Клаусу становилось все грустнее, и не только от усталости и голода. Теперь, когда угроза смерти временно отступила, когда выяснилось, что он всего лишь оказался в своего рода тюрьме, окончательно вернулись все старые заботы. Как выжить среди преступников? Еще во время предварительного заключения Клаус понял, что их сообщество его не принимает. Не важно, говорит он что-то или молчит, все равно всех раздражает. Эти угрюмые мужчины хвастались друг перед другом довольно мерзкими вещами, громко и невпопад хохотали, то и дело ссорились… До драк дело не доходило — предвариловка есть предвариловка, все еще может обернуться свободой, а общественный суд обязательно учитывает характеристику заключенного. Но про каторгу рассказывали страшные вещи, и, если хоть половина из них правда, Клаусу там просто не выжить.
Он вспомнил, как в камеру вошел какой-то тертый калач, весь покрытый дырками от отобранного охраной пирсинга. Косые шрамы на щеке, как Клаус уже знал, обозначали проведенные на каторге годы. Они с этим старым вором оказались соседями по нарам и в, общем, ладили, но однажды каторжанин попросил Клауса накрыться одеялом с головой и полежать тихо.
— Боюсь сорваться, — очень спокойно сказал он. — Как-то раз мне в напарники дали вот такого, как ты, тоже с мутными глазками. «За забором», само собой. Я и не хотел, а придушил его. Просто не мог рядом находиться, будто что-то чешется. Понимаешь? Потом, конечно, пришлось его бульдозером пару раз переехать, перед начальством оправдываться, на черную работу переходить… Но я не виноват. Понимаешь?
Клаус не понимал, но поверил. Тогда его заботили вещи пострашнее, грозила высшая мера. Так оно и вышло, да только обернулось все тем же: оказался в компании, где как минимум половина вот такие же калачи. И нет надзирателей, и некуда деться. «Возврата нет».
Уже почти стемнело, когда отряд вышел из леса. Бородач куда-то уходил один, вернулся озабоченный.
— Слушайте все! — Он шепелявил еще сильнее, наверное от усталости. — Клянусь, что если кто-нибудь один из вас, издаст звук, то умрут все. Мы вас даже убивать не будем, просто бросим. Здесь живут аборигены, и я не завидую тем, кто с ними встретится. Так что идем тихо и быстро, куда я веревочку потяну. Кто упадет, поднимать не станем, убьем сразу, чтобы не губить всех. Тебя, дрянь, это особенно касается.
Женщина за спиной Клауса только хрипло дышала. Деревьев больше не было, теперь они почти бежали через широкий луг. Что-то мелькнуло под ногами, Виктор споткнулся, но устоял. Потом он утверждал, что наступил на человеческий череп. Скорее всего так оно и было, в Ларране много костей.
Аборигены тогда показались пленникам какими-то ужасными существами, сильными и кровожадными. А что еще можно было подумать? Все оказалось несколько не так, хотя в кровожадности ордынцам отказать нельзя. Просто их было много, и они находились у Вессена только для того, чтобы убивать.
Потом — сортировочный пункт. Клаус сначала не заметил его, просто им разрешили остановиться и лечь.
— До утра отдыхайте, — в полный голос сообщил бородач. — Но если хоть одна тварь попробует сбежать — конец и ему, и обоим его соседям!
— Какой дурак побежит ночью не пойми куда? — пробормотал Виктор и тотчас же уснул.
Клаус позавидовал его нервам, но это стало последним, что он помнил. Наверное, выключился секундой позже.
Несмотря на усталость, все проснулись на рассвете. Клаус сел и даже без очков понял, что находится среди толпы. Не меньше сотни людей спорили, жаловались, ругались, назревала первая драка. Это и был сортировочный пункт, куда стаскивали всех, кого удавалось найти раньше ордынцев.
Прежде всего им раздали по куску хлеба каждому и кувшин воды на четверых. Во время завтрака драки все-таки начались, люди зверели ни с чего и начинали душить друг друга теми самыми веревками, которыми были связаны. Охрана каждую такую свару прекращала ударами ножен. Били всерьез, не щадя никого.
— Я знаю, они и убьют, не пожалеют, — сказал Виктор, прожевав свой паек. — Я вижу, когда так бьют. Вон у того парня, кажется, глаз вытекает.
— Козлы!.. — шипела женщина со сломанными руками, имени которой Клаус так и не узнал. Ни есть, ни пить она не просила.
— А что, правильно, — продолжал Виктор. — Я думаю, мы рабы. Ну, прижились люди, и теперь им нужно, чтобы кто-то работал. А что, правильно, у них же сабли. Ничего, приживемся и мы, тоже еще походим в сапогах, попинаем новеньких. Да?
— Да, — равнодушно согласился Клаус, который знал, что с ним такого не случится.
По нужде никого не отпускали, гадили тут же, под себя. Двое или трое, сговорившись, кинулись вдруг на одного воина, но тот легко отбился, умело орудуя ножнами. К нему тут же подошли товарищи, на ходу обнажая сабли. Виновных быстро и хладнокровно зарубили. Люди вокруг молча прикрывались руками от летящей крови. На время все притихли.
— Атори! — с презрением сказал один из убийц, вытирая саблю о траву.
