Галебусу захотелось рассмеяться от бессилия. Все время, пока он следил за Дамиром, Эйзикил не спускал с Галебуса глаз. И теперь намекает: не лезь! Но сделал вид, будто открывает предателю великую тайну. Таким образом, старик обретает союзника, Галебус уже никуда не денется и будет делиться сведениями. Что ж, подыграем. Все равно выбора нет. Эйзикил умён.
— Сельмур тебе все расскажет, — безмятежно продолжал Эйзикил. — Ты сможешь распорядиться знаниями достойно. Тот, у кого в руках Забвение, будет править миром. Если ты хорошо себя проявишь, Гильдия замолвит за тебя слово. Ты ведь хочешь вернуться на Ангулем?
Пальцы Эйзикила зажали бусину, тонкие губы растянулись в подобии улыбки. Сейчас высунется раздвоенный язык ящера. Галебус понял, что помимо воли сжимает подлокотники, и заставил себя расслабиться. Стоит ли утверждать, что партия проиграна? Скорее нет, чем да. Он заполучил мощного союзника, велика вероятность, что совместными усилиями они справятся. А потом… Эйзикил уже очень стар. Галебус еще силен.
— Прости старческую многословность, — продолжил Эйзикил. — Есть и еще одна новость: на самом деле Дамир не погиб. Его личность была переписана моими учеными. Но на лабораторию напали, все наши братья мертвы… Да что это я, ты сам там был. Скорее всего, нападение на лабораторию организовал кто-то из варханов, они даже трансплантатор умыкнули и, возможно, осваивают его. Нас спасло, что они не знали, как работает устройство. Памятью Дамира обладает один из пятидесяти подопытных, которых завтра отправят на зачистку в Дикий город. Кто именно — мне не ведомо.
Голова закружилась от обрушившихся знаний, Галебус ощутил себя марионеткой в руках кукольника и с трудом подавил желание сжать виски. Он ненавидел внезапные перемены. Сумев взять себя в руки, проговорил:
— Те самые кристаллы, что я передал на Ангулем…
Эйзикил закивал.
— Это ведь… эксперимент! — громче обычного пророкотал Галебус. — Эйзикил приложил палец к губам, и пришлось перейти на шепот. — Вы уверены, что Дамир получил интересующие вас сведения? Уверены, что его память прижилась? Раньше подобного рода опыты проваливались!
— Если прижилась, мы вырвем её из носителя. Давай надеяться на лучшее, Галебус. От этого слишком многое зависит! — В голосе Эйзикила проскользнула грусть, он встал, широким жестом обвел «зал». — Посмотри, во что превращается наш народ! Клан Махов! Распущенность, везде распущенность! А ведь силой веры мы почти замкнули Кольцо миров, сейчас же… Наше поражение на Земле — наказание за распущенность и ослабление веры. Если не вернуть все на круги своя, скоро варханы уподобятся пеонам, коих интересует лишь собственная шкура. И мы падем. Явятся эти… с Земли, и установят свои порядки.
Негодованию Эйзикила Галебус внимал с вдохновенным видом, понимая, что старик доверяет ему так же, как любому терианцу, то есть никак, но решил, что правильнее ценный ресурс не переводить, а использовать. Прав Эйзикил: варханы должны веровать в Бурзбароса, так проще держать их в повиновении.
— Я правильно понял, — уточнил Галебус, — вы хотите, чтобы я выяснил, кто из подопытных носит сознание Дамира? А потом мы влезем ему в мозги и выудим нужное?
— Именно. В состав групп войдут тёмники как наблюдатели, а ты станешь над ними. Этого ты достоин.
«И ты отлично осведомлен», — додумал Галебус и заставил себя смириться с неизбежностью. Если ты недостаточно силен, твой удел — служение. Слабым себя Галебус не считал и не считал свою партию проигранной. Сейчас Эйзикил обошел его. Позже Галебус обретет величие. И отомстит Эйзикилу за унижение.
— Когда меня введут в курс дела? — поинтересовался Галебус.
— Сегодня вечером, — улыбнулся Эйзикил и махнул рукой. — А пока — свободен.
«Вот так поворот, — думал Галебус по пути домой. — Придется что-то сочинять, выкручиваться и делиться сведениями о Буром. Хотя, наверное, не стоит беспокоиться, я принял правила игры. Я ничего не знаю, хотя понимаю, что Эйзикилу известно все. Значит, сейчас выуживаю нужные данные и завтра-послезавтра передаю старику, а там надо будет постараться его переиграть. Как говорил покойный наставник — не спеши, а то успеешь не туда».
Планирование, игра на три хода вперед — вот стихия Галебуса. К сожалению, подлая жизнь раз за разом преподносила сюрпризы…
Галебус, подстегиваемый досадой и злостью на Эйзикила, буквально сгорал от нетерпения и даже не заметил, что миновал охрану и очутился на площади, что сыплет град и ветер пробирает до костей. О капюшоне он вспомнил возле двери собственного двухэтажного дома-башни. Шагнул под козырек, поскреб ржавчину на двери, проступающую под синей краской, убрал за уши пряди смоляных волос, посеребренных сединой, и наполнился предвкушением.
