А. П. Варавва
Перевод на русский: Е. Р. Сова
Наше золото
Богатыри мы теперь все. Денег у нас — ой-ой-ой сколько тех денег.
Кому когда-то бывало и сотня рублей не снится, теперь тысячами и десятками тысяч ходит начиненный.
И когда-бы случилось чудо, когда-бы проснулся мой покойный дед и услышал, что вся его родня, все его потомки тысячами денег разбрасываются, — да и радовался бы он за всех нас богачей! Да и жалел бы он, сердешный, что смолоду мир покинул (когда умирал, ему было 97 лет). А ещё когда-бы перед ним какой-нибудь из племянников да потряс своими тайниками-сундучками, кувшинами, горшками — да выложил перед удивлёнными дедовыми глазами и двадцатки, и сороковки, и сотни, и тысячи, и царские, и керенские, и думские, и горпинкиI, и лопаткиII, и гривны, и советские, и деникинские, — такие все красочные и красивые, да ещё, если бы тот племянник из весёлых ребят, да взял пучок тех денег и помахал ими перед дедовым носом: «А что, мол, дедушка, видели ли вы когда-нибудь на своём веку такое?»
Наверняка дед или от радости, или от зависти во второй раз-бы умер, когда-бы только не досмотрел, что тот племянник со всеми своими тысячами беднее турецкого святого.
И ободран он и без сапог, и в хате нетопленной, и без света сидит, и ест несолоно, и курить ему нечего, и чтоб печь разжечь полдня кресалом он, бедняга, огонь добывает; ни ножа на столе у него, ни посудины, ни коня, ни плуга на дворе...
Эх, да чтоб досмотрел до того всего наш дед. То и вправду бы сейчас же опять умер и чуда не хотел бы, и не из зависти, не из радости за то, что племянник богатырём стал, а от страшного ужаса не захотел бы он во второй раз на свете жить.
Потому что таки есть чего ужасаться.
Бедные мы все со всеми теми сотнями тысяч бумажных денег. Что ни день, то они всё меньше и меньше цены имеют, что ни день, то беднеем мы с «богатством» своим. И что оно дальше будет, когда так будем жить и бумажные деньги складывать, — Бог его святой знает.
А может быть что-то страшное.
Может дойти до того, что не то, что фунта мыла, аршина ситчика плохого за тысячу рублей не достанем, но и за десять, за сто тысяч ничего купить нельзя будет.
Что же делать? И что тому за причина, что такое странное что-то с теми деньгами делается?
А причин много, и сделать тоже можно много чего, лишь бы только захотеть, а не сидеть сложа руки.
В этой маленькой книжечке поделимся с нашими читателями кое-какими мыслями об этом.
Так денег у всех нас завелось, говорим, слишком много. И скоро дойдёт до того, что за них ничего не купишь, а придётся, пожалуй, стены ими, вместо обоев оклеивать, или стёкла побитые залеплять, или просто детям на игрушки хорошо разрисованные бумажки отдавать.
А наделано их такого много из-за того, что всё дорогое стало, к чему не приценись купить; а дорогое всё стало из-за того, что денег у всех много. И получается, как говорится, такой заколдованный круг, из которого и не выпутаешься.
Все мы хорошо знаем, а если нет, то давайте будем знать, что большая мировая война, а потом наша домашняя война наибольшей беды, самого страшного вреда наделала нам, нашему краю, нашему народу. У нас и заводы не работают, и фабрики не производят, хотя их и мало было на Украине, и железные дороги стоят, и больницы закрыты, и даже есть по городам людям нечего. И из-за всего этого, из-за того, что заводы и фабрики наши стоят, у нас такая страшная нехватка товаров всяких. Старое, древнее ещё потребляем, а нового не делаем, или делаем, но очень, очень мало.
А тем временем за границей люди живут, их не так потрепала война, у них не было и нет войны внутренней. Там и заводы и фабрики в ходу, там и железные дороги работают, поэтому там и товаров всяких много.
Но и им кое в чём затруднительно. Перед войной было так, что все страны между собой свободно торговали, менялись излишками всяких товаров, тех, которые для себя были не нужны, а кому-то они очень годились. Обменивался и наш край с другими государствами — давал за границу хлеб, сахар, семена всякие, сало, яйца, коноплю, кожу, волосы, кости и вообще всё, что называется сырьём, сырьевым товаром, необработанным, а за это мы получали из заграницы готовые изделия, как их называют, фабрикаты: машины всякие; мануфактуру, железные изделия, лекарства и прочее.
Но пришла война, а с ней руина, которую теперь видим, и мы уже ниоткуда ничего не достаём, бедствуем из-за этого, бедствуют люди и за границей, трудно и им, потому что там нужно наше сырьё.
И до сих пор ещё мы отрезаны от соседних народов, от народов Европы фронтами, но надеемся, что это не навеки так будет. Надеемся, что вскоре наступит время, когда снова можно будет свободно торговать с соседями, меняться с ними на товары всякие.
