– Зовут меня Мумба Юмба, – представился верченый жених, – а принадлежу я к роду славному Ндробе! И породниться со мной большая выгода! А потому что национальная черта у нас выгодная да в жизни пользу большую приносит!
– И как же черта эта выгодная в жизни проявляется? – поинтересовался царь Вавила, желая жениха поближе узнать.
– А вот тебе, вождь Вавила, счет за расходы, на какие пришлось в дороге потратиться! И тут же сумма указана, какую на обратный путь выделить требуется, с учетом еще одного рта.
– Это чьего же рта? – только и вымолвил царь-батюшка.
– Невестиного, – ответил жених, совершенно бессовестно поблескивая наглыми глазами.
– Смотрю, женитьба для тебя – дело прибыльное! – воскликнул царь.
– Так я и говорю, что черта национальная! Называется черта эта так: голь на выдумки хитра! – ответил жених, опрокидываясь на голову и снова вскакивая на ноги.
При этом он такие коленца выкидывал, что царь поневоле задумался – уж не припадочный ли?
– Велика выгода! – воскликнул купец Садко, вскакивая с места. – От такой выгоды без штанов останешься да по миру побираться пойдешь!
– Дело говоришь, Садко, – поддержал его Вавила, – упаси Род от такой родни! А зачем тебе дочка моя понадобилась?
– А затем, – ответил чернявый жених, – что провели мы исследование маркетинговое, так царевна Мариам самой выгодной оказалась. Коэффициент полезного действия выше всех, и рентабельности премного в браке с ней. Потому плати, папа, за проезд до материка Африканского и содержание мой жены будущей да детей, какие вскорости народятся. Я все учел – и питание, и образование, и одежду. Дети быстро растут.
– Ну ты о детках погоди речь вести, – сказал Садко. – Тут вот у меня расписочка имеется, по которой проценты большие накапали.
– Какая расписочка? – заволновался жених да спиной к выходу затанцевал. – Не знаю никакой расписочки!
– Ну как же, помнится, попал ты в службу охранную за мошенничество брачное да в каталажку угодил. А брат твой денег у меня занял, чтобы залог внести. А заем тот грамотой на права царские обеспечил. Долг не отдал, так что теперь царем-то я буду! И только то, что страна ваша в нищете да долгах погрязла, меня останавливает царство принять. – Садко вспомнил наконец, где он этого прощелыгу видел. Повернулся купец к царю-батюшке и говорит: – Знаю я их царства! Десять шалашей в круг поставят, у кого шалаш крупнее – тот и царь. Слышь, ты, – он грозно взглянул на жениха, – царек племенной африканский, может, должок-то вернешь?
– Да отдам без вопросов, – задергался царек и еще ближе к выходу протанцевал. – Вот женюсь на дочке царской, до казны доберусь – и рассчитаюсь!
– Вот что, Тумба Бумба… или как там тебя?! – Царь Вавила с трона встал, чтобы слово свое царское сказать. – Ты, конечно, негра видная, но нам в хозяйстве без надобности! Танцуй-ка восвояси!
Брачный аферист не стал ждать, пока ему по шее дадут, и выскочил за дверь. И выставлять не пришлось – сам сбежал, да так быстро, что только его и видели. Потап только крякнул досадливо – очень уж ему хотелось по примеру Ивана-дурака размяться. Рад был бы воевода напряжение снять, хоть на кого-то негативные эмоции выплеснуть. А негативу было отчего скопиться – следующей Елену Прекрасную сватать должны.
Тут Садко встал, Марью Искусницу за руку взял и к Вавиле подвел. Поклонились они царю, и промолвил купец:
– Прошу руки царевниной на веки вечные! И рентабельности мне ее не надобно, своей хватает!
И тут Вавила-царь противиться не стал, благословил молодых.
К младшей царевне принц французский сватался. Вошел что цапля, ногами переставляя да задом из стороны в сторону вихляясь. Разнаряжен француз был прямо как павлин. Кафтан на нем длинный, двумя хвостами сзади расходится, разукрашенный вышивкой и драгоценными каменьями. Сорочка разве что бабе подошла бы – вся в кружевных манжетах да воротниках, с завязками и бантиками. Портки и вовсе срамные – и ноги тощие, и хозяйство мужское облепили. Потап на это презрительно хмыкнул – было бы чего там обтягивать!
А принц французский вдруг запрыгал, как журавль, подрыгивая ногами да извиваясь в поклонах. И давай так к трону царскому подскакивать. Вавила с ногами на трон влез, испугался – а ну как ноги отдавит? И было чего опасаться – сапоги у принца были странные, на женские похожи, с каблуками высокими и тонкими, как шпильки Еленины, а на длинном носке огромные банты прилеплены. А как разогнулся после прыжков жених, так еще больше все удивились. И было отчего! Лицо у принца французского что у красной девицы набелено да нарумянено, губы напомажены, а волосы зачем-то мукой посыпаны. И прическа больше бабе к лицу – косица заплетена и торчком стоит, да бант в косице той покачивается.
– Еще один гомес, – проворчал воевода Потап тихо, но так, чтобы все слышали.
– И не говори, – вздохнул Вавила, соглашаясь с ним, – что ни иностранец – то педро законченный. А чего это он так скакал передо мной?
– Манерность свою показывал, – ответила отцу Елена Прекрасная, которая имела большую компетентность в политесе.
