В июле-августе уже и иностранцы требовали прекратить анархию. Бьюкенен писал: «Для нас пришло время сказать откровенно русскому правительству, что мы ожидаем сосредоточения всей энергии на реорганизации армии, на восстановлении дисциплины на фронте и в тылу». Указывал, что мятеж большевиков дает прекрасный повод решительно расправиться с ними. Аналогичные советы давали и французы. Дескать, революционеры полностью изобличили себя, так чего ж еще ждать? Надо уничтожить Ленина и Троцкого. А Советы разогнать, Клемансо отзывался о них: «Банда мошенников, оплачиваемых тайными службами Германии, банда германских евреев с более или менее ощутимой русской прослойкой, повторяющая то, что ей было сказано в Берлине» [168]. Но нет, в данном отношении Керенский почему-то проявлял «строптивость». Рекомендациям союзников не следовал. Организовывать суд над арестованными предводителями не стал. И даже партию большевиков не запретил. Она быстро оправлялась от поражения, снова набирала силу.
Ну а надежды русских патриотов связались в это время с Корниловым. Герой войны, талантливый военачальник, решительный противник развала — он казался именно тем человеком, который спасет страну. Вокруг него стали смыкаться офицерство, казачество, самые широкие круги общественности. Государственное совещание, созванное в августе в Москве, стало триумфом генерала. Его встречали восторженно, носили на руках, забрасывали цветами. Либеральные политики, думцы, промышленники обещали поддержку. Спасти страну могла только диктатура. Это признавали и отечественные патриоты, и союзники. И план Корнилова предполагал установление диктатуры. Но не единоличной, а диктатуры правительства. Именно как патриот он считал, что должен действовать совместно с правительством.
Предлагалось подтянуть в Петроград надежные части, разогнать большевиков, разоружить разложившийся 200-тысячный гарнизон и моряков Кронштадта. Распространить на тыловые районы законы военного времени, реорганизовать армию и твердой рукой довести страну до Учредительного собрания. Керенский на словах соглашался. Но на деле исполнение плана под разными предлогами тормозил и откладывал. 20 августа немцы в результате частной операции захватили Ригу, русские части бежали почти без боя. Это послужило толчком для патриотов. Теперь и самым нерешительным было ясно, что больше тянуть нельзя. План был еще раз согласован с Керенским, с его представителем Савинковым. И Лавр Георгиевич отдал приказ 3-му конному корпусу и ряду других частей начать движение к Петрограду.
Подчеркнем, что Корнилов вполне устраивал и западных союзников. По своим взглядам он был республиканцем. От него уж никак нельзя было ожидать попыток реставрации монархии — в марте по приказу Временного правительства как раз он осуществлял арест царской семьи. Если такой человек укрепит фронт и тыл, искоренит прогерманскую «пятую колонну», то выглядело логичным, что это принесет только пользу Антанте. Русские снова смогут воевать в полную силу, противник будет сломлен. Но после всех катастроф Россия уже и соперницей не станет, плоды побед благополучно разделятся без нее. Бьюкенен сообщал в Лондон: «Все мои симпатии на стороне Корнилова… Он руководствуется исключительно патриотическими мотивами». Делать ставку на Корнилова советовали британскому правительству военный представитель при русской Ставке генерал Батлер, глава английской разведки в России Сэмюэл Гор, заместитель министра иностранных дел лорд Сесиль. И британский военный кабинет прислушался к этим мнениям, принял решение поддержать Лавра Георгиевича. Такого же мнения были в Париже. Французский премьер-министр Рибо указывал послу в Петрограде Нулансу: «Все союзники чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы Керенский и Корнилов сумели организовать энергичное правительство». Была выработана и совместная линия. Англия и Франция провели закрытую союзническую конференцию, на которой постановили — поддержать Корнилова [168].
Но события вдруг пошли совсем не по тому сценарию, который требовался русским и, казалось бы, одобрялся Западом. «Согласование» действий Верховного главнокомандующего с Временным правительством оказалось всего лишь провокацией. 26 августа Керенский поднял шум, что он «раскрыл заговор» и объявил Корнилова «изменником». Причем даже и Временное правительство не приняло сторону министра-председателя! Состоялось бурное заседание, Керенский требовал себе «диктаторских полномочий» для подавления «мятежа» — министры были против, настаивали на мирном урегулировании. Александр Федорович несколько раз хлопал дверью, угрожал, что «уйдет к Советам».
А 27 августа он распустил кабинет, самочинно присвоил себе «диктаторские полномочия», единолично отстранил Корнилова от должности (на что не имел никакого права), потребовал отмены движения войск к Петрограду и назначил Верховным главнокомандующим самого себя. Корнилов отказался выполнить такой приказ. Выступил с воззванием к народу, заявив, что «правительство снова попало под влияние безответственных организаций». И дополнил приказ командующему армией генералу Крымову — «при необходимости оказать давление на правительство». Хотя какое уж там «правительство»?! Первый его список был, пусть и обманом, утвержден царем. Потом его дважды переформировывали. А теперь Керенский один распустил его и выделывался самостоятельно!
