не дорожат остатками того мгновения, которое им отпущено по его воле, по его доброй и милосердной воле…
Хомрик ничего не пил и не ел, более того, он даже не сидел, как бы забыв о своей когда-то давно заработанной привилегии – сидеть в присутствии Великолепного… Треш стоял, сложив руки на груди, с видом человека, которого оторвали от важного дела – дела его действительно были важны до последнего момента – за каждый откованный ледяной меч он получал две пригоршни золота. Возможно, он доживет до тех дней, когда золото снова будет в цене… А вот Щарап, как обычно, сидела в позе нищенки с рыбного базара, галдящего под стенами крепости Корс, лицо ее было наполовину прикрыто драным платком. Когда-то давно по его недосмотру она научилась заглядывать в размытые картины будущего и даже как-то их толковать, а это была наука, недоступная даже ему, и вот она, старая верная Гадалка, – и та проморгала… Хач, как всегда, явился с дарами… Бочонок зелья из погребов его кабака, может быть, придется кстати… Теперь он, Кабатчик, вновь становится самым нужным из Избранных – оборотней почти не осталось, но пока стоит крепость Корс, пока разливается по черным кружкам дрянное вино в ее кабаках, леса не оскудеют нечистью, зловонной, тупой, но такой необходимой… А Гейра, одетая в черный бесформенный балахон, скромно стояла, прислонившись спиной к скале. Она тоже еще пригодится, царица похоти, еще немало душ принесет она ему на золотом блюде, только бы сдержаться, не проделать с ней то же, что когда-то он сотворил с Гадалкой…
Великолепный шагнул на скалу, и ступня его босой ноги вдруг ощутила какую-то неровность. Он глянул под ноги и, наклонившись, поднял золотую двурогую корону, которая была нахлобучена на серый камень странной формы, покрытый трещинами. Как только он снял с него корону, камень рассыпался в пыль, и каждый из Избранных вздрогнул. Великолепный, глянув в последний раз на отблески Алой Звезды, отраженные золотыми рогами, швырнул корону вниз.
– Пусть теперь сама ищет нового хозяина, – сказал он, не удостоив никого взглядом. – Гейра, я же говорил тебе, что не стоит торопить события – найти себе достойного хозяина корона может только сама…
Все его слушали с должным почтением, ему лишь показалось, что Гейра что-то жевала, наверное, кору хлои, южного дурманного дерева, в честь которого была когда-то названа идолица-покровительница Собирателей Пены…
– Просрали победу! – начал Великолепный торжественную обвинительную речь, но тут же сорвался на крик: – Где Резчик?! Где этот помойный щеголь?! Почему вы за него отдуваться пришли?!
– Ищут, – спокойно отозвался Хач, который чувствовал себя среди прочих самым незапятнанным. – Все гарпии и все уцелевшие оборотни ищут. Вот-вот притащат.
Все вздохнули с облегчением – крайний был определен, и то, что с ним вскоре сделают в назидание другим, никого особо не волновало.
Ждать долго не пришлось. Не успел Сиятельный Морох продолжить свою мысль, как послышалось отдаленное хлопанье крыльев, и, разрушая мощными взмахами дымные строения Гейры, над скалой промелькнули две гарпии. Одна из них осталась кружить наверху, боясь без дела приблизиться к Великолепному, а вторая, опустившись как можно ниже, сбросила бесчувственное тело, обляпанное грязью и кровью. Определить, что это Траор, можно было только по лохмотьям, в которые превратился его роскошный черный камзол с красными кружевами. Резчик лежал, не шевелясь, но все знали, что умереть от подобных ран он не мог, если, конечно, на то не будет воли Великолепного.
– А ну-ка, приведите его в чувство! – скомандовал Морох.
Гейра подошла к бывшему товарищу, правой рукой схватила его за волосы и откинула ему голову назад, а на левую ладонь выплюнула свою жвачку и засунула ему в рот. Резчик тут же начал давиться и хрипеть, а по всему его тощему телу пробежала судорога.
– Очнись, дорогой, – ласково сказала ему Дрянь. – С тобой сам Великолепный говорить хочет, а ты валяешься как мешок с дерьмом.
Траор тут же сделал попытку встать, опираясь на плечо Гейры, но она уже отскочила в сторону, решив, что приказ выполнен, а дальше пусть Морох сам с ним разбирается. С третьей попытки ему удалось-таки подняться на колени и разлепить глаза.
– Великолепный! – прохрипел он. – Я не виноват! Я не хотел… Это всё Мясник! Он мне сказал, чтоб я не совался.
– А коли не виноват, так зачем бегал от меня? – поинтересовался Морох. – Пусть Мясник – главный… Помню, сам назначал… А приглядывать, значит, не надо! А кто доложил мне, что всех врагов заживо похоронил! Вон они, погребенные, сейчас мои последние войска добивают! Огнем жгут! Тебя бы туда…
Резчик почуял соломинку, за которую можно ухватиться, и завопил:
– Пошли меня! Я оправдаю! Я еще не дохлый!
– Ты уверен? – участливо спросил Морох, и ответом ему было молчание – вместо Траора, Резчика, Избранного перед ним валялся булыжник, на котором вырисовывалось каменное лицо с выпученными глазами и ртом, распахнутым в безмолвном крике.
