— В моей практике был случай, но он не смешной. — На секунду она закусила нижнюю губу, вспоминая тот ужасный сентябрьский полет и лондонский дождь, большими каплями барабаня по стеклу иллюминатора, разбиваясь в множество мелких брызг. — Мы возвращались домой в Лондон, когда самолет попал в зону сильной турбулентности, его стало трясти… — Она замолчала, нахмурив брови, — казалось ничего особенного, но самолет трясло с каждой секундой все сильнее и сильнее. Но это не было самым страшным моментом того полета. Знаете, что страшно для пассажиров? — Она обратилась ко всем, — как вы думаете?
— Когда самолет резко снижает высоту? — произнес Марк, смотря на Даниэля, но тот молчал, боясь отвлечься от своего наблюдения за Оливией.
— Нет, — произнесла она. — Когда при турбулентности выпадают кислородные маски.
— Точно! — Вскрикнула Келси. — Это самое страшное для них. Они уже хоронят себя живьем.
Оливия кивнула, продолжая рассказ:
— В тот полет именно так и случилось: самолет трясло так, что выпали маски. И началась жуткая паника. Но если сказать «паника»— это слово имеет слишком слабое значение. Началась массовая истерия. Некоторые люди вскакивали со своих мест, кричали, молились, мы успокаивали их как могли. Один крупный мужчина под два метра ростом никак не мог угомониться. Пока бортпроводники успокаивали и пристегивали остальных, я пыталась усадить его на место, но он решил выйти из самолета, — она усмехнулась, потупив взгляд, — выйти из самолета! Вы представляете, на высоте!
Все внимательно слушали ее, но Оливия уже этого не замечала, погрузившись в воспоминания.
— Я стала бороться с ним, не давая ему пройти к двери. Я помню только, что он ударил меня со всей силой и, падая, я ударилась о железный столик бортового питания, который выкатился из кухни. Помню крики пассажиров. Помню свою боль. Помню, что пытаюсь встать, перепачканная своей кровью, но вновь падаю и боюсь, что мужчина перепугает всех до смерти. Больше я ничего не помню, потому что потеряла сознание.
Минуту еще все сидели в тишине, анализируя ее слова. Даниэль опустил глаза, вспомнив недавний полет и песчаную бурю. Он не зря почувствовал ее страх в те минуты, кладя свою ладонь на ее.
— Этого мужчину успокоили? — Произнесла Келси, и Оливия кивнула, слегка улыбнувшись.
— Да, с помощью мужской силы пассажиров. А я провела в больнице неделю.
— Не хотела бы я оказаться в такой ситуации, — прошептала Нина, — сумасшедшие паксы мне встречались. Но что бы они хотели выйти во время полета… Такого не было.
Оливия взглянула на Даниэля, встречаясь с его взглядом. Он изучал ее. Изучал степень повреждения мозга? Наверно нажалуется в "Arabia Airline", что на его борту стюардесса с физической и психологической травмой. Кто дергал ее за язык? Оливия позлилась, нахмурив брови, все еще смотря на него.
Он заметил, как она нахмурилась. Кажется, теперь он убедился, что с головой у нее явный бардак. Теперь даже доказывать это не надо.
Это он еще заметил с их знакомства возле стойки регистрации в аэропорту. Но почему— то сейчас ему захотелось нанести ответный удар тому мужчине. Наверно по прилету на месте капитана того экипажа он так бы и сделал. Но не ради Оливии Паркер. Нет. На ее месте могла оказаться любая стюардесса.
— Даниэль, — от мыслей об Оливии его отвлек голос Марка, — не смешная ситуация. Наши бортпроводники каждый полет могут испытать на себе безумство неадекватных пассажиров.
Капитан кивнул:
— Но есть устав, который обязывает нас во время нештатных ситуаций закрывать свою дверь плотнее. Я же не могу бросить штурвал самолета, когда он находиться в глубокой болтанке и бить морду неадекватным пассажирам.
Сейчас Оливия сказала бы ему пару слов, жаль, что можно только молчать.
— Даниэль прав, — Келси встала, — каждый занимается своей работой. За его спиной много жизней, ожидающих благоприятную посадку. Идя на помощь одному члену экипажа, он вынужден подвергать опасности всех.
Один или пятьсот? Даниэль снова посмотрел на Оливию. Конечно пятьсот. Она ни стоила пятисот жизней пассажиров. В каком ему надо находиться состоянии, чтобы покинуть кабину пилотов и бежать ей на помощь? Только в наркотическом, желательно в глубоком.
Все расходились по своим номерам, обсуждая этот случай. Оливия не заметила, как звон голосов стих, и она осталась одна. Самое удачное время позвонить домой маме и успокоить свои нервы.
— Оливия, детка, я получила твое сообщение. Как ты?
Слышать голос матери стало большим успокоением души. Родной, нежный, до боли знакомый, он фейерверком взрывался в ее самых ярких воспоминаниях.
— Я в отеле в Бангкоке, жаль, что так и не увижу этот город— завтра рано вставать — вылет домой.
— Ты всю жизнь проведешь в небе, я тебе это говорила, но ты меня не слушала.
— Я люблю небо, мама, ты это знаешь.
— Твои слова о капитане экипажа очень огорчили меня. Он такой несносный? Можно поменять пилота?
Эти слова насмешили Оливию. Поменять— было бы классно. Но он не меняем и это грустно.
