над самым ее ухом. Вот так! Как только она вскочит на высокую тумбу, она немедленно, не раздумывая, должна перемахнуть на вторую, иначе тигрица может испугаться и не одолеет этого пятиметрового расстояния. Обратный путь должен идти в том же быстром темпе, но тут важно (и в этом весь секрет), чтобы я был не у нее за спиной, а только сбоку, слегка приподняв руки и загораживая ей таким образом путь к отступлению на свое место. Тогда она волей-неволей вынуждена совершить обратный прыжок на первую тумбу, а уж оттуда может удалиться «к себе». Но обо всем этом легко говорить, а вот когда действие разыгрывается за несколько секунд, да в то же время еще надо следить за угрюмой Гиттой, мимо которой приходится пробегать, то дело оказывается не из легких. Но, смотрите-ка, все в порядке: строптивая Тибет прыгает туда и назад! И вот она уже снова восседает на своем законном месте, правда злобно шипя в мою сторону[20].
Какие все же замечательные орудия кнут и палка против такого «до зубов» вооруженного тигра! Не то чтобы я ими причинял животному боль — я ведь почти не дотрагиваюсь до него; но главный секрет кнута в том, что кнут не чувствует боли… Это больше всего и удивляет тигра! Ведь животное, которое само никогда не пользуется орудиями, рассматривает палку и кнут как удлиненные руки человека. И то, что укротитель этими своими «паучьими руками» вообще решается орудовать в пределах досягаемости мощных тигриных лап, вооруженных страшными когтями, что он даже отваживается дотрагиваться ими до тигра — вот что его пугает и заставляет подчиняться, точно так же, как он подчинился бы другому тигру, выступающему столь же дерзко и бесстрашно. Тигр действительно рассматривает кнут и палку как живые конечности укротителя, потому что во всех случаях непослушания он неизменно вцепляется в палку, а не в держащего ее человека. Какие мне только не приходилось выдерживать некровопролитные бои со своими волками! Длинные березовые метлы расщеплялись метр за метром этими роскошными белыми зубами… «Эх, если бы ты только догадался, что вместо палки надо вцепиться в ногу! Что бы тогда было?»
Но Гаупт доволен двойным прыжком своей Тибет.
— Ну а теперь сделайте свой «комплимент», — хватает он меня за рукав и тянет вперед, — кланяйтесь, кланяйтесь, а то публика и не заметит, что вы добились чего-то особенного!
И хочу я того или не хочу, но я вынужден раскланиваться перед пустым зрительным залом.
— Дрессировщик, которому в мое отсутствие в течение многих месяцев пришлось показывать тот же номер с тиграми, — рассказывал Гаупт, — так и не смог добиться этого от Тибет. У него она прыгала всегда только в одну сторону, а назад не желала и просто уходила на свое место. Ну ладно. Теперь займитесь-ка Гиттой!
В мои планы, по правде говоря, вовсе не входило всего лишь после третьего знакомства заставлять старую Гитту, эту убийцу, о которой даже служители цирка говорили, что она и «себя-то не любит, не то что кого-то другого», прыгать через мою голову… Но поскольку я сам настаивал на том, чтобы уже сегодня начать самостоятельную работу с тиграми, то отказываться было как-то неудобно.
Гитта тем временем уже неслышно соскользнула со своего места и в своей крадущейся манере приблизилась к высокой тумбе. Безо всякой на то команды. Она и так знает, что сейчас ее очередь. Я становлюсь между двумя высокими тумбами. Ведь подгонять Гитту сзади нет никакой необходимости, ее, наоборот, надо звать к себе, что я и делаю. Я уговариваю ее страшно умильно, но она смущена чужим, незнакомым голосом и прячется от меня за тумбой, не желая на нее вскакивать.
— Постучите кнутовищем сверху по тумбе, доктор!
Я стучу, я маню, Гаупт сзади легонько подстегивает ремешком, и вот она уже наверху, словно внезапное видение! Я поднимаю руки с согнутым над моей головой кнутовищем.
— Согните немножко коленки, станьте пониже, а то она не привыкла так высоко прыгать!
Я послушно приседаю и съеживаюсь. Гитта стоит всеми четырьмя лапами на маленькой площадке и смотрит на меня. Глаза ее на уровне моих глаз, она с легкостью могла бы достать меня лапой. Но она только смотрит на меня отчужденным взглядом. Каким жутко неподвижным бывает порой взгляд этих желтых холодных глаз хищника! Тигрица смотрит на меня так, словно пронизывает насквозь. Я могу понять, почему некоторые люди утверждают, что такой взгляд обладает гипнотической и парализующей силой. Но это, конечно, сущая чепуха!
Я уговариваю ее:
— Гитта! Иди, иди же ко мне! Гитта, прыгай же! Прыгай!
Но она продолжает смотреть мне в глаза своим немигающим взглядом. Интересно, о чем думает животное в такие минуты? Вне всяких сомнений, тигрица могла бы сейчас, вместо того чтобы перепрыгивать через меня, прыгнуть прямо мне на голову. Но Гитта ведь уже сотни раз перепрыгивала через своего дрессировщика, она привыкла это делать. А привычка, как известно, вторая натура. Гаупт слегка угрожает ей сзади кнутом. Но она все еще не прыгает. Она только открывает пасть и шипит на меня, но не громко, а тихо и хрипло. Зубы у нее уже не такие красивые и белые, как у остальных, более молодых тигров. Они желтоватые, возле десен покрыты коричневым налетом. Большие клыки уже несколько сточены и притупились. Но именно этими клыками она, между прочим, загрызла того, другого тигра в узком железном проходе! Я продолжаю ее уговаривать, немного приподнимаю кнутовище, чтобы подбодрить ее… Наконец бесшумный прыжок — и огромное животное перемахнуло через меня. Я облегченно вздыхаю, потому что эта часть номера совсем особая: здесь ничего не добьешься ни нажимом, ни угрозами, здесь все зависит от доброй воли угрюмой Гитты, важно лишь не вызвать в ней неудовольствия или антипатии. А уж если она однажды прыгнула, то будет прыгать и все последующие разы.
