— Убери ножик! — крикнул ему Олф. — Он нам целый нужен.
Саур на мгновение замешкался, и этого хватило оборотню, чтобы стремительно к нему приблизиться, схватить за плечи и в упор заглянуть в глаза. Тысячник тут же зашатался, выронил меч и упал на колени. Еще мгновение, и острые, как ножи, когти начали бы сдирать с него доспехи вместе с кожей, но Сольвей успела швырнуть в оборотня оберег, отлитый в Холм-Готе из серебра, освященного самим Первым Святителем. Оборотень, не разглядев в темноте, что именно в него летит, вместо того, чтобы увернуться, перехватил его на лету и тут же отдернул лапу, спаленную по локоть. Не переставая вопить, он упал на четвереньки, обернулся черным лохматым конем и сорвался с места в галоп, держа на весу правое переднее копыто. От боли он, видимо, совсем перестал соображать и помчался как раз в ту сторону, где была дорога, лагерь войска Холмов и конная засада Служителей, которые уже мчались ему навстречу. Оборотень затормозил, осадив свой конский зад, развернулся в прыжке и помчался обратно. Верви хлыстов обожгли задние ноги коню-оборотню, и он повалился на бок, принимая вид человека. Олф и Гордог кинулись к нему, надеясь связать, пока тот не опомнился, но их остановила Сольвей:
— Всё равно его не связать — вывернется. Не давайте ему уйти…
Оборотень уже бодренько хромал в сторону ближайшего леска, до которого было не больше сотни локтей, и Олф с Гордогом тут же помчались за ним.
— Только не смотрите ему в глаза! — крикнула им вслед ведунья.
Они уже почти настигли нелюдя, когда тот обернулся к ним вполне человеческим бородатым пропитым лицом и сказал с неподдельной обидой в голосе:
— Вы совсем не чтите обычаи. Вы всё перепутали — это оборотни должны охотиться на людей, а не люди на оборотней. — Он уставился на Элла Гордога, и в его глазах разгорелся зловещий красный огнь
Элл отвел взгляд, почувствовав, как вечный холод и мрак пытается вползти в его душу, и вновь опоясал оборотня плетью. До противника уже дошло, что просто так скрыться ему не удастся, и он бросился на Элла, мгновенно отрастив клыки и костяную чешую, но было уже поздно — Герант, скакавший впереди своего отряда, уже оказался рядом. Он соскочил с коня и, обежав вокруг оборотня, очертил посохом кольцо. Теперь оборотню предстояло либо оставаться на месте, либо сгореть заживо, пытаясь переступить черту, оставленную посохом Первого Святителя. Вскоре его тело уже билось мелкой дрожью, опутанное прочной сетью, которая нашлась в пожитках запасливого мастера Клёна.
Эрл Бранборг в одиночестве сидел у жаркого костра на толстом сосновом бревне. Чуть поодаль за его спиной стояли стражники, опасаясь даже малейшим шорохом побеспокоить своего лорда. А из соседнего шатра время от времени раздавались нечеловеческие вопли, способные устрашить кого угодно, и неразборчивые голоса. Юм, заслышав дикие крики за пол-лиги, отправился посмотреть, что же там происходит, и обнаружил отца, безмолвно сидящего неподалеку от шатра, сотрясаемого воплями. Стражники не решились остановить его, хотя лорд настрого приказал всем относиться к Юму как к простому сотнику и на время похода забыть, чей он сын.
— Мой лорд, что там происходит? — спросил Юм, указывая рукой на шатер.
— Там оборотень, — ответил Эрл, приглашая сына присесть рядом. — Его поймали вскоре после заката и теперь пытают серебром.
— А можно мне посмотреть? — спросил Юм, рассматривая пламя костра.
— Нет, сын, нельзя, — ответил лорд тихо, но твердо. — Я не хочу, чтобы ты смотрел на пытку. Пусть даже там пытают не человека, а порождение Тьмы.
Вопли в шатре стихли, полог откинулся, и оттуда вышел Герант с серебряным прутом в руке. Он подошел к костру и, склонившись над ухом лорда, негромко сказал:
— Мне кажется, он готов говорить…
Эрл поднялся с бревна и, взяв сына за плечи, сказал:
— До рассвета уже не долго, а переход будет нелегкий. Иди спать — это приказ.
Он направился вслед за Герантом, а Юм, подождав, пока они скроются в шатре, пошел исполнять приказание своего лорда.
Посреди шатра горел огонь, и дым, поднимавшийся вверх, выходил через отверстие в куполе. Оно же притягивало к себе дым нескольких факелов, горящих непривычно ярко. Видимо, Сольвей добавила в горючую смолу что-то, делающее пламя похожим на дневной свет. Оборотень сидел, забившись в угол большой клетки, которую мастеровые сладили для него из осиновых кольев. Сквозь прутья на нелюдя в упор смотрели Сольвей и Олф, а рядом стояли два Служителя с длинными серебряными щупами в руках.
— Ты хотел нам что-то сказать, — напомнил оборотню Герант, подойдя вплотную к клетке.
На мохнатом теле чудовища возникла человеческая голова с потухшими глазами и горестно искривленной линией рта. Нелюдь обвел всех мутным взором и вдруг неожиданно писклявым голосом проверещал:
— А пусть добрые людишки накроют мою чудную клеточку черным покрывальцем, а то я заболею и умру у вас на глазах, и вам будет стыдно за то, что сгубили меня, такого беззащитного…
Один из служителей просунул в клетку щуп, и оборотень, умолкнув, метнулся в противоположный угол клетки, мелко задрожал и, стуча клыками, проскулил:
— Ну, правда, прикройте, а… А то мне и так говорить трудно. Челюсти сводит.
