– Ярл, – сказал он, когда Ааринг вернулся, – приведи завтра еще людей. Найдите этот амулет, талисман, или как его там. Вальтер, как думаешь – Мгла не откажется на какое-то время взять под опеку моих детей? У меня будет полно дел, пока все не успокоится.
– Если ей поможет Непанта, она наверняка справится.
Рагнарсон смерил его взглядом. Вальтер наверняка знал… Но что теперь горевать? Что, собственно, мог сделать Вальтер? Донести на Туррана? Кто еще мог знать? Кто им помогал? Хаакен? Хаакен был тогда в доме… Нет. Браги знал брата. Хаакен перерезал бы им горло, если бы знал.
Он начал размышлять о случившемся. Нужно было раскрыть тайну.
Вартлоккур позвал его в пустой угол.
– Я появился в весьма напряженную минуту, – прошептал чародей. – Но то, что привело меня сюда, еще не случилось. И если ты будешь действовать быстро, возможно, удастся все предотвратить.
– Что? Что еще может случиться? Что еще они могут мне сделать?
– Не тебе. Кавелину. Ничего личного. Хотя пострадать можешь и ты.
– Не понимаю.
– Твоя другая женщина.
Внутри у Рагнарсона все сжалось.
– Фиана? То есть… королева?
– Мое внимание привлек ребенок.
– Но ведь…
– Уже скоро. Через два или три дня. Мои пророчества, хоть и нечеткие, сходятся в одном: дитя, которого коснулось в чреве Фианы древнее зло, может сотрясти основы мира… если выживет. Но может и не выжить. Есть силы, которые…
– Силы… Я стер бы тебе подобных с лица земли, если бы мог…
– В таком случае мир стал бы чересчур уныл, мой господин. Но сейчас важнее всего королева. И ребенок.
– Боги, как же я устал! Устал от всего. Десять лет назад, когда у нас был земельный надел в Итаскии, я жаловался, что жизнь становится скучна. Теперь бы я все отдал, чтобы вернуться в те времена. Моя жена была бы жива. Как и мои дети…
– Ошибаешься. Я знаю.
Рагнарсон посмотрел ему в глаза. Да, Вартлоккур знал. С той же безысходностью он жил уже сто лет.
– Карак-Страбгер… Баксендаль. Почти пятьдесят миль. Успеем?
– Понятия не имею. Если лошади будут быстры…
– Заберем их у курьеров.
Новацией Рагнарсона, которую, впрочем, подсказал ему Дерель, была система курьерской почты, позволявшая быстро предупредить об опасности. Ее промежуточные станции находились в главных постоялых дворах провинции. Каждая получала субсидии на содержание лошадей для курьеров. Система эта обходилась значительно дороже традиционной, когда почту просто вручали направлявшемуся в нужную сторону путнику и передавали таким образом из рук в руки, пока та не добиралась до адресата. Новая система, однако, была намного надежнее. Рагнарсон рассчитывал, что когда-нибудь ему удастся убедить Торговую Гильдию, чтобы та пользовалась исключительно ею, обеспечив очередной источник доходов для короны.
– Ярл, прикажи оседлать лошадей и привести их к дому. Скажем… трех. Для меня, для чародея и для Рагнара. Хаакен остается за главного, пока я не вернусь. Его слово – закон. Ясно?
Ааринг кивнул.
– Вальтер?
– Понял. – Он бесстрастно взглянул на Браги.
Браги не сомневался, что его поездка к королеве станет дополнительным поводом для сплетен, но не стал ничего говорить по этому поводу. Его соратники могли решить и сами, следует ли держать язык за зубами.
Он по очереди посмотрел на каждого. Взгляд его упал на Майкла Требилькока. Бледный юноша все еще целился в Вартлоккура – машина, а не человек.
– Извини, – обратился Рагнарсон к чародею. – Майкл, можно тебя на минуту?
Он отвел его вниз, а потом на другую сторону сада. Над Капенрунгом уже занимался рассвет. Где-то там, страдая, лежала Фиана, а их дитя пыталось раньше времени вырваться из утробы.
– Майкл…
– Да?
– Я пока не слишком хорошо тебя знаю. Ты все еще мне чужой, даже по прошествии нескольких лет.
– Да?
– У меня насчет тебя странное предчувствие. Ты мне нравишься, и я тебе доверяю. Но не ошибаюсь ли я?
В саду царили мир и спокойствие. Сзади дом Рагнарсона выглядел столь же безмятежно, как и соседние.
– Не уверен, что понимаю, о чем ты.
– Я понятия не имею, кто ты, Майкл. Ты до сих пор полностью закрыт. Мне известно о тебе лишь то, что рассказал Гьердрум. Ты ничего о себе не говоришь. Ты полная загадка. Естественно, это твое право, но ты стал частью команды. Я едва заметил, как это произошло, – слишком уж ты скромен. Ты много чего слышишь и видишь, всех знаешь. У меня такое ощущение, будто твой разум способен делать выводы, даже когда не хватает данных, и ты обычно оказываешься прав. Я не ошибся?
Требилькок покачал головой. В бледном утреннем свете он напоминал призрака, похожего на ожившую мумию.
– Спрашиваю еще раз – тебе можно доверять? – Браги подождал полминуты, но Требилькок молчал. – Ты действительно на моей стороне? Или мне когда-нибудь придется тебя убить?
Требилькок даже не дрогнул. Рагнарсону вновь показалось, что для молодого человека не существует такого понятия, как страх.