Я перекладываю кнут в другую руку, сквозь прутья клетки мне протягивают обруч (на первый раз незажженный), и я снова становлюсь между двумя тумбами. Опять мне приходится довольно долго убеждать Гитту прыгнуть, даже похлопывать ее слегка сбоку кнутом, пока она наконец решается проскочить сквозь обруч.
Снова ее долгий, немигающий взгляд. Когда она наконец присела на все четыре лапы и приготовилась к прыжку, мне вдруг показалось, что она целится прыгнуть мимо обруча, и в последний момент я сдвигаю его чуть вбок. Но это я сделал зря: она прыгала правильно, и я напрасно помешал ей: во время прыжка она задела обруч и вырвала его у меня из рук. Но это ничего — важно, что она прыгнула! И вот она уже снова бесшумно заняла свое обычное место.
— Не правда ли, несколько чудное ощущение вот так, в первый раз? — спрашивает меня Гаупт. — Со мной однажды был такой случай. В тот раз в Кёльне дрессировщик вдрызг разругался со старым Саррасани. Внезапно я получаю в Дрездене телеграмму, чтобы немедленно выезжал. Наутро была назначена репетиция совместно с бывшим дрессировщиком, который должен был ввести меня в курс дела, показать номер и познакомить с животными. Но когда я приехал, того уже и след простыл. Пришлось мне на свой страх и риск разбираться с тиграми, а я ведь не мог в этой группе даже отличить одного от другого! Я записал себе на всякий случай на бумажке, что они должны делать в этом номере, и вошел в клетку. А я, надо вам сказать, до этого всю жизнь работал только со львами, понимаете? Когда я сейчас об этом вспоминаю — жуть берет! Чувствовал я себя тогда, ей-богу, не слишком-то уютно! Мокрый был, как мышь, когда первый раз выходил из клетки по окончании номера!
Пока мы разговариваем, Дейли, эта маленькая избалованная особочка, вся подобралась, как это делают кошки, завидя покатившийся по полу клубок шерсти, и вот она уже соскочила со своего места и, словно поддразнивая меня, побежала на запретную, противоположную сторону клетки. «Ага! Надо запомнить, что у нее за ушами круглые белые пятна. По ним ее можно будет легко отличать от других тигров!» Цейлон сейчас же занимает освободившееся место Дейли и начинает шипеть на сидящую рядом Дейзи. Та тоже отправляется гулять по клетке. Еще минута, и на манеже создается непоправимая путаница! Несмотря на все свое возбуждение, я еще успеваю заметить, что и у всех остальных тигров за ушами те же забавные белые пятнышки, что и у Дейли, так что с отличительным знаком ничего не получится. Не додумав до конца эту мысль, я сосредоточиваю все свое внимание на том, чтобы не дать шаловливой Дейли приблизиться к Гитте и Тибет, которые шуток не понимают. Внезапно Гаупт в два прыжка появляется рядом со мной:
— Вы что? Если вы не хотите, чтобы на ваших похоронах оказалась только часть вашего трупа, то поберегитесь Дейзи! Нельзя же так легкомысленно выпускать ее из виду и разрешать бегать у себя за спиной!
Когда мы после пробы присели немного отдохнуть, Гаупт рассказал мне следующую историю:
— Не так уж они безобидны, эти киски, как многим кажется! Я всегда вспоминаю, как однажды с моей наставницей Клер дело чуть было не приняло печальный оборот. Это было в Монсе, в Бельгии. Львы каким-то образом раздобыли в своем вагоне лошадиную попону и дрались за нее, как дети. Несмотря на мое предупреждение, Клер Элиот разрешила животным выбежать в большую клетку на манеже вместе со злополучным одеялом, более того, она решила его у них отнять. Тогда львы напали на нее — мне едва удалось с помощью еще одного подручного отбить ее у них. Она долго пролежала в больнице. А вот помощнику другой дрессировщицы — Тилли Бебе, тому пришлось совсем худо. Когда на него в клетке напали львы, служителям удалось вырвать его и, тяжело раненного, отнести в артистическую уборную. Но среди всего этого переполоха они забыли запереть дверь клетки. Когда же они вернулись с врачом, вся эта банда сидела в уборной, где окончательно и расправилась с бедным малым!
Я спросил Гаупта, приходилось ли ему когда-нибудь, не считая ужасного несчастья, происшедшего с его женой, присутствовать при нападении этих хищников, закончившемся смертью жертвы.
— Да, — ответил он, — в Англии. Они там одного не только прикончили, но даже наполовину сожрали. У нас тогда был ангажемент в Блэкпуле, в большом увеселительном Луна-парке, в котором помимо привезенных нами львов было еще несколько собственных, запасных. Животных этих содержали в клетках, за городом, на каком-то фабричном дворе. Рано утром в воскресенье, еще не было пяти, как сейчас помню, нас разбудил инспектор: «Ребята, одевайтесь-ка по-быстрому, говорят, что наши львы на свободе!»