В гостиной ждал терианский перебежчик, которому обещали неприкосновенность в обмен на Бурого, живого и невредимого. Терианец вскочил с табурета и поклонился, коснувшись рукой деревянного пола. В огромном, на полстены, зеркале отразился тощий зад в потертых штанах, высунувшийся из разрезов плаща. Галебус придирчиво оглядел в зеркале себя: безупречен. Высокий, статный мужчина, только перешагнувший порог зрелости. Черная ряса подчеркивает аскетичную бледность лица. Смоляные волосы с редкими седыми нитями лежат ровно. Брови изогнутые, тонкие. Нос — породистый. Борода поседела раньше шевелюры и, пожалуй, придает солидности. Поставь рядом Галебуса и терианца, сразу поймешь, кто — вархан, хозяин жизни, а кто — жалкий смерд.
— Все, как вы хотели, мастер Галебус!
— Где он?
— В комнате без окон.
Представив пленника, связанного по рукам и ногам, в абсолютной темноте, скорчившегося, напуганного, Галебус кивнул.
— Хорошо, свободен, — проговорил он и позвал Мио.
Терианца сдуло ударной волной его голоса.
Из комнаты без окон показалась квадратная, бритая налысо голова Мио, следом за головой — могучие плечи. Неторопливо перебирая ногами-колоннами, манкурат приблизился к хозяину и навис над ним горой мяса. В его вычищенных мозгах плотно засело: хозяин — твое все, нельзя смотреть в лицо хозяину, и Мио уставился в пол прозрачными глазенками, изредка мигал. Веки его были лишены ресниц.
Заскулив, следом высунулся Куцык, любимый пёс Галебуса. Заметил, что хозяин не в духе, и, грустно цокая когтями, ушел к себе.
— Пленника — в подвал, — скомандовал Галебус.
— В подвал, — кивнул Мио, исчез за дверью и вернулся с извивающимся телом на плече.
Галебус обошел манкурата, чтобы заглянуть Бурому в лицо. Как и подобает терианскому отбросу, Бурый таращил глаза, пытался вытолкнуть кляп изо рта, мычал, дергался и колотил связанными руками по спине Мио. Галебус улыбнулся, вынул сухие прошлогодние репьи из бороды пленника и проговорил ласково:
— Сейчас ты мне все расскажешь. А не расскажешь по-хорошему, мы с Мио тебе поможем. — Галебус похлопал манкурата по плечу. — Неси, я скоро приду.
Бурый задергался сильнее — он увидел во взгляде Галебуса нечто, от чего зашевелились волосы на голове, захотелось выпрыгнуть из кожи и пуститься прочь, орать, пока не откажет голос.
Галебус вынул из шкафа чемоданчик, стряхнул пыль. Конечно, Галебус мог хранить инструменты и в подвале, но тогда он лишит себя удовольствия смотреть на происходящее глазами пленника. Он не услышит, как лязгает дверь за спиной и по коридору гулким эхом разносятся звуки шагов, не окунется в кроваво-красный свет, не пересчитает скользкие ступени, не представит себя там — связанного, дрожащего.
Чужая слабость. Мало найдется в обитаемых мирах людей, которые не склонились бы перед Галебусом. А вскоре их не останется вовсе.
Галебус остановился под дверью в святая святых, медленно-медленно отворил её — она застонала, заскрежетала.
Перед тем как снизойти до пленника, Галебус окинул взором подвал: светильники, имитирующие факелы, дают тусклый красноватый свет, стекла их вымазаны сажей, из-за чего на стенах — зловещие тени. Блики пляшут на блестящих лезвиях топоров, ножей, всевозможных спиц и пил, развешенных на крючках по стенам. Штукатурка умышленно ободрана, и видны камни разного размера, схваченные раствором. Под потолком скорчился человеческий скелет в закопченной клетке.
Вот он, Бурый. Мио почти обездвижил его на многофункциональном допросном кресле. Руки схвачены обручами и прочно пристегнуты к подлокотникам, ноги — крепко зафиксированы. Сейчас Мио закручивал обруч на голове Бурого, терианец скулил и подвывал, ворочал вытаращенными глазами.
Галебус торжественно водрузил на стол чемоданчик, щелкнул застежками — он раскрылся книжкой. На бордовом бархате, выстилающем его внутренность, были закреплены пинцеты, скальпели, зажимы и иглы разных размеров.
Бурый попытался мотнуть головой, но стальной обруч держал крепко.
— Мио, пусть он говорит.
Манкурат вынул тряпку, забивавшую рот Бурого, и тот забормотал:
— Что вы от меня хотите? Все расскажу… все. Только скажите, что хотите услышать. Что знаю — клянусь. Только не надо этого всего, хорошо?
— Какой ты, дружок, сообразительный, — улыбнулся Галебус, зафиксировал кисть Бурого и примерился, чтобы загнать под ноготь длинную иглу.
— Я же сказал, — лепетал повстанец, косясь на инструменты, — расскажу, спрашивайте. Спрашивайте. Аа-аа… Аааааа! Не надо. Не надо!!!
— Ладно, не шуми, не шуми, дружок. Помнишь, тебе приказали устроить засаду на двух человек, у них ещё пленник был в паромобиле…
— Не делал, ничего такого не…
— Я тебе не верю. — Галебус слегка кольнул палец пленника.
— Вспомнил! Да, было дело. Но я не мог отказаться. Меня бы тогда… Правда, не мог, священный круг мне на уста!!!
Галебус ударил его по лицу наотмашь, стряхнул с пальцев брызнувшую из терианского носа кровь.
— Не оскверняй святыню своим грязным ртом. Кто тебе заказал Дамира? Мне нужно имя.
— Камачек! Камачек! С сизым носом, толстый! Он в городе живет! Честное слово, правда. Клянусь.
— Мио, мы ему верим?
Манкурат таращился на светильники и не реагировал.