. Он также отвечал за ниндзюцу. На радостях он насовершал столько подвигов, которых другим хватило бы на всю жизнь: захватил в плен сотника и убил трех иканобори. Как это ему удалось, никто до сих пор не понял.
— Ну вот и пошлем пьяного. Меньше подозрений, — сказал Акинобу.
— Это мысль! — согласился Го-Данго. — Эй!
Послали за Майяпаном. Он тотчас явился, голый по пояс, разрисованный, как арабуру, и с запахом перегара.
— Нет, не будут помогать, — заверил он, выслушав вопрос. — Ушмаль не сторонник вмешательства. Точнее, ему это запрещено.
— Кем? — удивился Натабура.
Он уже слышал, что у кецалей есть хозяева, но хотело узнать поподробней. Может, Майяпан что-то вспомнил.
— Не знаю, — пожал плечами Майяпан. — Знаю, что вмешательство силой запрещено.
— Зачем же тогда они приперлись сюда? — в раздражении спросил Го-Данго.
Они уже давно ломали себе голову над этим вопросом, но не находили ответа, к тому же он подозревал Майяпана в неискренности и если бы не заступничество Язаки, в лучшем случае прогнал бы Майяпана на все четыре стороны.
— Помочь арабуру может, но воевать с нами не будет, — уверенно сказал Майяпан.
— А что ты еще знаешь? — спросил Акинобу.
— Один раз я у них видел оружие посильнее мшаго и майдара. Тем оружием они с другими кецалями воюют.
— Неужели они так сильны? — удивился Акинобу.
Ему стало интересно, он вспомнил, что читал о небесных войнах в рукописях варваров. Майяпан не врал, действительно, эти войны не касались землян. Должно быть, они имели отношение к Богам, которые на небесах выясняли отношения между собой.
— За день могут страну уничтожить, — похвастался Майяпан.
— Нам надо все точно узнать. Отправляйся-ка к ним и разузнай, что да как. А мы будем ждать.
Майяпан ушел и пропал. Вышли все сроки, а он не появлялся. Натабура каждый день, несмотря на занятость, справлялся о нем. И все больше хмурился. Он боялся произнести то, о чем думали все остальные: и Баттусай, и Го-Данго, и Гёки — что Майяпан предатель. Язаки ходил черный и при встрече воротил морду в сторону.
Если он предатель, рассуждал Натабура, то почему против нас не предпринимаются никаких действий? На всякий случай он приказал удвоить караулы, а войскам быть предельно внимательными. Ночью поймали трех арабуру и одного песиголовца. Но они толком ничего не знали и не слышали об Майяпане.
Один Акинобу верил в Майяпана и поэтому сказал:
— Придет он. Я верю.
У Натабуры были и другие причины хмуриться: арабуру затеяли какую-то странную игру и все дальше и дальше заманивали их на север. Нельзя было принимать сражение, не разобравшись в причинах, хотя они были очевидны: похоже, арабуру искали выгодное для себя место. Они выгнали из леса Руйдзю карин дикое зверье и заняли пещеры, в которых жили трехпалые иканобори. Дальше идти было просто некуда — за их спиной начинались отроги Фудзияма, где армии негде было развернуться.
Много раз Натабура держал военный совет на эту тему: принимать сражение или нет. Тайсё Го-Данго был «за»:
— Войска перегорят! Надо наступать, пока они рвутся в бой. Где бы арабуру ни захотели драться, мы будем наступать и победим.
Гёки был осторожней:
— Не следует соваться туда, куда нас заманивают. Они готовят ловушку.
Язаки твердил свое: в том смысле, что на все воля Богов. Он не разбирался в стратегии и больше прислушивался к своим ощущениям, но на этот раз пророчествовать остерегался.
Баттусай, который командовал армией в десять тысяч человек, тоже считал, что надо быть осторожней и не принимать сражения.
— Драться надо сейчас! — твердо сказал Акинобу.
Натабура высказывался последним:
— Посмотрим, что они нам предложат.
Для боя арабуру облюбовали долину реки Макабэ. Река начиналась в отрогах хребта Оу, в центре которого неустанно дымил Фудзияма. Перед сражением, словно нахмурившись, он выпускали клуб черного дыма и тихонько рокотал. Земля под ногами подрагивала. Ночью на его склонах были заметны огненные сполохи.
Можно было, конечно, пересидеть арабуру, дождаться зимы, а весной посмотреть, кто окажется сильней. Однако в этом случае возрастал риск потери инициативы. Но самое главное — начался голод. В некоторых провинциях уже подмешивали в рис толченую солому. В армии же еды осталось не больше, чем на пятнадцать дней.
Как бы и нам всем не пришлось есть солому, думал Натабура.
Отряды все прибывали и прибывали. Из провинции Хитати пришли две сотни босоногих крестьян, вооруженных мотыгами, цепями и косами. Им выделили трофейные яри, которые требовали починки, но крестьяне и этому были рады. А вот из Иваки явился целый отряд во главе со старостой, в полном вооружении и даже со своими знаменами главы округа, которого арабуру убили еще год назад.
— Ай, молодцы! — обрадовался Натабура. — Ай, молодцы!
— Готовы служить, господин! — поклонился староста.
— Как же тебе удалось сохранить такие силы? — спросил Натабура.
