…»
Грек кончил читать, положил хартию на стол и собирался уходить, но его движением руки остановил архонт и промолвил:
— Будь здесь…
Вышата и Светозар переглянулись, верховный жрец вопросительно посмотрел на них, но ответа в глазах не нашёл…
— Жалею, что нет с нами моего брата… Ему, правда, всегда удаётся избежать неприятных моментов, как, например, сейчас, за него будто кто молится… — Князь посмотрел на жреца. Все, кто присутствовал здесь, знали, что на освободившееся на капище после Мамуна место сей человек сел не без содействия Дира и, разумеется, не просто так…
— Предварительно мы должны обсудить создавшееся положение, — решил Аскольд. — Садись, Кевкамен… А ты, Светозар, говори…
— Одно можно сказать: хорошо мы сделали, что не тронули иудея. Они там тоже не дураки, небось когда нашли план у убитого, не сразу поверили, что план — подлинный… Выжидать начали… Мёртвый-то гонец ведь ничего не расскажет, а второй где — неведомо. А если б мы Фарру разоблачили, тогда бы всё поняли…
— Недавно на Купалу он нам с Диром двух отменных жеребцов в подарок прислал, — доложил Аскольд. — А мы ему в ответ красивую девку…
— После этого, княже, у него, сказывают, на дворе такая свалка случилась — уноси ноги! — захохотал Вышата. — Вашу красавицу он к себе в спальню определил, живот и ноги чесать, а прежнюю, которую Любавой зовут, отослал от себя. Вот она-то, улучив миг, вцепилась в волосы соперницы. Фарра, конечно, заступился за новенькую, а Лия, его жена, за Любаву, дворня тоже разделилась: одна часть — за хозяина, другая — за хозяйку, и пошла кутерьма!
— Ну раз мы ещё веселиться можем после прочтения сей хартии, значит, не так плохи наши дела… — пошутил Аскольд.
— Я сегодня отбываю домой, а как велишь, князь, то буду со своим войском сей момент… Встанем вместе на защиту Киева, как вместе на Константинополь ходили, — заверил Ратибор.
— Дай обниму тебя, старейшина! — воскликнул в порыве благодарности киевский архонт.
— Вестимо, княже. Веселимся, значит, тужимся… Только иудея с женой да их выводком пора уничтожению подвергнуть, дабы другим неповадно было, — сказал Светозар.
— Кому неповадно, воевода, об этом лучше моего брата спросить…
— За всяким не усмотришь, — наконец молвил слово верховный жрец. — Да теперь, думаю, не след Дира винить — назад оглядываться, вперёд нужно идтить… Ведь он же с нами пойдёт!
«Ишь, языческий божий угодник, кровавый служитель молоха, как всё повернул по-бесовски и ловко выгородил своего благодетеля», — зло подумал Кевкамен. Он разведал, кто истребил киевских христиан и его ученика Ярему да сжёг храмовую утварь. И ещё узнал, что Дир состоял в сговоре со старшей женой Аскольда Сфандрой…
Сейчас грек на собрании мог только молчать, здесь его место — десятое; ответит, когда спросят…
К нему как раз и обратился Аскольд:
— Кевкамен, ты был с нами на границе. Но только тебе как христианину пришла в голову мысль освободить из темницы узников, один из которых оказался хазарским гонцом. Он-то и помог раскрыть тайный замысел кагана и царя… Светозар знает об этом. Но пусть теперь знают все… Кевкамен нам очень помог! И во избежании всякого недоразумения отныне он будет на равных присутствовать на всех наших собраниях и на Высоком Совете тоже. Меня все поняли? — Архонт обвёл взглядом присутствующих, чуть дольше задержал его на лице верховного жреца.
«Ничего не скроешь! Зрит сквозь землю…» — отметил про себя служитель идолов. Но поторопился первым объявить:
— Поняли, княже… И твоё решение я лично приветствую.
— Поручаю тебе, жрец, сказать Диру об этом решении… А ты, Кевкамен, проясни, когда и как станем казнить семью иудея?
— Конечно же, Фарра не должен уйти от наказания. Но жену и детей?.. Виноваты ли они?.. Если да, то их надо, как сказал Светозар, тоже подвергнуть уничтожению… Но мне кажется, они ни при чём…
— Я согласен с греком, — поддержал Кевкамена Вышата.
— Ладно, будем ждать вестей с порубежья… — подытожил Аскольд. — А тебе, Светозар, нужно снова выехать туда.
— Еду, князь, и не мешкая.
Отпустив всех, Аскольд опять задержал Кевкамена:
— Погоди… Я видел, как ты волновался, когда верховный жрец сплетал слова в защиту брата.
— Именно, сплетал… Хитро. В свою пользу. Знает, какую выгоду можно поиметь от Дира.
— Брат и сам падок на всякие выгоды…
— Понимаю… Только ему, князю, многое позволено. Как и твоей жене, Аскольд… Страшно сказать, княже, но именно её люди побили христиан.
— От кого узнал?! — строго спросил архонт.
— От Предславы…
— От кормилицы?! — удивился князь.
— Ученика моего Яремы она родственница. А Сфандра очень сблизилась с Диром после смерти его жены.
— Замечал, да не придавал значения. Теперь понятно, почему он моего сына Всеслава, который был недавно в Киеве, не столь сильно, как ранее, привечал. Ведает, что Сфандра его не любит.
— А ты, князь?
