Набирала силу и еще одна группировка — троцкисты. Главной опорой Льва Давидовича была Красная армия. Но далеко не вся армия. Мог ли приобрести любовь и уважение подчиненных лидер, который откровенно презирал их? Сам впоследствии писал о солдатах — «злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми», и требовал от командования «ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади» [160]. После выездов Троцкого на фронт даже руководители, которые сами примыкали к троцкистам, члены ЦК Смилга и Лашевич, направили Ленину категорический протест «против крайне легкомысленного отношения т. Троцкого к таким вещам, как расстрелы» [15].
Зато скромностью Лев Давидович никак не страдал. В первом Уставе, который он писал и редактировал сам, он называл самого себя «вождем и организатором Красной Армии» [78]. Спецпоезд, в коем Троцкий разъезжал по фронтам, представлял собой «особый мир». Для его нужд был переоборудован один из двух царских поездов (второй прибрал к рукам Свердлов). Удобные личные покои, кабинет, зад заседаний. Махину поезда тянули три паровоза. В нем имелась типография, издавалась газета «В пути». Были электростанция, радиостанция, телеграф, библиотека, вагон-гараж с автомобилем и мотоциклами, вагон-баня, вагоны с запасом продуктов. Вышколенная охрана, более 100 латышей. После конфуза в Свияжске, когда Троцкого чуть не «отрезали» чехи, к поезду подцепили бронеплощадки с тяжелыми орудиями. С ним разъезжали личный секретариат, личный трибунал, личный оркестр, личные повара и врачи. Роль «царя и бога» все больше кружила голову Льву Давидовичу. Заседаниями Совнаркома и Политбюро он теперь откровенно тяготился — ведь там он находился в подчиненном положении по отношению к Ленину. Поэтому Реввоенсовет и ставку он перенес в Серпухов. Вроде как «ближе к фронту». Очень ненамного ближе, но здесь он был полновластным хозяином.
Действительная опора Троцкого оставалась достаточно узкой. Это были «интернационалисты» — из «десантов», прибывших в 1917 г. из-за рубежа. Кроме того, нарком делал ставку на военспецов. Опять же, не всех. Ведь многих из них мобилизовали насильно. Но другие, как, например, Тухачевский, пошли на советскую службу из соображений карьеры, материальных благ. И Троцкий полагал, что как раз такие люди, обязанные своим возвышением только ему, будут верными. Да и куда денутся, если целиком зависят от него? Ему вообще импонировало окружать себя такими вот, зависимыми. Которые понимают — мигнет Лев Давидович, и от них пыль останется, мигнет другим глазом — награды посыпятся. И пусть дрожат, тянутся, выслуживаются.
Группировки «свердловцев» и троцкистов во многом отличались. Стиль и методы двух лидеров были совершенно не похожими. Свердлов, как уже отмечалось, был талантливейшим организатором. Ценил хороших помощников, подбирал и «выращивал» их, продвигая по служебной лестнице. И, опираясь на них, сам набирал все больший вес. Троцкий черновой организационной работой не занимался никогда. Считал себя выше этого. А практическую деятельность везли серенькие и незаметные подручные. И они обязаны были оставаться серенькими и незаметными. У Троцкого не было и не могло быть «соратников» в полном смысле слова. Каждый человек рядом с ним обязан был чувствовать себя букашкой, песчинкой, пешкой. Которая служит ему не за благодарность, не за ответное внимание, а должна быть счастлива только тем, что ей позволено служить столь великому человеку.
Отличалась и партийная позиция группировок. Лев Давидович из-за своих амбиций подчеркнуто ставил себя особняком, дистанцировался от Ленина, стремился выразить особые мнения. Иногда по делу, принципиально, а если нет, то хоть из духа противоречия в каких-нибудь частностях не согласиться. Продемонстрировать, что он лучше и глубже понимает предмет. Свердлов, напротив, всегда подстраивался к Ленину, старался показать себя самым стопроцентным его сторонником. Но на деле всегда смыкался с Троцким. Ведь оба работали на одних и тех же хозяев.
Яков Михайлович помогал Льву Давидовичу в строительстве армии, они вместе вели раскрутку террора, вместе курировали наступление на деревню и проекты «коммунизации». Вместе возглавили работу по подготовке «мировой революции». Что совершенно не противоречило планам их зарубежных покровителей. Точнее, сама «мировая революция» была им без надобности, но превратить под этим предлогом Россию в «охапку хвороста» — почему бы и нет? Свердлов, как ранее отмечалось, создавал Федерацию иностранных групп РКП(б). А под эгидой Троцкого возникло Бюро международной революционной пропаганды. Возглавил его Рейнштейн — бывший секретарь американской миссии Красного Креста. А оперативными работниками Бюро оказались бывшие работники той же миссии: Джон Рид, Луиза Брайант, Альберт Рис Вильямс, Роберт Майнор, Филип Прайс. В оперативные работники «международной революционной пропаганды» попал и знакомый нам французский разведчик капитан Садуль. Откуда нетрудно понять, что это было за «Бюро».
Кстати, характерный случай — один из названных агентов, Майнор, появился во Франции. И его арестовали как большевистского шпиона. Но… тут же и выпустили с извинениями. Потому что за него вступились сам Вильсон и его советник Хаус. А 2 марта в Москве открылся I Учредительный съезд Коминтерна. Автором принятого Манифеста о создании III Интернационала был Троцкий. Американским представителем в Исполкоме Коминтерна стал Джон Рид. Хотя при этом продолжал получать очень высокую оплату от журнала «Метрополитен», который принадлежал Моргану.