И вот, когда наступит то время, к нам из заграницы повезут силу всякого товара, силу всего того, чего мы теперь не имеем, без чего нам так горько приходится.
Привезут они свой товар и станут, скажем, на базаре.
А мы — покупать. Вынимаем тысячу, или там две бумажных, — отрежь, мол, на юбку, — на пальцах, или там знаками показываем...
А тот, что с товаром будет стоять, только головой покрутит:
«Не надо нам таких, не надо ни царских, ни думских, ни керенских, никаких, потому что всем им — шагIII цена, — подавайте нам золото.»
А золота у нас нет, нет у нас никакой другой стоимостной валюты, а значит и товара мы никакого не купим, а значит и дальше будем бедствовать.
А где же того золота взять, когда его и следа теперь нигде нет и как ту денежную валюту для товарообмена с заграницей образовать?
До сих пор мы себе все говорили, что хлеб наш — это наше золото, наша валюта, наше богатство. Но ведь за хлеб всего, что нужно, не обменяешь, да и хлеба всего не отдашь, потому что и себе что—то есть надо.
Выходит, что надо искать другого какого—то золота, за которое и достать все можно было бы за границей, и которого себе не очень—то надо, не жалко давать.
А такое золото у нас есть и много его есть.
Кто из нас, выросший в деревне или в глухом городке, не припоминает с детских лет, как бывало, по большей части летом, едет себе через село такая тележка, или будка, а на тележке «русский» кричит:
— Тряпки! Тряпки!
— Кости! Кости!
А детвора уже знает — как галчата окружают повозку, всякое тряпьё, ветошь, хлам всякий, что уже на задворки, на помойку выбрасывалось, тянет к купцу, а он всё это бережно принимает и на кучу на повозку сбрасывает. А детям за это — или крестик жестяной, или перстень, или повязку, или ленточку. А иногда и деньгами — шаг или копейку.
Или с мешком через село:
— Щетины! Щетины!
Этот уже только за деньги покупает.
А уж кожу, шерсть, перья, — то больше по базарам и ярмаркам скупали у людей наших всякие ловкие и вертлявые людишки.
Доставалось им всё это на дурочку, недорого, а между тем они огромный заработок с того имели.
Все эти тряпки, кости, щетина, перья, конский волос, копыта, — всё это сырьё шло на заводы и фабрики, охотно там покупалось фабрикантами и перерабатывалось на всякие товары, которые всем так очень нужны. Так вот это сырьё — это и есть наше теперешнее многообещающее, настоящее золото. За него, за это сырьё, за это наше золото мы сможем получить всё, чего нам не хватает, всё, что нам нужно, то что нам привезут заграничные купцы; и уже не будут они равнодушно крутить головами, что, мол, — не надо нам ваших денег, а радостно, с охотой поменяют свои товары на наше сырьё, на это золото, потому что повезут его на свои фабрики, переработают, наготовят всяких вещей из него и может нам таки-же самим привезут их снова продавать.
А этого золота нам не жалко, потому что своих фабрик у нас пока нет, или есть, но очень мало, а золота того, того сырья на десять стран станет.
Говорил как-то на съезде один человек, что проедете, мол, только от Киева до Фастова (60 вёрст) то не воз, а целые вагоны костей и хвостов лошадиных и копыт насобираете. И так оно и есть. Сколько по просторным полям, по обножкам путей Украины разбросано того добра, особенно там, где волны военной потасовки катились, сотни тысяч скота битого после себя оставляя.
Много и другого добра пропадает у нас, тогда как его легко можно превратить в настоящее золото, поменять на наиболее нам нужные товары. Это добро такое: кожи сырые, овчина, козлина, шкурки, шерсть, копыта, рога, пух, перья, волос, щетина, конопля, табак необработанный, семена всякие, хмель, жмых всякий и много другого...
Надо только это хорошо в кучу собирать и порядок с этим делом навести.
Конечно, если бы каждый из нас, собрав кучку всякого сырья, сел на неё и ждал, пока заграничные купцы придут, привезут товар в дом и скажут:
— А ну, мол, давай твои копыта, фунт щетины и два фунта перьев, а себе выбирай из моей телеги что хочешь, — если бы каждый этого ждал, то не много пользы от того имел бы. И поседел бы и ещё-бы сидел глупо, зря купца высматривая.
Делать это надо организованно.
А организовано взяться за эту работу в наше время может и должна только кооперация. Только кооперация во времена всеобщего упадка, во времена, когда всё у нас разрушалось, уничтожалось, тратилось, только она стойко, непоколебимо стояла на страже интересов народа. Только кооперация до сих пор стоит ещё могучая, несокрушимая среди пустыни нашей жизни; только она ещё заботится о благосостоянии населения; только она стоит ближе всего к населению, к городу и к селу, к рабочему и к крестьянину, к их горю, к их заботам, к их потребностям и нужде.