— Мама, — улыбаясь, произнесла девушка, — он несносен, когда говорит. Но сейчас между нами табу на это. Мы договорились молчать.
— Ты заставила мужчину молчать? — Воскликнула мать, но Оливия прошептала в трубку:
— Нет. Это он заставил меня молчать.
— Мужчина заставил мою дочь молчать? — Она даже повысила голос, — что это за мужчина? Я хочу познакомиться с ним. Хочу увидеть того, кто наконец — то сделал это.
— Мама… — нервно произнесла Оливия, желая сказать пару слов по этому поводу, но вовремя обернулась, видя, как Даниэль направляется в ее сторону, вытаскивая из кармана своего костюма ключ от номера:
— Я перезвоню тебе завтра. Очень тебя люблю.
Она кинула телефон в сумочку, встречаясь с темным взглядом капитана. Как тяжело молчать и особенно тяжело, когда слова сами вырываются наружу.
Он услышал последнюю фразу, сказанную ею в телефон. Она опять кого — то любила. Сегодня она просто сокровище: тихая, мирная и любящая. Он остановился напротив нее, с улыбкой, наслаждаясь тишиной.
Оливия видела, как хитрая улыбка коснулась его губ и глаза слегка сощурились от этой усмешки. Хитрец, думает, что разозлит ее этим и она проиграет спор. Он прав. Он разозлил ее, но она будет молчать, даже если сам Бог попросит сказать Даниэлю Фернандесу слово.
Она ответила так же— легкой ухмылкой и хитрым взглядом, пронизывающим холодом до кончиков пальцев. Голубое холодное бездонное небо. Он любил небо. Зачем она родилась с таким цветом глаз?
Битва взглядами в молчании стала напрягать Оливию, и она на шаг отошла в сторону, пропуская его. Сдалась быстрее, чем он думал. Одержав еще одну победу, Даниэль прошел к двери номера, открыл ее и зашел внутрь, оставляя девушку в полном одиночестве.
Тропический дождь барабанил всю ночь, заставляя Оливию просыпаться от шума капель по стеклу. Открыв глаза, лежа в темноте, она слушала мелодию мокрой листвы деревьев, шуршащих под окнами. Дождь, стучащий по стеклу окна и мокрому асфальту — единственное, что она могла слушать бесконечно. Она любила звук дождя.
— Дождь — единственное, что я ненавижу, — пробурчал Даниэль Марку, направляясь на предполетный медицинский осмотр утром. Хуже дождя мог быть только острый язык Оливии. Почему-то он улыбнулся, вспомнив ее. Без сомнений она любит дождь.
— Улыбка на твоем лице? — Удивился Марк.
— Никакой дождь не испортит мне настроение, — Даниэль, хлопнул рукой по спине первого помощника и зашел в кабинет.
Но он ошибся, поняв это только тогда, когда его самолет, приняв на борт пассажиров не пустили на взлет. Даниэль связался с диспетчером:
— Доброе утро, Бангкок. "Arabia Airline" 2–1–6 запрашиваю разрешение на взлет.
— Ожидайте разрешение через два часа, — произнес диспетчер.
— Пожалуйста, подтвердите, задержка два часа? — Не поверил в эти слова Даниэль и посмотрел на Марка. Тот пожал плечами, шокированный ответом.
— Подтверждаю.
— Тогда отмените "Доброе утро". — Даниэль разозлился, облокотившись на спинку кресла, — два часа, Марк. Проклятый дождь. У нас на борту пассажиры. Что мне им сказать?
— Думаю, стоит сказать, что нас задерживают, но промолчать про два часа.
Оливия стояла в проходе между кресел с улыбкой на губах, рассматривая пассажиров. Все они ждали вылет, пристегнув ремни безопасности, хотя команды на это не поступало, но они были готовы к взлету. Она заметила, как кондиционер стал работать на половину своих возможностей, создавая духоту в самолете. Она пока не была заметна пассажирам, но Оливия хорошо знала, что капитан не просто так убавил его. Его слова подтвердили эту догадку:
— Уважаемые Леди и Джентльмены, говорит капитан Даниэль Фернандес Торрес, наш вылет задерживается на неопределенное время по метеоусловиям аэропорта. Прошу вас оставаться на своих местах с застегнутыми ремнями безопасности. Как только будет получена дополнительная информация, я ее сообщу. Приношу вам свои извинения за причиненные неудобства и благодарю за внимание.
Видя, как начали переговариваться между собой пассажиры, обсуждая услышанную информацию, Оливия обернулась в сторону Мирем, нахмурив брови. Что за черт! Что она только что услышала? Но та лишь пожала плечами.
— А долго нам ждать? — Женщина средних лет привстала с кресла и взглянула на Оливию.
— Капитан сказал на неопределенное время, вам принести воды?
Настал трудный период ее работы— разгневанные пассажиры. Сейчас ей придется в дважды больше работать: улыбаться и контролировать их. Никому не нравиться ждать, тем более, если это ожидание на неопределенное время.
— Принесите, пожалуйста, и мне воды.
Оливия взглядом обвела пассажиров в поисках того, кому принадлежит этот тонкий голос и увидела девушку, которая с мольбой в глазах смотрела на нее. Ее руки нервно гладили свой большой живот.
Оливия, улыбаясь, подошла к ней, опустившись рядом в проходе между кресел, что бы другие пассажиры не слышали их разговора: