– «Свободные деньги» ты сколотил преимущественно на концертах?
– Нет. Концерты в большей степени – хобби. Они помогали, разве что, сделать имя. Билеты стоили тогда три рубля, и даже если заполнялся 5-тысячный зал, прибыль могла составить максимум три тысячи. А мы зарабатывали 5–6 тысяч с одного проданного компьютера. Зато в моей студии начал работать клавишник из знаменитого «Диалога» Андрей Долгих. Когда «Диалог» давал в Кемерово 30 концертов за десять дней, мы покупали билеты на все. Это были кумиры, к тому же в городе их считали своими, поскольку долгое время они работали от местной филармонии.
Как-то «Диалог» вернулся из тура по Германии и Долгих познакомил меня с лидером коллектива Кимом Брейтбургом. Мы довольно быстро поняли, что можем быть полезны друг другу. Брейтбург увидел во мне молодого, 23-летнего парня, желавшего что-то сделать в шоу-бизнесе. Тем более имелась студия, которая могла стать отличной базой группы. Мы начали записывать альбом «Осенний крик ястреба», в котором принимали участие и братья Меладзе. Примерно через год я устроил серию концертов «20 лет группе “Диалог”». Событие было значительное, но, к сожалению, я еще не знал, что такое столичная пресса, столичная шоу-тусовка, и потому для москвичей акция, вероятно, прошла незаметно. Но те, кто любил и следил за «Диалогом», концерты оценили. Сначала выступили в Кемерово, затем в Николаеве – на родине группы – и наконец в Москве. В качестве гостей играли Макаревич, Глызин, Кельми, «Браво». В 1991-м это были одни из наиболее рейтинговых исполнителей. Сняли фильм о юбилее, впустили на стихи Тарковского пластинку «Посредине мира», ее оформил Макаревич, и все было готово к возвращению группы, после заграничного периода, на нашу сцену. К этому моменту я уже завершил свои дела в Кемерово и вместе со студией перебрался в Николаев.
В Кемерово наступили тяжелые времена. Функционеры, потерявшие кормушку, увидели, что какая-то молодежь начинает оттеснять их, и принялись кроить рынок. Создали некое советско-германское предприятие, закупили в развалившейся ГДР партию компьютеров «Роботрон» и не знали, кому продать. Они стоили дороже поставляемых нами IBM. Но нас они всевозможными способами задушили.
А в Николаеве, когда я размышлял, как дальше триумфально возвращать на отечественную сцену «Диалог», Ким однажды вышел из студии и грустно сказал: «Знаешь, Жень, наверное, мы уже старые, чтобы этим заниматься». На этом легендарный «Диалог» закончился. Конечно, было немного обидно, что определенная работа оказалась проделанной впустую, но я на этом не зациклился. Решил создать в Николаеве радиостанцию, концертный зал. Но вскоре на Украине ввели купоны и какой-либо бизнес там потерял смысл. На Новый год отправился к родителям в Москву. Совершенно случайно меня застали там Женя Хавтан и Валера Сюткин. Они позвонили и предложили встретиться. Сказали, что в их творчестве начинается новый этап и нужно снова стать очень популярными, но трудно самим ходить и предлагать себя на ТВ, на радиостанции, в газеты, директорам концертных залов и т. п.
– Но ты же ничего не понимал в столичном шоу-бизнесе?
– Ничего. Но они сказали: «Ты точно все сможешь. Мы видели, как ты устраивал юбилей «Диалога» и по 70 человек перелетали из города в город с аппаратурой, светом, звуком.
Чего не знаешь – научим, с кем нужно – познакомим. Справишься». Решил попробовать. Дела «Браво» в тот период шли плохо. Группа стоила очень дешево и выступала мало. Нужно было начинать новую раскрутку.
– И долго тебя знакомили?
– Месяца два-три. Со всеми подряд. Днями сидел в «ВИДе», общался с Демидовым, с Крутым. Очень многому в промоушене, в подходе к делу, в общении с людьми я, действительно, научился у Сюткина. Он коммуникабельный, настырный человек, любящий поработать.
– В Николаеве ты был вполне преуспевающим человеком с солидным авторитетом, в Москве превращался в начинающего предпринимателя, да еще в альянсе с людьми, которые уже познали значительную известность и, в общем-то, могли смотреть на тебя свысока. Тебе предложили очень выгодные условия?
– Сюткин, Хавтан и я с самого начала стали в «Браво» равноправными акционерами. Все убытки и дивиденды мы делили, грубо говоря, на троих, предварительно, конечно, расплатившись с музыкантами.
– Равноправие, однако, не спасло триумвират от раскола и распада.
– Так, наверное, будет происходить пока я однозначно не стану в шоу-бизнесе явным лидером. Ведь какая складывается ситуация: проект поднимается и растет моя известность. Но мой рейтинг увеличивается параллельно с популярностью артиста и последний видит в этом прежде всего свою заслугу. Поэтому нужно быть бесспорно первым и не позволять исполнителю рассуждать о том, как ты с его помощью раскрутился.
– Так в «Браво» тебя кто-то упрекнул подобным образом?
– У нас были проблемы данного плана с Хавтаном. Сюткин – человек попроще, как мне показалось. Он лучше идет на компромисс, легче в общении. А Женя очень трудный.
