да и кот жив.
Но снаружи коробки нет истины – есть только пять шансов из десяти, что кот жив.
Но кот не может жить пять из десяти раз.
– Вот! – сказал триумфально физик, сияя перед нами так искренне, словно оба предположения истинны. – Кот жив, – и в тоже время он умер! Но каждое заявление истинно в отдельной вселенной. В этой точке произошел раскол – и существуют уже две параллельные вселенные. Вселенная с живым котом – и вселенная с мертвым… Все вселенные каждый раз расщепляются и расходятся в стороны… таким образом, существует бесчисленное множество миров.
В этом месте закашлял сенатор Кеннеди.
– Доктор Фас, – сказал он. – Это, конечно, страшно интересно, но всего лишь теория. В реальной вселенной мы открываем коробку и смотрим: жив кот или умер?
– Нет-нет, сенатор! – крикнул физик. – Все они уже существуют в реальности?
Мы переглянулись.
– Вы хотите сказать, в математическом смысле? – уточнил Кеннеди.
– В любом! – крикнул Фас, угрожающе кивнув головой. – Параллельные вселенные создаются каждую миллионную долю секунды, а в «реальности» существует лишь одна из них. Или, если хотите, мы живем в одной из этих вселенных.
Мы застыли как манекены. Мы, восемнадцать сенаторов и конгрессменов со всех концов Соединенных Штатов, удивились. Конгрессмен из Нью-Джерси наклонился и шепнул мне в ухо:
– Дом, вы находите здесь какое-нибудь военное применение?
– Спросите сами, Джим! – шепнул я, и конгрессмен задал этот вопрос физику.
– О я приношу свои извинения, джентльмены, – сказал он. – И леди, конечно же… – добавил, кивнув госпоже Бирн. – Я думаю, что все здесь безупречно. Хорошо! Допустим, вы хотите сбросить водородную бомбу на город врага, или на военный объект, или на что-то еще… Вы создаете бомбу, переходите в параллельный мир, летите на широту и долготу, скажем, Токио – полагаю, вы найдете там такое место – затем проталкиваетесь обратно в свой мир и взрываете ее… Бу-у-ум!!! Как бы то ни случилось, это произошло! Если у вас десять тысяч мишеней, вы просто сделаете десять тысяч бомб и проталкиваете их разом – их не отразить! Другой народ не увидит приход, потому что, пока вы будете находиться там, в нашем мире вас видно.
И, довольный собой, он откинулся на кресло.
Мы все тоже откинулись и переглянулись. Ноя не думаю, чтобы хоть один из нас в самом деле обрадовался этому.
Даже это могло не заинтересовать комиссию, исключая один факт. Я уже говорил: программа могла и не сработать, как думали и надеялись многие из нас. Потеряно будет очень мало, ведь это, как и Пси-война, стоит очень-очень дешево.
Ладно, они наконец-то привели этого парня, и я мог бы сказать, что это был один из самых неприятных моментов моей жизни. Не причиняющий боль, не непереносимый, но слишком неприятный.
Подобно многим другим, я не люблю ходить в магазины. Особенно за одеждой. Описи из причин было то, что я питал отвращение к зеркалам. Они просто лгали, неожиданно ловили вас. Вы одеваетесь на примерку, продавец уверяет, что костюм сидит на вас как влитой, наконец, он отводит вас в глубь зала к трем зеркалам, сложенным вместе, будто средневековый триптих. Вы смотрите в них, ничего не подозревая, и первым делом, естественно, видите собственный профиль. По своей воле я никогда не смотрю на него – саму эту мысль считаю неприличной! Не по-божески пытаться увидеть самого себя, и недоступно видеть себя таким способом. Я с ужасом смотрел в зеркало, не признавая себя в этом глупо улыбающемся двойнике со смешным носом и болтающимся подбородком. Как получается изображение а зеркалах – великая тайна… и еще, я не совсем потерян чувство реальности. Я знал, что этот человек – действительно я, хотя бы мне и не хотелось этого!
Теперь о том, что происходило в Кошачьем доме Сандии. Когда они приволокли этого человека, он не смотрел на меня и не смотрел ни на кого. Они позволили ему плеснуть на лицо воды, но защелкнули за спиной наручники. Вероятно, одной из причин того, что он смотрел в пол, была боязнь упасть. Но я не думал так: это была лишь одна из причин! Думаю, он знал, что, подняв глаза, увидит собственные… или мои… наши…
Я не хотел этого – это было в тысячу раз хуже трехстворчатых зеркал! Это было так плохо, как только могло…
Другой «я» имел мое лицо, цвет моих волос и даже такую же родинку вверху. Все мое… Почти все – потому что были и небольшие отличия: он был фунтов на шесть – восемь легче меня и одет в иную одежду. Это был цельный комбинезон из блестящей зеленой материи с карманами на груди и на том месте, где обычно располагаются карманы брюк. Карманы были также на рукавах и правом бедре. Возможно, в этих карманах помещалось все имущество другого «меня» – но не сейчас, так как, несомненно, они были обшарены подчиненными полковника.
Я сказал «себе»:
– Доминик, посмотри на меня!
Молчание. Второй Доминик не ответил, он не поднял глаз и никак не отреагировал – хотя я с уверенностью мог сказать, что он расслышал достаточно хорошо. Все находившиеся в комнате молчали – во всяком случае, полковник наблюдал и ничего не говорил, а когда полковник Мартино не говорил, его ребята не делали ничего другого.