Но в партии были и другие силы — масса рядовых большевиков, сочувствующих, которые искренне соблазнились идеями строительства «рая на земле». И, естественно, подразумевали, что этим «раем» станет Россия. Они тоже верили в мировую революцию, по-русски готовы были помочь «братьям по классу», чтобы все на Земле скинули «эксплуататоров». Однако участь «охапки хвороста» таких партийцев ничуть не прельщала. Им хотелось самим наслаждаться грядущими благами — ну или, в крайнем случае, пусть дети и внуки наслаждаются. Им претили засилье и наглость «интернационалистов». Их возмущали замашки Троцкого, номенклатурные интриги Свердлова.
Часть таких недовольных примыкала к группировке «левых коммунистов» Бухарина. Но она вела слишком уж анархическую линию — скажем, требовала гнать с заводов инженеров, мастеров и прочих специалистов. Мол, революционные рабочие и сами справятся. И в 1917–1918 гг. с этим уже обожглись, довершив разгром российской промышленности, обрекая людей на безработицу и голод. А кроме того, Бухарин, даром что русский по крови, вел себя откровенно анти-русски. Порой возникает впечатление, что он стыдился своей национальности и демонстративно отказывался от нее (в эмиграции он даже подписывал свои статьи еврейскими псевдонимами). И в роли теоретика партии он обрушивался на русскую культуру, историю, традиции.
Поэтому патриотическая часть большевиков потянулась не к русскому Бухарину, а к грузину Сталину. И вокруг него стала складываться собственная группировка. Опасность, исходящую от нее, эмиссары «мировой закулисы» осознали еще в 1918 г. Начались «подкопы», доносы. И, как это ни курьезно звучит, Троцкий попытался ударить по Сталину, обвинив его в… жестокости! В августе 1918 г. Лев Давидович прислал в Царицын своего военспеца полковника Носовича, который вместе с инженером Алексеевым организовал заговор. В ночь на 18 августа намечалось восстание, но Царицынская ЧК раскрыла подготовку выступления. Были обнаружены склад оружия, деньги, план захвата советских учреждений. Носович бежал к белым, многих заговорщиков арестовали, часть расстреляли.
Лев Давидович уж никак кротким ягненком не был. Призывал «встать на путь уничтожения», да и красноармейцев «расстреливал, как собак». Но стоило расстрелять заговорщиков Сталину, как он тотчас же нажаловался Ленину! И не он один нажаловался. Лица из окружения Владимира Ильича постарались так оговорить противника, что и Ленин (который в это же время требовал «расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты…») возмутился, послал Сталину телеграмму: «Будьте осторожны». Впоследствии признавал: «Когда Сталин расстреливал в Царицыне, я думал, что это ошибка, думал, что расстреливают неправильно… Я делал ошибку».
Но и Иосиф Виссарионович не упускал случая клюнуть оппонентов. На попытки обвинить его в нарушении и подрыве дисциплины он в письме Ленину от 3 октября 1918 г. обличал именно «троцкистскую дисциплину». Указывал: «Я уже не говорю о том, что Троцкий, вчера только вступивший в партию, старается учить меня партийной дисциплине, забыв, очевидно, что партийная дисциплина выражается не в формальных приказах, но, прежде всего, в классовых интересах пролетариата» [78].
И к весне 1919 г. в партии назрели очень серьезные противоречия. Возникла «военная оппозиция». В советской литературе она преподносится как желание ряда коммунистов сохранить методы партизанщины вместо регулярной армии. Но это слишком грубое упрощение. В военной оппозиции были и сторонники партизанщины, и левые коммунисты, отвергавшие использование военспецов, но под ярлык «военной оппозиции» попало много деятелей, которые выступали не против дисциплины как таковой, а против той самой «троцкистской дисциплины», командных методов Троцкого.
Второе противоречие возникло по национальному вопросу. Как ранее отмечалось, внутри России была принята такая форма «самоопределения наций», как автономия. Но Красная армия продвигалась на запад, где Германия провозгласила «независимые» республики. Наступление воспринималось многими коммунистами и красноармейцами как восстановление прежних границ России, только уже советской. И Сталин был противником даже федеративного устройства страны. Он еще в 1918 г. писал, что «увлечение федерализмом не оправдывается историей», ссылался на примеры США и Швейцарии и полагал, что федерация может быть допущена только как временная мера на пути к унитарному государству [78].
Но «интернационалистов» это не устраивало. Под предлогом того, что надо выбить козырь у националистов, они настаивали на сохранении «сувернных» республик. Это согласовывалось и с ленинскими планами «мировой революции». Поскольку потом позволило бы на аналогичных условиях соединиться с Венгерской, Германской и прочими республиками, когда они станут советскими. Поэтому были созданы советские правительства Украины, Эстонии, Латвии с собственными компартиями, армиями. В Белоруссии националистического движения не было, даже немцы не планировали оторвать ее от России. Но троцкисты и «свердловцы» породили проект «приманить» на Белоруссию литовцев и поляков. С этой целью была создана Литовско-белорусская республика. Поляки со своим гонором заявляли о необходимости возродить Речь Посполитую в границах XVIII в. — и им как бы предоставляли такую возможность. Присоединяйтесь к Литовско-белорусской республике, и она станет Польско-литовско-белорусской. Желания белорусов при этом не спрашивали.