Марк засмеялся, кивая, зная пристрастия своего капитана.
— Какого цвета у нее глаза? Она блондинка или брюнетка? — Он решил вернуться к вопросу о девушке.
Даниэль вздохнул, слегка удивившись. С каких пор Марка интересует цвет глаз его девушек? Но на этот вопрос можно было ответить. Можно было даже не врать, Марк все равно ни о чем не догадается:
— Голубые. Как небо. — Можно было еще привести несколько сравнений: цвет утреннего неба, нежно — голубые, небесная гладь. Но этого хватит. — Она шатенка, — Даниэль задумался, понимая, что описать цвет волос Оливии гораздо сложнее, чем ее глаза.
— Голубоглазая шатенка, — улыбнулся Марк, нанизывая новую порцию мяса на вилку, — небесно — голубые глаза, как у Оливии?
Даниэля тут же бросило в пот, и он слегка ослабил галстук, наблюдая за вторым пилотом:
— У Оливии Паркер голубые глаза? — Он натянул улыбку, пытаясь за ней скрыть страх разоблачения.
— Очень красивые голубые глаза.
Становилось все интересней и интересней. Даниэль сложил руки на груди, откинувшись на спинку кресла:
— Я не замечал. Что еще тебе нравится в ней?
Странное чувство собственничества возникло из ниоткуда, надо было засунуть его обратно туда же, но Даниэль не мог этого сделать — любопытство взяло вверх.
Марк задумался, сощурив один глаз и Даниэлю это уже нравилось. Больше положительных качеств у Оливии нет. Его это даже посмешило. Ничего удивительного, задай ему тот же вопрос, он бы задумался, не найдя сразу ответа.
— Она красивая девушка, — наконец произнес Марк, — у нее милое личико, наверно слишком милое имея такой характер. Фигура тоже ничего, но немного не в моем вкусе, грудь бы побольше, как у Нины. Хотя… — Он вспомнил, как Оливия пришла к ним в кокпит с расстегнутой блузкой, из выреза которой он упивался зрелищем упругих грудей, — нет, пожалуй, с грудью у нее нет проблем. Да и характер в принципе не плох. Она не воюет со мной, видимо, я не раздражаю ее так сильно, как ты. Волевая, сильная, энергичная, легка на подъем. Ну это мое мнение.
У Даниэля не было слов. Он проглатывал мнение своего второго пилота про девушку с которой просыпался три ночи подряд. Молча. Стиснув зубы. Чувствуя, как нервничает. Ощущая гнев.
— А ты? — Марк посмотрел на Даниэля, — тебя не было три месяца. Что-нибудь изменилось между вами? Вы все так же враждуете между собой?
— Ненавижу ее, — прошипел Даниэль, подумав о том, что подвергло Марка думать о размере ее груди, — давай не будем о ней говорить. Тема, касающаяся Оливии Паркер меня раздражает.
— Но ты трясся над ней в Сингапуре…
— Она на моем борту ударилась головой, в которой и так не много мозгов. И еще я обещал ее матери позаботиться о ней. Плюс, я хорошо отдохнул и могу вновь терпеть ее присутствие в моем экипаже. Не знаю, надолго ли хватит моего терпения.
Именно такие слова он сказал бы три месяца назад. Сейчас он был не согласен с каждым из них. Когда он увидел рану на ее голове, вначале был испуг, потом злость на нее. Она встала со своего места тогда, когда он запретил. Она ослушалась его приказ, но поступила смело, пытаясь подстраховать пассажиров. Собой. Надо будет поговорить с ней об этом и заставить исполнять его приказы. И дело не в том, что она лишится последних мозгов, слава богу, их еще много. Дело даже не в Джине Паркер и ее просьбе. Дело в другом, в чем — то новом. Он не мог дать ответ на этот вопрос. Наверно, просто не хотел копаться в себе глубже.
Даниэль задумался, крутя в руках телефон, одновременно поглядывая на дисплей.
— Хорошо, — кивнул Марк, — не будем говорить об Оливии, поговорим о твоей девушке.
Это было смешно. Даниэль не смог скрывать накатившую улыбку и тихо рассмеялся. Только его жизнь может быть одной сплошной неразберихой и только он мог иметь девушку, с которой спал и девушку с которой враждовал в одном лице.
— Давай не будем говорить о них обеих. Поговорим о предстоящем собрании, нам надо серьезно подготовиться к нему. Думаю, оно пройдет для нас тяжелее, чем кажется.
Забивать себе голову пустыми разговорами о девушке он не хотел, так же как думать о том, что Марк изучает ее грудь.
В не менее душном Бангкоке, поужинав в ресторане при отеле, Оливия, Нина и Дженнет шли к себе в номера. Они смеялись, обсуждая тему предстоящей свадьбы. Одну тему, которая на шесть месяцев стала темой года. Оливия не подозревала, что гардероб невесты должен состоять из сотни деталей: свадебное платье, туфельки на устойчивом каблуке, кружевная подвязка, которых великое множество, как и свадебных платьев, нижнее белье, ожерелье из жемчуга, сережки, букет цветов для невесты, прическа и макияж. Полгода — это маленький срок. Полгода можно только выбирать пригласительные открытки на свадьбу.
Оливия вздохнула, понимая, что срок надо выбирать больше, либо выходить замуж в церкви сразу, как только жених сделает предложение.
