Она не хотела молчать, смотря на его пальцы, касающиеся этого ужасного шрама. Он не был ему противен, Оливия убедилась в этом, когда его губы мягким шелком коснулись белого следа ее воспоминаний:
— Я расскажу тебе. Мне нечего скрывать. — Она устроилась удобней на его плече, теперь рассказывая о своей жизни, — на улице была ясная погода и я гуляла с соседскими детьми во дворе. Солнце освещало его очень ярко, как никогда, создавая духоту. Я даже не поняла, в какой момент ветер поменял свое направление, надувая темную грозовую тучу. Она появилась из вне, выжимая из себя крупные капли холодного дождя. Именно вода заставила нас разбежаться по домам, и я забежала к маме на кухню, нюхая запахи готовившейся еды. Мне было все равно, что именно она готовила, но запах был обалденный и я ощутила голод. Но что бы отвлечь себя, я включила телевизор. А мама пела, мешая мне смотреть.
Оливия опустила глаза, видя яркую картину в своей памяти, которую поклялась забыть. Но она помнила. Она не забыла ни минуты той страшной новости. Она даже помнила лицо диктора, смотрящего на нее с экрана телевизора:
— Она пела, но я уже не слышала ее, уставившись на фотографию самолета, летевшего из Бостона в Лондон британскими авиалиниями, рейса номер 5-6-3. Диктор сказал, что он упал в Атлантический океан. — Оливия облизнула пересохшие губы, ощущая дыхание Даниэля возле своего уха:
— Оливия, — прошептал он, пытаясь вывести ее из транса, — не надо, не рассказывай, если тебе тяжело.
Но девушка не слышала его, вновь ощущая тот ужас:
— Я вскрикнула, в глазах застыла пелена тумана. Сердце просто остановилось, останавливая сознание. В голове темнело и гудело, как рой пчел возле улья. Я задыхалась. Я помню, как пошатнулась, хватаясь за столешницу. На его конце лежал нож. Я падала, и он летел вместе со мной, колом втыкаясь мне в грудь. Больше ничего не помню. Ни боли. Ни слез.
Даниэль прижал ее к груди, шокированный этой страшной историей. Оливия так ясно все рассказала, что эта картина встала у него перед глазами, заставляя задуматься о том, что сейчас он обнимал самую сильную женщину из всех, что встречал. Пережив весь этот ужас, что заставило ее подняться на борт самолета в качестве стюардессы? Она бросила вызов судьбе, твердыми шагами вступая по трапу.
Он капитан самого большого в мире самолета и отвечает за жизни пол тысячи пассажиров, но он не имеет даже половины той храбрости, которой обладает Оливия. Он убежал от своего прошлого, ненавидя даже его запах. Она пошла вперед, чтобы доказать свою силу. Сейчас он был восхищен ею.
— Я очнулась в больнице, слыша разговоры врачей. Они говорили, что нож проткнул кожу, втыкаясь в ребро. Оно спасло меня, удерживая его в сантиметре от сердца, — Оливия взглянула на Даниэля, — я поправилась быстро, но шрам того дня на всю жизнь остался со мной, как памятник о смерти моего отца.
Он прижал ее к себе сильнее, руками проводя по ее волосам, но Оливии не нужна была жалость, и она отпрянула от него, слегка улыбнувшись:
— Это всего лишь ужасное воспоминание, но я не боюсь его.
Она была сильная во всем. Видимо, как ее мать, которая в один миг потеряла мужа и чуть не лишилась дочери. Сейчас Даниэль полностью воссоздал минуты той трагедии глазами Оливии и жены Джона Паркера. Раньше его виденья были в кабине пилотов, он слушал запись той ужасной катастрофы на лекциях в университете, отчетливо понимая, как боролся капитан за жизнь, чтобы вновь встретится со своей семьей. Он боролся до последнего, Даниэль слышал его спокойный голос, в котором чувствовалась надежда на спасения. До последней секунды. В последнюю секунду Джон Паркер шепотом произнес: «Ливи». Тогда Даниэль не понял, что капитан имел ввиду, это имя могло быть чьим угодно. Спустя столько лет, после прослушивания этой записи, которую им, студентам, преподнесли в качестве примера, он осознал: Джон Паркер шептал имя своей дочери, видя перед собой смерть в лице океана.
Пальцы Даниэля коснулись щеки девушки, нежным шелком проведя по ней:
— Ты не против, если я буду называть тебя Ливи?
— Так называл меня отец, — вымученная улыбка коснулась ее губ, и Оливия накрыла своей ладонью его руку, — но я не против.
Даниэль решил никогда не говорить ей, откуда узнал это имя. Он никогда не скажет ей о том, что слышал, как умирал ее отец. Она никогда не узнает от него, что творилось в кабине пилотов в тот роковой полет. Но он будет называть ее так, как хотел бы Джон Паркер.
Девушка прижалась к Даниэлю, слушая тихое биение его сердца. Оно успокаивало и манило в сон. Она поддалась ему, закрыв глаза и погрузилась в тишину и безмятежность.
Целый день они провели наедине друг с другом и им он показался минутой. Даниэль закинул подальше свой ноутбук, не желая смотреть сводку погоды над Таиландом. Завтра они полетят в Бангкок. Но это будет завтра, а сегодня хотелось отдыхать морально и физически. Он поймал себя на мысли, что никуда не хочет выходить из этой квартиры. И хотя она была маленькой по сравнению с его большой виллой, она была уютней в сотни раз. Он слышал, как напевает Оливия знакомую мелодию, наглаживая его белую рубашка:
— Я сам бы мог погладить, ты не обязана это делать.
