестно и я остаюсь чуть-чуть внакладе, я оплачу поездку ребят, – сказала я.