И добавил что-то на языке, которого Клаус не знал. Вскоре ему пришлось этот язык выучить, собственно, тем он и заслужил благосклонность Пана — способных к языкам среди новых было маловато. Довольно простой язык, если не считать обилия шипящих звуков. Чтобы их правильно произносить, нужно всерьез заняться языком — не тем, который служит для передачи мыслей, а тем, что болтается во рту и служит для передачи звуков.
О том, что у воинов раздвоенные языки, узнали некоторое время спустя. Пленников по одному отводили в сторону, где стоял складной столик. Спрашивали еще раз, уже подробнее, как зовут и чем провинился, уточняли образование и профессию, интересовались здоровьем, разглядывали тела. Все записывали. Клаус уже согласился с Виктором, что в этом неизвестном мире возникла человеческая колония, ведущая борьбу против аборигенов, когда вдруг кто-то сказал про языки.
— Клянется, что у них языки змеиные! — передал Виктор, обладавший не только зрением, но и слухом недюжинным. — Во дела! Выходит, они не люди?
Теперь все стали заглядывать воинам в рот, а те, казалось, специально давали такую возможность. Клаус без очков сам мало что мог разглядеть, но пришлось поверить рассказам. Тут же начали перешептываться активнее, роль лидера взял на себя чернокожий толстяк.
— Говорят, раз не люди, то надеяться не на что, — передал Виктор. — Говорят, надо кидаться всем сразу.
— Козлы!.. — прошипела женщина со сломанными руками, непонятно кого имея в виду. Скорее всего всех. — Козлы!..
— Боязно, Клаус, — поделился Виктор очередным соображением. — Нас, конечно, трое на одного, но уж очень ловко эти аборигены сабельками машут. Привычные они. А этот толстый, Жюль, говорит, что люди, наверное, там, где нам сказали тихо идти. Надо туда бежать, а тут хана.
— Зачем же тогда записывают? — усомнился Клаус, и тут позвали его.
Он не мог разглядеть, но по тому, что каждое его слово тут же переводили для писца на шипящий язык, понял, что список составляется никак не по-английски.
— Имя?
— Клаус Домбровски.
— Будешь просто Клаус, нечего бумагу марать. — У бородача вышло «Кляусш».
Снова пришлось рассказать обо всем, теперь не перебивали. Пощупали мускулы, заглянули в глаза. Даже попросили сосчитать, сколько пальцев на вытянутой руке, — Клаус мог только утверждать, что рука поднята одна, больше ничего.
— Плохо, — покачал головой бородач. — Техникой увлекался? Оружием? Мастерить, может, что-то умеешь? Припоминай.
Их очень заинтересовали познания Клауса во взрывном деле, но он мало что мог сказать. Рецепт да, в общих чертах помнил, а вот технологии приготовления смеси не знал. Где брать компоненты?
— Они покупали где-то, — только и смог сказать Клаус.
— Плохо, — вздохнул бородач. Все вы умники, да только без магазинов, где можно что-то купить, ничего сделать не можете. Вчера вон один про компьютеры заливался. Я говорю: что надо, чтобы сделать? Он давай пальцы загибать… Тьфу!
— Я же тебе объяснял! — усмехнулся один из воинов. — В большом мире не так много по-настоящему головастых. И их сюда не забрасывают.
— Не выбрасывают, скажи лучше.
— А вы кто? — набрался смелости Клаус. — Вы — люди или нет?
— Сам решай, — предложил бородач и высунул язык. Все засмеялись. Клаус тоже улыбнулся, но вышло жалко.
— Хочешь, я тебе такой же сделаю? Чик! — Перед лицом Клауса закачался нож. — Чик-чик! Хотя тебе это не светит.
— Почему? Он здоровый, смирный.
— А глаза?
Бородач поморщился и заговорил с писцом на своем языке. Тот, почесав за ухом, изрек что-то, не глядя на Клауса, и командир согласно кивнул:
— Ладно, шагай пока.
Люди шептались. Восстание что-то никак не начиналось, а тут еще Клаус рассказал про «чик-чик». Добавить ничего не смог и за это был обозван. Жюлем — «лохом вонючим», а соседкой — «козлом», конечно. Однако напряжение несколько спало.
Последней оказалась как раз та женщина. Довольно скоро она начала кричать, даже попыталась ударом ноги перевернуть столик, и писец быстро отошел от нее, складывая бумаги. Скандалистку приволокли обратно прямо за сломанные руки. Воины перебросились несколькими словами, и Клаус узнал сразу два: «атори» и что-то вроде «наркоман». Он посмотрел в глаза женщины и понял, что внутри у нее болит гораздо сильнее, чем снаружи.
Писец вышел вперед и, коверкая звуки, начал выкрикивать имена. Названный должен был отойти от остальных и ждать команды. Всего таких набралось человек двадцать, в том числе Клаус. Ни Виктор, ни наркоманка, ни Жюль в это число не попали. Как только писец закончил, воины обнажили сабли.
Такого хладнокровного истребления Клаус не видел ни в одном фильме. Воины не старались убить с первого удара, просто рубили и рубили, выполняя свою работу. Кто-то побежал, Жюль кинулся на врагов, но его тут же свалил выстрел из арбалета, а бежавший сам накололся на острие.
— Вы! — приказал бородач оставшимся в живых. — Берете трупы и тащите к лесу. Далеко в кусты не надо, волки быстро разберутся. По двое, начинай! Бежать ни к чему, вам повезло.