– Не выбрасывай. Пригодится еще, – сказал Великолепный Гейре после короткого молчания. – Хотя мне сейчас не резчик нужен, а каменотес… Каменных идолов на дольше хватает. Обидно… Столько трудов, и не только моих, даром пропало из-за одного тупицы и одного лентяя, который хуже тупицы…
– Ваши шлуги вшегда ш вами! – подала наконец голос Щарап. – Мы ешшо им покажем.
– Щарап, старушка моя. – Чувствовалось, что после расправы с Резчиком гнев Великолепного несколько смягчился. – У меня нет слуг. Я уже устал повторять, что я свободен от вас, но и вы свободны от меня. Мы просто соратники, друзья, сообщники, собутыльники, наконец… Мы просто делаем общее дело, мы боремся за нашу мечту. Конечно, мы не можем сокрушить Небесного Тирана, но, разрушив его творение, мы расчистим место для собственного творчества. И нам уже не будут помехой законы природы, которые Он дал этому миру, ни эти мелкие твари, гордо именующие себя людьми. Чтобы начать творить что-то действительно великое, необходим Великий Хаос, а его невозможно добиться, не завоевав себе свободу, не уничтожив всё, что стоит на пути к этой свободе! Смертные со всем их ведовством, ремеслами, искусством лишь играют в кубики, которые подсунул им однажды Небесный Тиран, но мы-то не дети – мы жаждем истинного творчества, и наша с вами гордость не позволяет нам размениваться на мелочи.
Когда пламенная речь была закончена и Великолепный рукавом мантии отер со лба капельки пота, к нему на цыпочках подошел Хомрик и негромко сказал:
– А может, гарпий на них спустить.
– А ты знаешь, сколько трудов надо положить, чтоб одну гарпию слепить! Они ж сами не размножаются… Не научились еще. Нет уж, пусть мои истуканчики напоследок порезвятся, побольше народу порубят… Пусть. Мы пойдем другим путем. Эту войну мы проиграли… За двести лет с места не сдвинулись. Отныне мы будем помогать им, врагам нашим. Помогать в войнах друг против друга, в поисках причин для ссор. Для кровавых ссор! А еще есть голод, болезни, скверные правители, нерадивые работники, бандиты с большой дороги, склочные жены, дрянные бабы. – Он подмигнул Гейре, а потом поднял глаза куда-то вверх и крикнул: – Слава тебе, Творец, что ты наделил тварей твоих свободой воли и правом выбора! Я подскажу им, как следует употребить эти дары твои для пользы моей!
– Ура!!! – Хомрик захлопал в ладоши и затопал ногами. Все прочие тоже начали сдвигать ладони, даже угрюмый Кузнец, который не захотел даже попытаться понять, что тут вообще происходит. Его волновало только одно – чтобы прибыльная и непыльная работенка не уплыла из рук. А все прочие были действительно рады, рады хотя бы тому, что не их сегодня обратили в камень…
«12-го дня месяца Студня 706 года от Основания армия верховного вождя Холмов лорда Эрла Бранборга в решительном сражении сокрушила под стенами Скального замка бесчисленные орды бледных меченосцев, многих порубив мечами, а прочих предав огню, льющемуся со стен. Лишь немногим более сотни из них удалось вырваться в долину, но и их настигли парусные сани, подоспевшие с запада. Счесть убитых меченосцев невозможно, ибо тела их, сраженные огнем или мечом, предаются зловонному гниению и разваливаются на куски. Воинство Холмов потеряло убитыми шесть сотен и две дюжины: сотня и дюжина – из Холм-Дола, Служителей Храма – четыре дюжины, прочие – выходцы из разных Холмов и вольных селищ. Из знатных господ погиб Герт Логвин, лорд Холм-Бора, да примет их всех Творец…» – Ион вновь был краток… С самого начала похода он подробно, почти на полстраницы описывал события каждого дня, но возле селища Первач Сольвей обнаружила покинутую землянку ведуна и выпросила у Иона кож для письма, чтобы переписать для себя несколько рецептов. А утром, перед выходом, выяснилось, что Сольвей просидела в землянке всю ночь и извела на записи больше двух дюжин драгоценных листов. И теперь даже самые важные из событий приходилось описывать, укладываясь в несколько строк…
Меченосцы с неимоверной силой забрасывали крюки с веревками на высоту полусотни локтей, а потом, подобно паукам, лезли наверх. Похоже, что только они и не услышали звука серебряного рога. Вниз сотнями полетели бочки с горючей смолой и мешки с черным камнем, но они и на это не обратили никакого внимания, продолжая лезть вверх, срываясь, падая, получая увечья, от которых живой скончался бы тут же. Но когда пространство между стенами наполнилось неимоверно жарким ослепляющим огнем, когда их тела начали трескаться от жара, а мечи оплавляться, они отступили к дальней стене, чтобы там в безопасности переждать огненный ливень. Видимо, что-то им подсказывало, что запасы смолы у защитников замка не бесконечны, и когда-нибудь это кончится.
А тем временем воины Олфа, Геранта и лорда Логвина перебили немногих меченосцев, оставшихся за внешними стенами, и, как было условлено, заняли позиции у ворот, чтобы встретить мертвяков, отступающих из замка. Олф взял под охрану главные ворота, Герант – западные, а лорд Логвин – восточные. Но, видимо, всполохи огня не доставали до внешней стены, возле которой столпились меченосцы, и враг пока не стал ломиться наружу, как ожидалось. Но бочки со смолой продолжали сыпаться, и в их пламени наконец-то занялся черный камень.