– Вот как? – Царь хотел опустить ноги с трона, но посмотрел на жениха и передумал. – А я было решил, что у них, как у тетеревов, брачный танец в обычае исполнять.
Царевна во все глаза рассматривала наряд принца, модные фасоны запоминала. А жених на невесту и вовсе не взглянул. Подскочил к нему брадобрей, какие в заграницах цирюльниками называются, и давай расческой да ножничками вокруг напудренной прически порхать. А принц знай себе в зеркальце смотрится – собой любуется.
– Значит, ты о красоте моей младшей дочери прослышал и решил жисть свою красотой ее украсить? – спросил Вавила, видя, что жених так самолюбованием увлекся, что забыл, зачем в Лукоморье пожаловал.
– И вовсе нет, – ответил француз, взглянув на царя прямо-таки в ужасе. – Это ее жизнь я своей красотой украсить соизволил! Слышал я, что мадмуазель Элен достойна красоту мою оттенять! На фоне ее недостаточности моя красота сверкать многогранно будет!
– Папенька! – вскричала Елена Прекрасная. – Мне муж надобен, а не конкурент! Это я должна на фоне суженого многогранностью красивой светиться!
– Точно, – поддержала сестру Василиса Прекрасная, – они же из-за зелья косметического драться будут да от зеркала друг друга отталкивать!
– И с нарядами путаница знатная выйдет, – добавила Марья Искусница, – пойди разберись, где мужнино платье, а где Еленино!
– Ну с платьем путаница и тебе, Марьюшка, обеспечена, – вступился за младшую дочку царь Вавила. – Что на Садко портки, что на тебе! А насчет конкуренции Еленушка права – не пара ей этот индюк расфуфыренный. Проводи-ка, Потап, мусью к выходу.
Надо ли говорить, что выполнил царское пожелание воевода с большим удовольствием? А когда назад вернулся, то услышал такие слова, что возликовала душа его суровая.
– С таким мужем в красоте собственной сомнение возникнет великое, – сказала Елена Прекрасная. – Я лучше уж за воеводу Потапа замуж выйду!
Тут царь обрадовался и воскликнул:
– Будь по-твоему! Если ты, Потапушка, конечно, супротив этого ничего не имеешь.
– Да я… да мне… да мы… – только и смог вымолвить воевода. Потом он свои чувства в порядок привел и, светясь счастливой улыбкой, ответил: – Да я и мечтать не смел, государь-батюшка, о счастье таком!
Три свадьбы отгулять – это тебе не шутка малая, а дело ответственное. И потому к этому мероприятию подошел царь Вавила со всей серьезностью. Прежде всего разослал официальные приглашения ближайшим соседям, а также политическим союзникам.
Цыряну Глодану в Тмутаракань быстро доставили, а вот с приглашением Урюка Тельпека накладочка вышла. Гонцы царские по степи мотались за его ордой, мотались, да так и не нашли хана. Все говорят, только что был – да след простыл. На месте не сидит хан, кочует. А что тут сделаешь – степняки, одним словом!
И ближним соседям приглашения отправили – Лешему, Водяному. А уж Домовику по чину хозяйскому присутствовать требовалось. Домовик, надо сказать, с ног сбился, готовясь к свадьбе. Хоть и уверен был в том, что все в его хозяйстве в порядке, но все равно немного переживал – а ну как по недосмотру перед гостями опозориться случится?
Закатил царь Вавила пир на весь мир. Распорядился выставить длинные столы во дворе царского терема, благо летнее тепло позволяло избежать в тесных горницах той толкотни, которая бывает при таком скоплении народа. На столы с самого утра бабы вышитые скатерти настелили и ну накрывать да уставлять разной снедью. Ломились столы от кушаний – как лукоморских блюд наготовили, так и иноземных лакомств премного было. Иноземными кушаньями купец Садко снабдил. Где достал – то тайна большая купеческая. Царь Вавила еще с вечера облизывался, ходил вокруг блюда и спрашивал:
– Так как, говоришь, лакомства эти заморские называются?
– Это, тятенька, ананасеры, – отвечала Василиса Премудрая, – а это самые настоящие бананья!
– Надо же, каких только нет диковин на свете! – ответил Вавила и, не удержавшись, один фрукт заморский с блюда взял – попробовать.
Женихи с невестами с раннего утра к капищу поехали, браком законным сочетаться, просить защиты, покровительства и благословения. А потом с песнями да плясками поезд свадебный вернулся в Городище. И ну пировать люд честной, мед да пиво пить и угощением угощаться. Да так гости некоторые наугощались, что у иных до дому доползти сил не осталось. Каган Тмутараканский, Цырян Глодан, тот и вовсе на коня залезть не смог. Много раз на него вскакивал, да все мимо. Но конь у кагана умным оказался – ухватил хозяина своего за шиворот зубами да в Тмутаракань волоком потащил. А Вавила только диву дался – ишь, какую породу лошадиную, умную да смышленую, Цырян Глодан вывел! А может, то не от породы зависело, просто конь талантливым уродился? А имя у коня такое сложное было, что царь Вавила, пока трезв был, выговорить его не мог. Но, что удивительно, как только хмель в голову стукнул, так без запинки и выговорил. Правда, наутро у него не получилось это повторить. Звали того коня Йылдырым.