– Вы даже и этого не можете, – совершенно спокойно ответил Герант. – Чтобы наложить проклятие, тоже необходимо знать язык Творения, а вам он неведом.
– Мы сотни лет их обороняли, а они вон чего творят! – обратился Брик за сочувствием к королеве. – Если вы, Сиятельная, пойдете сейчас у них на поводу, они подчинят себе сначала Служение, а потом и всё королевство!
Элис смотрела то на Брика, то на Геранта. Больше всего ей хотелось, чтобы Служители сами между собой договорились, но по всему было видно, что вряд ли это возможно. Почему-то слова Геранта внушали ей больше доверия, но Брик всё-таки был свой. Собственно, ни Брик и никто другой из пальмерских Служителей не настаивал на ритуале, считая, что любое проклятие снимается забвением, но Элис слишком хорошо знала, что мало кто из них всерьез относился к Служению, и считала, что они слишком хорошо живут, получая двенадцатую часть от всего, что приносили ремесло, охота и землепашество. Накануне первого вторжения меченосцев правившая тогда королева Окса решила сократить их долю втрое, но последовавшие за этим бедствия Служители объявили карой Небесной за небрежение к ним, и доля была восстановлена. А ведь Нау говорил, что там, за горами, Храм сам себя содержит, и от мирян принимаются лишь добровольные подношения.
Королеве вдруг показалось, что ее молчание слишком затянулось, и решать, тяни – не тяни, всё равно придется ей, и она решила:
– Сначала я сделаю, как хочет того Служитель Брик, а потом сразу же повторю обряд, но по канону Храма и слову Первого Святителя. – Она кивнула Геранту, и тот, не глядя, распахнул книгу Брика на нужной странице и отошел в сторону.
Брик с видом победителя, высоко задрав подбородок, вновь взял королеву под локоть и подвел к тумбе, и она, взяв из его рук крохотную серебряную фигурку сидящего старичка, приготовилась читать.
– Служитель Брик, а кого изображает эта фигурка? – поинтересовался Нау.
– Это священное изображение Безымянного, Творца нашего, – охотно сообщил ему Брик, не оборачиваясь.
– Еще бы он идола сюда приволок, – проворчал Герант.
– Мы выйдем. Как закончите – позовете, – сказал Нау, направляясь к выходу.
Служители из Холм-Гота уже подошли к двери, когда откуда-то сверху раздался нарастающий гул, часовню начало трясти. Королева выронила фигурку, а Брик упал на колени и начал что-то бормотать себе под нос. Из небольшого окна почти под самым потолком вовнутрь провалились оторванные ставни, вслед за ними оттуда начали сыпаться снежные комья, а потом окно забилось снегом. Брик и королева барахтались в снежной куче, Нау взялся помочь Элис, а Герант ударил плечом в дверь. Но дверь не поддавалась, а после третьего удара, вместо того чтобы вылететь наружу, прогнулась вовнутрь, и из щелей тоже полез снег.
– Нас завалило! – крикнул Брик, а потом уже тише добавил: – Это снежный обвал… Такое случается… Могло и по крышу закопать.
– Дымоход работает. – Нау показал на очаг, который продолжал пылать чистым бездымным пламенем. – Если дым выходит, значит, и мы выберемся. Не будем отвлекаться. Мы ведь собрались проклятие снимать. Брик!
– Я позже… – пробормотал Брик. – Сперва вы давайте… Я потом. Сиятельная, потом я…
– Так-то лучше… – Герант начал отряхивать рясу от снега.
Хомрик сидел на горном склоне, высунув голову из облака, нанизанного на вершину. Лицо его было покрыто свежими рубцами, а в груди, которая и так была впалой, образовалась вмятина. Рядом стояла Гейра в своем черном облачении и смотрела вниз, стараясь хоть что-то разглядеть за пеленой тумана. Ниже, там, где облака были погуще, дремала гарпия, зарывшись в сугроб. Они чего-то ждали, Хомрик – нетерпеливо ерзая, а Гейра – небрежно сплевывая вниз какую-то жвачку. Окружающее пространство было заполнено до краев непорочной тишиной, а всё, что было непорочно, Гейру раздражало, но она не могла позволить себе показать свою нервозность перед этим уродом, который был хоть и придурковат, но очень полезен. К тому же кое-кто из Избранных не оправдал даров Великолепного, а новых достойных еще не появилось.
Снизу раздался приглушенный грохот. Ловушка захлопнулась. Хомрик тут же начал болтать ногами и хлопать в ладоши.
– Ну, вот они и влипли! – кричал он, не забывая при этом пакостно хихикать. – Хоть от этих избавились! Мелочь такая, а как мешали.
– Сходил бы да проверил… А то будет как в прошлый раз, – посоветовала Гейра.
– Да ну что ты! Не видишь, какой я весь израненный! – возмутился Хомрик. – И вообще, мы так не договаривались. Я воевать не нанимался. Мне и так больше всех вас вместе взятых достается. Я как пчелка тружусь, ни сна, ни отдыха не знаю. Сама сходи да и посмотри, а мне к этой хибаре и приближаться-то противно. Там оберегов ихних понатыкано прямо как в Храме. Я после этого заболею и умру. Кто тогда Великолепному послужит, общее дело с ним поделает? Вы, что ли?! Ты всё кайф ловишь, Щарап, дохлятина, только и знает, что каркать, Треш золотишко свое пересчитывает, да и зачем он нужен теперь…
– Тихо, – сказала Гейра, затыкая Хомрику рот ладонью.