– Тебе не придется меня убивать, – наконец ответил Майкл. – Я здесь с тех пор, как окончил университет. Теперь это моя страна, и вы – мой народ. Я тот, кто я есть. Жаль, что ты этого не понимаешь и постоянно думаешь неизвестно о чем. Но здесь я у себя дома.
Рагнарсон посмотрел в блеклые глаза Требилькока – и поверил ему:
– Хорошо. Тогда у меня есть для тебя работа.
– Да?
Впервые с тех пор, как Браги встретил Майкла, он увидел на лице парня тень хоть каких-то чувств, и ему показалось, будто он понял. Майкл был сыном богача – когда у него появлялась возможность хоть что-то сделать для себя или других?
– Все просто. Делай то же, что делал раньше, – смотри и слушай, крутись поблизости, только теперь побольше. Впрочем, Гьердрум говорит, ты и так повсюду болтаешься. – Рагнарсон посмотрел на восходящее солнце. – Майкл, я никому больше не могу доверять. И меня это пугает.
Появился Ааринг:
– Лошади готовы. Я также приготовил для вас кое-какую поклажу.
– Спасибо, Ярл. Майкл?
– Да?
– Удачи.
Рагнарсон оставил бледного юношу в глубокой задумчивости.
– Ярл, я передумал. Знаешь, что связывает меня с королевой?
– Я достаточно об этом слышал.
– Да, конечно. Теперь уже нет смысла скрывать. Но не цитируй меня. Понял?
– Само собой.
– Могут быть какие-то проблемы?
– Тысячи. Но больше всего меня пугает вопрос: что будет, если она этого не переживет? Твой друг-чародей говорил… Говорят, у нее были сложности с первым ребенком?
– Да. Вот чего я хочу. Все солдаты в столице, за исключением воргребергцев и королевских войск, с завтрашнего дня не должны покидать казарм. Приказ нужно отдать до того, как разойдутся новости о случившемся. И немедленно найди полковника Ориона – пусть будет готов к отъезду. Возьму его с собой – будет хоть одна змея за пазухой. Да, и объяви тревогу в провинциях. Ополчение должно быть наготове. Пограничная стража – в наивысшей готовности. Вальтер может распустить слухи о возможном перевороте – это снимет все вопросы насчет запрета покидать казармы. Понял?
– Будет сделано.
Уже взошло солнце, когда трое мужчин и мальчик отправились верхом на восток.
8Зима – весна 1011 г. от О. И. ИУзник
Боль была нескончаемой.
Шепот… мягкий зловещий шепот постоянно звучал в ушах. Он был упрям – настолько дьявольски упрям, что ему даже в голову не пришло закричать, требуя облегчения страданий. Он не знал, где находится, не знал, кто его пленил и почему. Он не знал ничего, кроме боли. Единственным, кого он видел, был человек в черном, человек в маске. Ему ничего не говорили, только спрашивали – если вообще открывали рот. Сперва ему задавали вопросы про Браги и Гаруна. Он ничего не рассказывал, поскольку ничего не знал. Слишком долго он прожил вдали от них.
Он проснулся, услышав какие-то звуки. Вернулся человек в маске.
– Горе мне! – пробормотал Насмешник, еще сильнее вжимаясь в стену и пол.
На этот раз ничего хорошего ждать не приходилось – его не навещали уже неделю. Но теперь их было только четверо, и даже столь малому он был рад.
Каждый держал в руке факел. Насмешник наблюдал из-под полуприкрытых век, как помощники вставляют их в подставки вне его досягаемости, по одному на каждой стене. Человек в маске поставил факел над дверью, а затем закрыл ее – естественно, не потому, что Насмешник мог сбежать. Он не приказал запереть дверь снаружи – он просто закрыл ее, чтобы узнику случайно не пришло в голову, что за железным засовом существует еще какой-то мир. Мир Насмешника представлял собой камеру из черного камня, размером двенадцать на двенадцать на двенадцать футов, без окон. Всю ее обстановку составляли лишь кандалы. Никакого подобия уборной тоже не было: с точки зрения тюремщиков, он вполне мог существовать в собственных испражнениях.
Больше всего его беспокоило молчание человека в маске. Тот неизменно стоял перед самой дверью, неподвижный, словно статуя, пока его подручные демонстрировали умения причинять боль. На этот раз они дали пленнику время прийти в себя и не привели с собой достаточное подкрепление.
И он взорвался.
Бросившись на ближайшего, он вцепился онемевшими пальцами в его горло и кровожадно завопил: «Хай!» Хрящи поддались, и он рванул изо всех сил, какие только у него оставались. Один был мертв, но осталось еще трое. Он надеялся, что те настолько разозлятся, что убьют его. Смерть стала единственной целью в жизни.
Пошатываясь, он отступил, а затем в прыжке ударил ногой в пах человека в маске. Остальные, отнюдь не бывшие дилетантами, схватили его и оттащили. Он пережил уже столько боли, что его ничто больше не волновало. Его мучения продолжались столь давно, что он ничего больше не боялся. Лишь две вещи имели для него значение – причинить им как можно больше вреда и добиться, чтобы его убили.
Они даже не разозлились. Собственно, они не злились никогда, хотя это было худшее, что ему когда-либо удавалось с ними сделать. Они оставались профессионалами. Избив, они перевернули его на живот и связали за спиной запястья, а затем локти. Он стонал и извивался, а потом вонзил зубы в обнаженную лодыжку. Вкус крови доставил ему ни с чем не сравнимое удовольствие, а когда сапог разбил ему губы, он попробовал и собственной. Казалось, он ничему не научится – сопротивление означало лишь новую боль.