— Мы уже даже поругались с Шоном, — нахмурившись произнесла Дженнет, — из — за его костюма. Он хочет жениться в форме, а я хочу видеть на нем элегантный свадебный костюм, желательно светлых тонов.
— Пусть будет в форме! — Воскликнула Оливия, — ведь форма — это часть его жизни.
На пару секунд в памяти возникла небольшая рамочка их светлого дуба в гостиной ее дома, за стеклом которой счастливые родители обнимали друг друга. На маме было одето белое платье, подол которого касался мраморного пола. Отец, как капитан авиации, надел свою форму. Она подчеркивала статус и гордость, делая его самым красивым мужчиной. Наверняка мама годилась им и, скорее всего, ей завидовали все женщины в округе.
— Не хочу мешать работу со свадьбой, — занервничала Дженнет, — это две разные вещи. Работа нас разлучает. У меня сердце сжимается, когда я вижу Шона в форме. Видимо срабатывает рефлекс предстоящей разлуки.
Теперь Оливия ее поняла. Дженнет была права. Но почему мама позволила отцу надеть летную форму на свадебную церемонию? Они летали разными экипажами и редко виделись. Капитанская форма должна была стать ненавистной ей. Но тем не менее, на свадьбе Джон Паркер продолжал быть пилотом.
Этот вопрос, который никогда даже в голову ей не приходил, засел колом в ее мыслях. Она зашла в номер, попрощавшись с подругами и набрала номер Джины:
— Мама, — прошептала Оливия, слегка улыбнувшись. Ей казалось, мама видит ее улыбку, — я соскучилась по тебе.
— Оливия, детка, ты не звонила несколько дней. Я начала волноваться, а потом вспомнила, что ты можешь быть занята слишком сильно, чтобы позвонить матери.
Это был упрек и обида. Оливия ощущала их в голосе Джины. Но она не хотела заставлять мать грустить из — за того, что потеряла счет времени, полностью отрешившись от реальности. Даниэль Фернандес каким — то образом подчинил себе ни только ее тело, но и, видимо, время.
— Прости, я…
— Я все понимаю, — не дала договорить Джина, — сама была молода. А когда познакомилась с твоим отцом, то остальные люди ушли на второй план. Это закон жизни, дочка. И раз ты не звонила столько времени, а в последнее время была задумчивая и грустная, могу предположить, что сейчас кое — что изменилось в твоей личной жизни.
Теперь голос на том конце звучал веселей и это уже радовало девушку. Нет, мама не обижается, прекрасно все понимая.
— Спасибо, что все понимаешь, мама.
Оливия не хотела, чтобы разговор был направлен на ее личную жизнь. Она никогда не признается никому, что спит с Даниэлем. Это неправильно, это аморально, этого не должно быть, это не поддается логике и об этом никто не узнает. Поэтому она резко сменила тему для разговора:
— У меня к тебе вопрос, касающийся папы.
— Конечно, ты же знаешь, что я могу говорить о Джоне часами.
Оливия улыбнулась, зная это:
— Вопрос странный, но очень важный. Скажи мне, как ты отнеслась к тому, что папа решил надеть капитанскую форму на вашу свадьбу?
Минута тишины и Оливия уже пожалела о сказанном. Конечно матери больно вспоминать тот день. Кто тянул за язык? Его надо было отрезать еще при рождении. Даниэль был прав.
— Оливия, — тихий голос Джины заставил девушку забыть кровавую операцию, но следующие слова, заставили думать о ней с еще большей силой, — Даниэль сделал тебе предложение?
Минута тишины превратилась в часы. Эти слова резали слух. В природе не могло быть такого союза. Оливия не могла понять при чем здесь Даниэль, если она спросила про отца.
— Что ты такое говоришь? — Пробурчала девушка, — моя подруга Дженнет выходит замуж за пилота. На свадьбу он хочет быть при форме, а она против. Форма вызывает у нее ассоциации расставания, ведь одевая ее, Шон улетает в рейс, и они расстаются на долгое время. Только поэтому я спросила тебя об этом, ведь вы с папой были в таких же условиях.
Джина засмеялась, и Оливия облегченно вздохнула:
— Дочка, я тебе скажу одно, та минута, когда я впервые увидела твоего отца, изменила всю мою жизнь. Джон Паркер был пилотом, элегантно одетым в форму с погонами. Ни расставания на время долгих рейсов, ни что — то другое не способны перебить всю ту любовь, которая возникла между нами. А форма — это напоминание о ней. Первый взгляд, первая улыбка, первый румянец на щеках, первые слова друг другу — вот что это значило для меня, приятные воспоминания. Я не была против такой одежды на свадьбу и между нами говоря, — Джина перешла на шепот, слова которого Оливия едва улавливала, — верни меня на двадцать четыре года назад, на свою свадьбу я надела бы форму стюардессы.
Почему — то, наперекор себе, мысли Оливии тут же вернули ее в свое прошлое. В тот день, когда она впервые увидела Даниэля Фернандеса у стойки регистрации. Первый недовольный взгляд, первая перепалка между ними, первое ругательство в адрес родителей, первое желание задушить друг друга, первые его угрозы в ее адрес. Все это она еще помнила. Но спустя несколько месяцев, он исправил первую встречу, создавая дубль два. Хоть она и не была первой, но был нежный взгляд друг другу в глаза, откровенная улыбка и приятные слова. Жизнь разделилась на до и после его отпуска. И в каждом дубле их «первого знакомства» он был одет в форму капитана с четырьмя золотыми полосами на рукавах его костюма и в фуражке с к