— Мы народ хитрый. Днем работаем, а ночью воюем, — ответил староста.
— Молодец! — похвалил его Натабура. — Дам тебе две тысячи человек. Возьмешься командовать?
— Возьмусь!
Самая южная провинция — Тадзима, прислала конников с луками. Из Наори пришли мечники, а из Миэ — целая толпа с такими разбойничьими рожами, что Натабура опешил.
— Откуда вы такие? — удивился он.
— Из тайных пещер, из глубоких долин, из болот! — кричали они.
Эти люди были вооружены дубинами, шестами и короткими луками. Го-Данго отправил их в легкие войска.
Пришли даже морские вако со своими кривыми ножами, долго кланялись и просили прощения — мол, при арабуру было неплохо, но со своими лучше. Натабура пообещал им вольницу на двадцать лет вперед, и они кричали: «Бонзай!»
Народ все прибывал и прибывал, и за три дня до сражения окрестные холмы по ночам были усеяны кострами. Го-Данго приказал жечь их как можно больше, дабы ввести арабуру в заблуждение.
Песиголовец Зерок командовал отдельным отрядом ойбара. Правда, отряд его был небольшим. Зато удалым.
А еще в армии самураев был полк хонки, вооруженных вилами, цепями и кусаригама[181]. Правда, этот полк можно было использовать только в темное время суток. До поры до времени хонки сидели в самых глубоких пещерах и скулили:
— Ну пустите нас воевать! Ну пустите!
Ими командовал Киби Макиби, бывший демон дыр и колодцев, а теперь сёнагон[182], чем он очень гордился. В качестве родового знака он выбрал себе рисунок выползающего из норы крота на фоне восходящего солнца. Он мечтал, чтобы этот знак общим для всех хонки, пожелавших жить в мире людей. По непонятной пока причине у Киби Макиби выросли настоящие ноги, и он стал еще больше походить на человека.
Киби Макиби расхаживал по пещере, одетый в золоченые доспехи, и увещевал:
— Ждать надо! Ждать!
— Долго ли?! — скулили самые нетерпеливые.
— Как только солнце уйдет, так сразу.
— Тогда и кровушки напьемся!
— Эти лозунги прекратить! — кричал Киби Макиби. — Мы же цивилизованные существа!
— Конечно, цивилизованные, — отвечали ему, — а без кровушки не можем.
— Тьфу ты!
Майяпан появился на рассвете следующего дня — как всегда пьяный и веселый. Го-Данго велел разбудить Натабуру. Но он уже пятую ночь одетым спал в полглаза и вышел из палатки, как только услышал голоса.
— Велено передать, что можете воевать в свое удовольствие, — сказала Майяпан. — Кецали покидают страну.
— Как покидают?! — обрадовался Натабура. — Наму Амида буцу!
— Улетают на родину.
— Слава Будде! — воскликнул Натабура. — Понимай войска! — велел он Го-Данго.
Императору Дегановиду докладывали неутешительные сведения. Получалось, что против них выступило никак не меньше двухсот тысяч человек. Он только хмыкал и говорил:
— Эта толпа никогда не имела дела с обученными войсками. Мы раздавим их, как яйцо.
Дикари, снисходительно думал император Дегановид, наблюдая в волшебную трубу с позиции на вершине горы Макабэ.
Волшебную трубу ему подарили кецали. Теперь он видел далеко и очень хорошо.
— Прибыл ли Мэйдзи? — каждые коку спрашивал он.
Мэйдзи был представителем кецалей.
— Нет, господин, не прибыл.
— Куриное дерьмо! — выругался Дегановид, невольно оглянувшись. Рядом никого не было: Чичимек поскакал на артиллерийский холм, первый великий министр Дадзёкан отбыл на левый фланг, главный жрец Якатла, понукая своего раба Тла, поспешил на правый фланг, а прочие помощники с увлечением обсуждали начало боевых действий.
Тоже мне союзники, со злостью думал Дегановид. Ладно, сами справимся. Не хотите участвовать, так могли бы полюбоваться, как мы этим дикарям укажем их место.
— Ну где там Мэйдзи? — спрашивал он в нетерпении.
На самом деле, представителя кецалей звали так мудрено, что язык можно было сломать, и его стали называть по имени Мэйдзи, что на языке аборигенов означало — «собака, у которой синий язык, острые уши и короткий хвост». Разумеется, кецали даже не догадывались об этом.
Дегановид наблюдал. Дикари… думал он, дикари…
Из противоположного края долины, который терялся в утренней дымке, высыпали, как мошкара, всадники и лавиной понеслись к холмам, которые занимали арабуру. Не доезжая пятиста шагов, всадники выпускали тучу стрел и так же стремительно уносились назад к лагерю мятежников.
Никто не знал, начнется ли сражение сегодня, но все формальности начала сражений самураи выполняли с точностью, поэтому Дегановид и называл их дикарями. Стрелы были свистящими. Они завывали в полете, как демоны. У неопытного человека начинали дрожать коленки. Кто так сражается? — снисходительно думал Дегановид. Сейчас прискачут другие. И действительно: новая лавина всадников не заставила себя долго ждать. На это раз они имели наглость приблизиться к первому ряду укреплений — частоколу. Стрелки, прячущиеся в фортах на холмах, подстрелили несколько из них. А когда самураи схлынули, как морские волны, на поле остались лежать три тела.