Но особенно ярко выглядит еще один факт. В дни кризиса американский посол Френсис потребовал от Бьюкенена, как дуайена (старейшины) дипломатического корпуса в Петрограде, созвать совещание послов стран, принадлежащих к лагерю Антанты. Собрались дипломаты 11 государств и вынесли решение… поддержать Временное правительство против Корнилова [168]! Да, вот такой сногсшибательный поворот. За Керенского неожиданно заступились США. А правительства Англии и Франции, только несколько дней назад выступавшие за Корнилова, их послы, стоявшие за него горой, сразу же изменили позицию! Закрывая глаза на то, что никакого «Временного правительства» фактически нет, и поддерживают они только Керенского, которого сами же в своих донесениях характеризовали как «демагога», «оппортуниста», на которого «нельзя положиться». Очевидно, кроме явных инструкций дипломаты получили какие-то иные, тайные. Ведь старинная пословица гласит: «Посол — как осел, что нагрузили, то и везет…»
Зато мнимый мятеж Корнилова стал для Керенского удобным поводом амнистировать настоящих мятежников. Из тюрем были выпущены все лидеры большевиков, арестованные после июльского путча. Троцкого, например, освободили «под залог» — смехотворный, в 3 тыс. руб. Правда, еще взяли подписку, что освобожденные помогут против «контрреволюции». И министр-председатель широко распахнул перед Советами и большевиками двери оружейных складов — началось легальное формирование Красной гвардии. Но она, в общем-то, и не понадобилась. Железнодорожники под руководством своего меньшевистского профсоюза останавливали воинские эшелоны, отцепляя паровозы, загоняя в тупики на станциях и полустанках. Связь между частями и их командирами была оборвана. Казаки и горцы 3-го конного корпуса не могли понять, в чем же дело, — они-то ехали защищать правительство, которое вдруг объявило их мятежниками. К ним хлынули агитаторы: правительственные, меньшевистские, большевистские.
Корнилов, оставшийся в Ставке и оторванный от войск, 1 сентября был арестован. На Юго-Западном фронте арестовали Деникина и еще ряд генералов только за то, что телеграммой правительству выразили солидарность с Лавром Георгиевичем. И Керенский захлебывался «красивыми» фразами: «Корнилов должен быть расстрелян, но я первый пролью слезы и положу венок на могилу этого патриота». Заметим, после июльских событий речь о расстреле Троцкого и иже с ним даже не заходила. Ни разу Александр Федорович не высказался о необходимости их наказания.
Вот и спрашивается, на кого же он работал? Кто стоял за этой сумбурной личностью? Приведем факты. Один приведен выше — инициатива его поддержки против Корнилова исходила от США. Постоянным «гостем» в американском посольстве являлся соратник Керенского, самое влиятельное после него лицо в правительстве Терещенко. В воспоминаниях дипломатов, находившихся в 1917 г. в Петрограде, то и дело упоминается — заглянув к Френсису, застали у него Терещенко. Кстати, от первого кабинета заговорщиков, сформировавшегося после Февральской революции, до последнего, павшего в Октябрьской, во Временном правительстве удержались всего два постоянных члена: Керенский и Терещенко.
Не осталась в стороне от событий и американская миссия Красного Креста. Уже позже, в декабре 1917 г., глава миссии Уильям Б. Томпсон напишет в меморандуме, что осуществлял свою работу в Петрограде «через «Комитет по народному образованию», при помощи Брешко-Брешковской и доктора Давида Соскиса — секретаря и помощника Керенского [139]. Но кое о чем Томпсон умолчал. Согласно донесениям британских дипломатов, имели место и прямые контакты Керенского с американской миссией. Приближенным Александра Федоровича, и мало того, даже его советником, к осени 1917 г. становится заместитель Томпсона полковник Раймонд Робинс [168].
Обнаруживается в этой темной истории и «английский след». В августе 1917 г., непосредственно перед корниловскими событиями, в Россию прибывает Соммерсет Моэм. Впоследствии — великий британский писатель. А в то время — секретный агент разведки. Но агент не Бьюкенена или официального руководителя английской разведки в России Сэмюэла Гора. Нет, он был агентом сети Вильяма Вайсмана — резидента МИ-6 в США. Прибыл он с особой миссией, в рамках упоминавшегося плана Вайсмана «управления штормом». В своих воспоминаниях Моэм потом напишет: «Моей задачей являлось вступить в контакт с партиями, враждебными правительству, с тем, чтобы выработать схему того, как удержать Россию в войне и предотвратить приход к власти большевиков, поддерживаемых Центральными державами» [168]. Но на самом деле никакой его работы по предотвращению «прихода к власти большевиков» не отмечено. И в контакты он почему-то вступает не с «партиями, враждебными правительству» (ведь такими партиями как раз и были большевики с левыми эсерами), а с самим правительством. И тоже становится очень близким доверенным лицом Керенского!