Я попробовал снова:
– Доминик, ради Бога, скажи, что произошло!
Другой «я» продолжал смотреть в пол, затем поднял глаза, но не на меня. Он взглянул поверх головы Мартино на стенные часы, сделал какие-то расчеты. Потом повернулся ко мне и ответил.
– Доминик! – произнес он. – Ради Бога, я не могу!
Этот ответ нас не удовлетворял. Полковник Мартино открыл рот, чтобы что-то сказать, но я остановил его жестом руки.
– Пожалуйста.
Второй «я» печально произнес:
– Ну хорошо, приятель Дом! По правде говоря, я здесь потому, что хотел сказать тебе кое-что. Тебе, – пояснил он. – Я имею в виду не второго человека из множества, и даже не просто другого. Я имею в виду тебя – Доминика Де Сота, которым, как ты понял, являюсь и я сам.
Полковник разъярился – все пошло не так.
– О Дом! – прискорбно сказал я «себе». – Я давно вырос из таких игр! Ответь, если ты хотел что-то сказать мне, то почему молчишь?
– Потому что слишком поздно! – сказал он.
– Слишком поздно для чего, черт возьми?
– Ты знаешь, о чем я пришел тебя предупредите?
– Нет!
– Это уже произошло… мы встретимся снова, – он хотел улыбнуться, но это была гримаса. – Нельзя было допустить, чтобы мы встретились. – Здесь он остановился, начал говорить, снова запнулся и посмотрел на часы.
И затем пропал…
Когда я говорю, что он «пропал», это очень точное слово, но оно может создать неправильное представление. Другой Доминик не смылся в туалет или куда-нибудь еще. Нет, он стал совершенно прозрачным, как актер в научно-фантастическом шоу. Он исчез совсем: в одно мгновение он был здесь, а в следующее его не стало…
И пара наручников, замкнутых вокруг несуществующих запястий, загремела по полу на том месте, где он только что стоял…
Подобные вещи никогда раньше со мной не случались. У меня не было запрограммированной реакции на такое ужасное нарушение законов природы, как не было ее и у полковника Мартино. Он взглянул на меня, я на него.
Никто из нас не сказал ни слова об исчезновении, исключая: «Вот дерьмо!». Мне показалось, что я услышал его от полковника.
– Вы что-нибудь поняли, полковник, о чем он говорил? – для уверенности, спросил я. – Нет? Я тоже! Что же будем делать?
– Спихни меня ко всем чертям! – сказал он, но, хотя армейский офицер и произнес это, не значит, что он позволит это сделать.
Мартино вызвал сержанта и дал приказ прочесать окрестности, разыскивая двойника. Сержант выглядел озадаченным, а полковник растерянным, поскольку все мы знали, что от этого не было никакого толку.
– Выполняйте приказ, сержант! – крикнул он. – Хорошо одно, – произнес немного позже. – Он сказал, что что-то уже произошло. Значит, скоро мы узнаем, что именно!
– Как бы я хотел, чтобы это оказалось в самом деле хорошо! – сказал я и оказался прав.
Через десять минут выяснилось, что это никак нельзя было назвать хорошим. Мы вышли из комнаты и спустились в холл, за нами виновато плелся небольшой отряд полковника, недоумевая, где ловить упорхнувшую птичку. А к нам двигался другой отряд – дюжина или около того. Пехотинцы поднимались по лестнице – по крайней мере, не чувствуя вины. Все они (вместо коричневой парадной) были облачены в походную форму и несли на плечах нелепые короткоствольные карабины. Карабины недолго держались на плечах.
– Приготовиться! – сказал их сержант, когда они оказались в полдюжине ярдов от нас.
Отделение остановилось, десантники опустились на колени, карабины мелькнули в воздухе ремнями, и уже были нацелены прямо на нас…
Из середины отряда вышел офицер.
– Вот дерьмо! – снова сказал полковник Мартино, и я не спросил почему.
Офицер был одет в такую же походную форму, как и десантники, но вы могли бы узнать в нем офицера по пистолету. Здесь что-то было не так, иначе я сказал бы сразу – и он подтвердил это.
– Я майор Доминик Де Сота! – произнес он хорошо знакомым мне голосом.
– Объявляю вас своими военнопленными!
Он сказал это достаточно четко, но в голосе слышалось напряжение. Я знал отчего: слова были адресованы полковнику, а глаза нацелены на меня. И их выражение мне было хорошо знакомо, совсем недавно я смотрел на себя точно так же. Я сказал:
– Привет!
Другой парень онемел.
– Полагаю, вы удивлены? – предположил я. – Это шутка?
Он дернул головой солдату, который подошел ко мне и заломил руки. Что-то холодное и жесткое обожгло мои запястья, и до меня дошло, что это наручники.
– Я не знаю, что вы подразумеваете под удивлением – сказал второй «я». – Но это не шутка! Вы все арестованы и находитесь под стражей!
– Чего ради? – спросил полковник, принимая собственные наручники.
– Пока мы не уладим с одним дельцем, касающемся вашего правительства!
– заверил нас «я». – Мы объявим, что они должны делать, и, пока не получим согласия, вы будете нашими заложниками. Это ваш самый лучший шанс? Если он вам не нравится, выберите другой – окажите сопротивление… Тогда нам не останется ничего другого, как убить вас…