Она сняла погоны, знакомый ей значок в форме крыльев с надписью: «Капитан Даниэль Фернандес Торрес», который видела сотни раз и бережно сложила их на стеклянном столике в гостиной рядом с фуражкой и своим бейджиком:
— Мне приятно это делать, — она проводила утюгом по белоснежной ткани, как самолет скользит над облаками. Где — то она уже видела эту картину. Дежавю из детства вновь пронеслось в памяти. Она много раз видела, как мама готовит форму отца к рейсу, наглаживая его рубашку и пристегивая погоны обратно, — мне знакомо, как готовить капитана к полету.
Даниэль улыбнулся, наблюдая за ней. Он бы прекрасно справился и сам, но видя Оливию захотелось забыть все свои навыки по самообслуживанию:
— Ты меня разбалуешь.
— У нас есть эта возможность сейчас, — засмеялась девушка, — но когда мы вернемся из рейса, Мел будет уже дома.
Даниэлю захотелось заплатить Мелани, что бы она осталась в Америке:
— Я что — нибудь придумаю.
Оливия взглянула на него, пожав плечами:
— У меня Мел, у тебя Марк. Выбор не большой, вернее, его нет.
— Зато у нас есть целая ночь в гостинице Бангкока.
Оливия не представляла что — то другое. Только гостиница и только вдвоем в одном номере:
— Твоя очередь приходить ко мне в номер.
— Я пришел к тебе домой.
— Ладно, значит, моя.
Предстояло опять лететь в одном самолете, делая вид для всего экипажа, что они абсолютно безразличны друг к другу. Но лучше так, чем встречаться раз в месяц где — нибудь между рейсами в аэропорту. Даниэль так и не понял, как это получалось у Шона и Дженнет, может быть поэтому они решили день свадьбы выбрать через полгода. Они явно не встретятся раньше. Улыбнувшись, он взглянул на Оливию. Она с серьезным видом наглаживала его рубашку, каждую складочку, каждый шов. Это занятие доставляло ей удовольствие, она не солгала ему. И он рад, что может любоваться этим зрелищем, в отличие от Шона:
— Дурацкое правило авиакомпании, — выругался Даниэль, нахмурив брови, — логически, у членов одного экипажа больше шансов стать любовниками, они видят друг друга чаще.
— Ты думаешь в твоем экипаже это частое явление? — Она встретилась с его недовольным взглядом и хитро улыбнулась, — может быть Нина и Марк или Келси и Джуан, а может быть Луи и Мирем.
Думать об этом ему не хотелось, но даже если бы пришлось, он не мог такого представить. Для него они были идеальным экипажем. Они соблюдали все правила:
— Ты что — то знаешь? — Хитро улыбнулся Даниэль, — конечно, ты же общаешься с ними и наверняка знаешь больше, чем я.
— Конечно больше. Вы с Марком, как ведущее звено, идете впереди и ничего не видите, что твориться сзади.
Уже стало интересно и Даниэль вскочил с дивана, буквально наваливаясь на Оливию:
— Значит ты мне расскажешь, что происходит на борту самолета, пока я глух и слеп.
Она улыбнулась, махая перед ним горячим утюгом и он отпрянул назад:
— Запомни, никто не хочет лишиться своего места. Никто никогда не скажет правды, все будут скрывать ее. Я тоже не буду кричать направо и налево, что сплю с тобой. Все мы идеальны, мы все соблюдаем прописанные правила в договоре. Мне ничего не известно, я слышу только про связи между нашими с людьми из других экипажей.
— Арчер и Нина?
— Твой Арчер кобель, — начала заводиться Оливия и Даниэль взял из ее рук горячий утюг:
— Их отношения ни наше дело. А что касается остальных, пусть что хотят то и делают, я, как капитан, закрою на это глаза, а, как человек, порадуюсь за них.
— Боже, — вздохнула девушка, — я удивляюсь, как у тебя такой порядок в экипаже. Хотя, может за твое понимание и «закрывание на все глаза» они и уважают тебя.
Даниэлю понравились ее слова, он предполагал, что это так, но с ее губ это звучало сладко.
— Я просто думаю о людях. И дело не в «закрывании глаз», Оливия, я отстаиваю их интересы, бьюсь за них. Я многие годы завоевывал их доверие и видимо, это дало результат.
Девушка была с ним согласна. Она не слышала ни одного негативного отзыва о нем из уст людей их экипажа. Они восхищались им, с грустью провожали его в долгий отпуск и с радостью встречали. Они были недовольны, когда вместо Даниэля ставили другого капитана. И только она радовалась этой замене.
— Они уважают тебя, — она взяла из его рук утюг и продолжила гладить.
Удовлетворенный ее словами, Даниэль все еще смотрел на нее. Услышать такие слова было важным ему. И дело не в гордости и крутости, он никогда не зазнавался своими погонами, дело в человеческих качествах— в понимании, уважении к своему экипажу.
Он следил за каждым ее движением, как аккуратно и осторожно она проглаживала белоснежную ткань его рубашки, нежно касаясь ее пальцами. Эта картина взорвалась бурей в его мозгу, и он вновь выхватил утюг из ее рук, испугав девушку. Она удивленными глазами посмотрела на него и тут же нахмурила брови. Это тоже было мило. Теперь все, что бы не делала Оливия Паркер было для Даниэля возбуждающим. Ни на секунду он не пожалел о том, что остался у нее. Он жалел лишь об одном— времени оставалось мало. Завтра снова рейс и снова они будут друг другу чужими. Снова тихий стук в дверь его номера и нежный взгляд ее глаз. Его снова поглотит небо утреннего рассвета. Надо только подождать. Но еще есть немного времени, чтобы насладиться этой девушкой вдоволь, чтобы не думать о ней весь полет. Впереди целая ночь и этого должно хватить.