— Он сын мой… К тому же — хороший воин. Рубежи с Чёрной Булгарией держит крепко, хотя и знает, что мать его оттуда…
— Дочери твои и старшей княгини киевской прекрасны, но ты сына не забывай…
— Кевкамен, скажи, христианство подразумевает на земле рай?.. Такой, чтоб любили тебя без оглядки и ты также любил… Слышал я, что иудеи верят ажно в два рая: нижний и верхний — земной и небесный… Что касается земного, то отроком когда был, в него бы поверил, а сейчас — нет!
— Видимо, только в рай на небесах нужно верить, княже… И жить так, чтобы попасть туда.
Отпустив грека, Аскольд прошёл к окну, сел на лавку и вдруг почувствовал страшную усталость. Заныло в груди, но не сердце заболело, а душа исходила тоскою, приближенной к натуральной боли.
«Господи, — обратился князь к христианскому Богу, — какие ещё испытания готовишь мне?.. Как-то всё зыбко, неопределённо… Старею что ли?.. Может, пора готовить в соправители сына?.. Ведь двадцать лет ему. Я в его годы… — Вспомнил, как с Диром пошли на Кавказ и напоролись на царкасов… И вместо славы, которой тогда очень хотелось, привёз в Киев Сфандру и сделал её старшей женой. — Любит ли она меня теперь? Кажется, да… Но не меньше и себя… Делает, даже вопреки мне, всё, как ей хочется. Хитра, разумна по-своему, обходительна… К ней во княжестве всё хорошо относятся. Такую просто так не сошлёшь и плетьми не зашибёшь… Если что, её родной брат приведёт сюда весь Кавказ… И она сие хорошо понимает, и Дир это тоже стал хорошо понимать… Не нужно их отпускать ни на миг из поля зрения… Скажу Кевкамену, пусть следит за ними…»
Вошла без стука молоденькая жена Забава, с голубенькими круглыми глазками, похожая на нарядную куколку, села на колени князя, завела руки за его жилистую шею и мило протянула:
— Любушко мой, мне скучно без тебя…
— Ай, котёночек, как ты вовремя ко мне на колени впрыгнул, — засмеялся Аскольд. — Пойдём со мной, милушка…
После страстных супружеских ласк Забава тут же заснула на ложе, смешно оттопырив пухлую нижнюю губку.
«Дите ещё… Всего-то пятнадцать годков… Дали её мне в жены кривичи, ища в Киеве для себя защиту. Дочь их старейшины, и вправду — Забава… Птичка моя! Но как удивила всех, когда взяла в руки лук, и начала учиться из него стрелять… Сказывали недавно, уже научилась… Безгрешная душа… Если приму новую веру, надобно будет иметь одну жену — её и оставлю», — раздумывал архонт, глядя на спящую девочку-женщину.
«А Сфандра?! Её-то куда денешь?..» — шепнул противный внутренний голос.
Аскольд, будто ничего не слыша, встал, подошёл к окну и распахнул его… На ухоженном лужку во внутреннем дворике играли его дочери…
Затем Аскольд увидел какое-то оживление в открытых воротах, будто кто приехал. Оделся, будить Забаву не стал, затворил створки окна, тихо, на цыпочках вышел. Рядом со старшим дружинником стояли трое — мужчина, женщина и мальчик, похожий на грека.
Пёс в доспехах внимательно посмотрел на появившегося на крыльце архонта и легонько гавкнул.
— Бу-у-ук! — оживляясь воскликнул Аскольд, узрев боевого пса. Узнал Клуда. — Доброслав, ты!
Клуд шагнул к князю и упал перед ним на колени; Настя и Радован опустились на колени тоже…
— Встаньте! Встаньте! — обратился к ним Аскольд, приобнял за плечи Клуда, поставил на ноги.
— Прости, великий князь, — сказал Доброслав, — что являюсь так редко пред твои очи…
— Стоит ли огорчаться?! Не всегда самые верные люди те, с которыми общаемся каждый день… А где же твой друг? Дубыней его, кажется, зовут…
— Звали, княже… Теперь он Козьма. Влюбился в одну женщину, Христову веру принял, женился.
— Ну и как он живёт? — с вниманием спросил Аскольд.
— Не удосужился лицезреть его, пребывающего во христианстве.
— Ну да ладно… А тебя в дружину возьму.
— Княже, только я явился не один!.. С женою и с сыном приёмным… Радованом его зовут, а это Настя… Древлянка она, оказалась в Крыму, вышла замуж за тиуна-грека… Да уж больно лют был собака, поселяне его и порешили. А у меня к Насте любовь случилась, как в первый раз увидел её…
— Ну что ж… Твоя Настя с сыном пусть при старшей моей жене побудет.
«Вот как славно вышло! — тут же промелькнуло в голове князя. — Станет на женской половине моими глазами и ушами. Женщина она, видно сразу, сообразительная… Взял Доброслава под руку:
— Идём ко мне. Да пока готовят еду, обо всём подробно поведаешь.
Аскольд до сих пор держит в памяти, как отец взял однажды их с Диром, когда они находились в ребяческих годах, на Змиевы валы. Долго они ехали: вначале лесом, потом степью. Сам Аскольд хорошо в седле держался, и Дир не хныкал, хотя был тогда от горшка два вершка, — не просился с лошади в повозку. У полян так заведено — три года исполнилось мальцу, его сажают на коня…
Через некоторое время взору браткам представилась земляная насыпь. Она тянулась вдаль насколько хватает глаз, и конца ей, казалось, не будет… Наверху насыпи стояли срубленные из дерева сторожи, похожие на обыкновенные избы, но только с бойницами вместо окон, устроенными и снизу, и сверху. Неподалёку сложены стога из сена и соломы и придавлены брёвнами.