Она прислушалась, а Хомрик тем временем, задрожав от вожделения, щекотал языком ее ладонь. Гейра какое-то время это терпела, а потом той же ладонью отвесила Писарю звонкую затрещину, от которой вниз сорвалась еще одна лавина.
– Ты опять промахнулся, мой дурачок, – почти нежно сказала она. – Ты маленько опоздал, они уже вошли вовнутрь. Я слышу их голоса… Я чую дым их очага.
Хомрик струхнул не на шутку. Ему почему-то показалось, что на этот раз крайним окажется именно он.
– Как стемнеет, я отправлю туда оборотней, которые остались. – На этот раз голос Дряни звучал зловеще. – Но будет уже поздно, Писарь. Они успеют раньше, если уже не успели.
– Всё равно лучше их убить! – бодро высказался Хомрик. – Тогда больше не напакостят. Только оборотни к тому месту тоже не подойдут. Не смогут они. Передохнут от такой святости. Может, лучше гарпию на них уронить?!
Гарпия внизу, почуяв недоброе, вытянула длинную шею, заглянула Хомрику в глаза и тут же получила от него увесистый удар по морде. Эти твари были любимым произведением Великолепного, и хотя от жизни радости им никакой не доставалось, расставаться с ней им не очень-то хотелось. Но не подчиниться своим хозяевам они тоже не могли.
– За эту зверушку Великолепный с тебя шкуру сдерет, – сообщила Хомрику Гейра.
– А может, наплевать на них, – предложил Хомрик. – Когда их в покое оставляешь, они сами себе начинают гадить, да так, что ни мне, ни тебе не придумать. Переждем маленько, поживем в свое удовольствие, а там, глядишь, снова какое-нибудь дельце созреет.
– Вот Великолепному это и скажи.
– Нет уж, ему я лучше доложу о каких-нибудь несомненных успехах… Да я ему еще дюжину таких проклятий устрою! Что он в это-то вцепился! Я не могу, дескать, явиться незваным! Да позвали уж давным-давно. Или на каждый раз ему отдельное приглашение требуется? Да будь я на его месте… – Хомрик прикусил себе язык. Раскаянье навалилось на него, что та лавина. Он начал медленно и вдумчиво проклинать себя самого, свой язык, Гейру, которая наверняка дословно запомнила всё, что он успел ляпнуть, Служителей, которые, уцелев, устроили ему последнюю подлость, Небесного Тирана, из-за которого, собственно, всё это и началось…
– Придется тебе, дружок, всё-таки идти, – сказала Гейра очень тихо, и Хомрик понял, что идти придется…
Он погладил по голове гарпию, посмотрел в упор на солнце, прижался отвислой щекой к крутому бедру Гейры, а потом встал на край почти отвесного склона, у подножия которого располагалась та самая злосчастная часовня.
– Я – камень у мира на шее!!! – раздался его громогласный вопль, от которого горы вновь затрясло, и даже невозмутимая Гейра вздрогнула. А Хомрик уже катился вниз, и пока он летел, вслед за сердцем, окаменевшим давным-давно, каменела вся его остальная плоть. И вскоре не Хомрик, а памятник Хомрику завис над куполом часовни, стремясь упасть поточнее, чтобы на этот раз у врагов не осталось ни одного шанса выжить. Но в этот момент возле торчащего из-под снега шпиля возникло шевеление, и какой-то серый силуэт начал отползать в сторону. И тогда камень заметался в полете, не зная, какая из целей важнее, чья смерть принесет больше благ Великолепному. В сторону от часовни полз человек в рясе, явный Служитель Небесного Тирана, и камень метнулся к нему, но когда до возмездия оставались доли секунды, к небу поднялся тонкий зеленоватый лучик, и вверх понеслись страшные слова… Это были слова Силы, произносимые на языке Творения. Последним проблеском сознания Хомрик понял, что выбрал не ту цель, и камень метнулся в сторону, но было уже поздно.
Раскаленный булыжник врезался в снег между часовней и Служителем Бриком, которого Герант как постороннего, не имеющего права наблюдать таинство, выставил наружу через маленькое окно под куполом часовни. Камень пробил толщу снега и, столкнувшись с гранитной твердью первородной породы, распался на тысячи мельчайших осколков, которые, разлетевшись в разные стороны, разметали снег вокруг строения, выломали ставни в часовне, а один из них даже ударил в грудь Геранта, которого спас скрытый под рясой бронзовый панцирь. А Служителя Брика взрывом подбросило вверх, да так, что он успел подумать лишь о том, что, вероятно, возносится при жизни прямо к Небесному Престолу. Он наладился было распевать гимны во славу Творца, сочиненные им же самим на досуге, но встречные потоки холодного воздуха не давали ему и рта раскрыть. Очнулся он действительно выше облаков на какой-то снежной горе, а рядом сидела какая-то девка в черной хламиде.
– Ты кто? – лениво спросила девица.
– Я – Служитель Брик, – честно ответил он.
– Если ты – Служитель, то я – девственница! Ха-ха-ха! – Она засмеялась так искренне, так заразительно, что Брик тоже начал в тон ей прихохатывать.
А потом она взяла его за руку, погладила его узкую длиннопалую ладонь и сказала просто и буднично:
– Пойдем-ка, дружок, со мной. Не пожалеешь…