Герант посмотрел на Сольвей, Сольвей глянула на Олфа, и тот, ни слова не говоря, собрал четыре из семи факелов и загасил их в лохани с водой.
— А теперь говори, кто ты такой, откуда взялся, кто твой хозяин, — потребовал Герант, как бы невзначай положив конец серебряного прута на край клетки.
Оборотень посмотрел на него затравленно, и вдруг в глазах его вспыхнули красные огни.
— Неймется ему! — крикнул Олф и метнул нож, пригвоздивший плечо оборотня к осиновому пруту. Нелюдь взвыл и дернулся, отодрав плечо от дерева, но нож, поблескивая серебряной рукоятью, продолжал торчать из зарослей шерсти. Оборотень попытался вырвать и его, но тут же отдернул обожженную лапу.
— Эй, — позвал он Олфа. — Вынь ножичек-то свой. Не мучь меня так, а то Великий Морох тебя покарает. — Он выставил плечо вперед так, чтобы Олфу было удобнее дотянуться до рукояти, и начал скулить, как обыкновенная собака, побитая хозяином. Начальник стражи выдернул кинжал и отер его о шерсть оборотня.
— Какую вещь из-за тебя испоганил, — с тяжким вздохом сказал он и швырнул нож в костер.
— Я всё оплачу, только жизни не лишайте! — пискнул оборотень и целиком принял человеческое обличье. — И всё вам расскажу, что могу, конечно, чем смогу…
И тут вплотную к клетке подошла Сольвей, просунула ладонь между прутьев и схватила оборотня за ухо. Тот хотел было взвыть, ожидая очередного подвоха от этих ужасных, коварных и подлых людишек, но никаких серебряных колец на пальцах ведуньи не оказалось, и оборотень от неожиданности даже как-то притих.
— Сначала расскажи нам, что ты делал до того, как стал оборотнем? — спросила Сольвей почти ласково. — Ведь ты же когда-то был человеком…
Оборотень даже как-то обмяк и съежился еще больше, чем раньше. На лбу его выступили крупные капли пота, один из его зрачков закатился куда-то вбок, а другой чуть ли не вывалился наружу.
— Лучше засуньте мне в задницу серебряный дротик, — прошипел он. — Лучше зажарьте меня на солнце, только не напоминайте мне об этом. Я оборотень, служитель Тьмы, посланец Мороха, великого и вечного.
— Зачем вы похищаете людей? — спросил Олф, взяв в руку один из горящих факелов и сунув его под нос оборотню.
— Ой, не знаю, не знаю, не знаю, — заверещал нелюдь, но Олф приблизил к его оскаленной морде пламя факела. — Их хочет Морох. Чем больше мы их притащим, тем скорее нам будет принадлежать вся земля, и мы будем жить на ней как люди, то есть вместо людей. А ему вовсе люди не нужны… Ему нужны только их тела. Вот если бы вы трупы-то не сжигали, а в землю закапывали, как лесные варвары, мы бы и могилки свеженькие выгребали. Он ведь сначала их убивает, а потом оживляет, и они воюют за него героически.
— Где он скрывается?! — рявкнул Герант.
— А вам туда всё равно не дойти. Это так далеко на севере, что никакой человек дотуда не допрыгает. В пути в сосульку превратится. Кой-кто пытался, так мы их потом собрали и Мороху доставили, и он нами был очень доволен…
— Кто такой Морох? — голос Олфа прозвучал еще более грозно.
— Это мой господин. Он велик и всемогущ. Он не простит мне, что я еще не сдох. Но и вы скоро пожалеете, что живы.
Все замолкли, так что некоторое время было слышно лишь, как трещали факелы и поленья в костре. Оборотню, видимо, показалось, что он сказал слишком много, и было заметно, что кара, которая последует от Мороха, куда страшнее, чем пытка серебром и светом.
— Если мы его еще о чем-нибудь спросим, он просто издохнет, — сообщила Сольвей, рассматривая оборотня.
— Истинная правда! Издохну! — оживился нелюдь. — Я и так уже почти дохленький. Довели…
— Выйдем, — предложил Герант и первым направился к выходу.
Они подошли к тому же костру, возле которого накануне сидел в одиночестве лорд Бранборг. Стражники, гревшиеся у огня, расступились и отошли на почтительное расстояние.
— Оборотень больше не скажет нам ничего, — сказал Герант, когда лорд, начальник стражи и ведунья приблизились к нему. — И, пожалуй, действительно долго не протянет.
— Одним чудищем меньше будет, — высказался Олф. — Вот только трудов жалко. Сразу бы его прикончили, глядишь, и Саур был бы цел.
— Саур и так цел, — ответила ему ведунья. — Отоспится, отваров попьет и будет как новенький. Есть снадобья, которые заставляют людей говорить только правду, но как они подействуют на оборотня, я не знаю.
— Так вот… — прервал Герант едва начавшийся спор. — Вам известно, что мы, Служители, отличаемся от всех остальных людей тем, что нам приходит Откровение, ниспосланное самим Творцом или Его Отражением, обращенным ликом своим к миру, в котором мы имеем радость жить. Ибо бессчетно число миров, созданных Творцом… С Откровением к нам приходит знание того, что недоступно прочим, и лишь некоторым из нас известно Истинное Имя Творца, способное истреблять нечисть и исцелять безнадежно больных. Я хочу Именем Творца снять с человека чары, превратившие его в оборотня. Долго он, конечно, не проживет, даже если у меня всё получится, но успеет нам рассказать обо всём, что знает, а потом душа его отправится туда, где будет неподвластна Нечистому…