Пока мы творили легкий рок-н-ролл, наблюдалось полнейшее братство. После концертов мы устраивали совместные веселья, разуглы, где все были равны. Создавали слегка кичевые клипы. Потом все трансформировалось в зарабатывание денег, появились прибыли, некое хобби переросло в бизнес и начались разногласия: кто что сделал? Кто за что получает деньги? И т. д.
Пока я занимался российским туром, посвященным 10-летию «Браво», тем, в котором участвовала Агузарова, я ощущал свою необходимость, значимость в проекте. А потом все мои предложения стали встречаться в штыки. Каждый шаг «Браво» приносил дополнительную популярность. Я устраивал презентацию нового диска и ее показывали по первому каналу, на ней присутствовали все звезды. Люди понимали, какой человек это сделал, и, видимо, Женю переклинило. Ему показалось, что почва уходит у него из-под ног. Хотя мне казалось, что он находится в идеальном положении – пиши песни и играй концерты, все остальное за тебя сделают.
Потом он объяснял ситуацию тем, что почувствовал творческий тупик в том, что они делали с Валерой. Он хотел играть более рок-н-ролльную музыку, хотя «Браво» любили не за это. Отвязных рок-н-ролльщиков на концертах не было вообще. И смена музыкального стиля для группы – смерти подобна. Что сейчас, в принципе, и происходит. Нет, конечно, команда не умерла, потому что Хавтан очень талантливый музыкант и любая его вещь – заведомо хит. Но им не следовало расставаться с Сюткиным. Валера не обладал какими-то особыми вокальными данными, но знал, как нужно петь и был очень крепким артистом. Я ушел из «Браво» на полгода раньше Сюткина, очень быстро и, честно скажу, не особо болезненно. Я был готов к этому.
– Кто тебе мешал подхватить после этого сюткинский проект? Вы же находили взаимопонимание.
– С Сюткиным произошла непонятная ситуация. Все годы моей работы с «Браво» он повторял, что я – лучший, и если он начнет создавать новый проект, то только со мной. Но впоследствии не проявил особого энтузиазма для возобновления сотрудничества, а я не испытывал сильного притяжения к его проекту. Тем более, что уже занимался «Парком Горького» и Меладзе. К тому же я не видел себя в том проекте. Он сугубо индивидуальный. Сюткин сам знает какие снимать клипы, как их раскручивать и т. п. Кроме того, если понимаешь, что начатое тобой дело должно завтра приносить хорошие деньги, то брать дольщиков не очень интересно.
– Ты покинул и набирающую обороты структуру РАЙС, где был, кажется, в числе совладельцев. А теперь эта компания активно раскручивает рекорд-лейбл «Экстрафон» и создала коалицию с ЛИС’С.
– Мне не импонировала музыкальная политика моих партнеров. Не хотелось раскручивать творчество предлагаемых ими персонажей, а партнеры отказывали моим проектам.
– Не любишь, значит, «Агату Кристи»?
– «Агата Кристи» как раз лучший проект РАЙС. Это коммерческая музыка, изначально рассчитанная на кассу. Но были такие фигуры, как Павел Кашин, чье творчество я, вообще, понимаю слабо. О чем эти песни? Как они играются? Или загашенный наркотиками проект «Реггей-ковчег» во главе с Ольгой Арефьевой. Мне трудно понять его так же, как группу «Иван Кайф» – подобие эстетики «Агаты», но музыка еще менее танцевальная и более советская. Вообще, за минувшее десятилетие наши рокеры не изменили в своей музыке абсолютно ничего и все друг на друга похожи.
Будущее, на мой взгляд, за такими командами, как киевская «Табула раса», играющая с энергетикой Цоя, но по музыкальному уровню выше. Если откроется маленькая щель для молодых групп, воспитанных уже в новое время, на качественной, современной западной музыке, типа Oasis, они просочатся в нее и разорвут всех наших рок-н-ролльщиков.
– А сам ты будешь заниматься Трубачом, которого назвал «второй серией Меладзе». И зачем тебе «второй Меладзе»? Подстраховываешься, если разойдешься с первым?
– Подстраховываюсь… возможно. В бизнесе всегда желательно иметь запасной вариант. Но это не относится к творчеству. Просто с Меладзе я сделал многое, определенным образом выразился в этом проекте и хочется еще что-то делать.
– Меладзе не раздражает твое «раздвоение»?
– Они все-таки немножко разные. У Валеры более эстетская, непростая музыка.
– Кстати, ты наладил с ним отношения после серьезных разногласий?
– Да, все нормализовалось. У нас был достаточно тяжелый период минувшей зимой, при подготовке концертов в «Олимпийском». Сами сольники происходили в момент «холодной войны». И очень правильно, что мы нашли в себе силы сесть и во всем разобраться. Думаю, мы оба виноваты. Нашему сотрудничеству шесть лет. Но с контрактом – года два, с тех пор как Валера вошел в первую десятку. Вот за это время мы значительно изменились, а требования друг к другу остались на уровне прошлых лет.
– Перестали сходиться по финансовым вопросам?
– Деньги мы делим пополам, и здесь никаких разговоров не возникало. Основная проблема – расхождение во взглядах на политику, которую необходимо осуществлять по отношению к артисту. Мне, например, не нравились частые появления Меладзе в свете с супругой. Казалось, что для артиста полезнее окутывать свою личную жизнь таинственной завесой и тем оставлять шанс приходящим на концерты поклонницам. И в постановках клипов меня не все устраивало.