бает европейскому монарху. Русский президент не дотерпел, не пожелал доцарствовать до нормальных выборов и ушел от дел, все бросив на своих опричников. Русский поэт, которого на весь мир объявляют живым гением, плюет на все и отказывается от Нобелевской премии - по просьбе каких-то начальников. Все смято и выкинуто на полдороге, ничто в стране не доводится до конца! Ни революция, ни контр-революция, ни обобществление, ни приватизация, ни стройка, ни даже снос; котлованы не дорываются, дороги не достраиваются, жизнь не доживается - а так, комкается и выкидывается.
После утомляющего множества таких примеров - чего ж удивляться, что дети, выросши, не желают систематически трудиться, а бросают все и приступают, извините за выражение, к "поискам истины"? Если не в заезженной Ясной Поляне, так в каком-нибудь нерусском чудаковатом Непале, а нет лишних денег, так просто в советских пивных или даже вовсе - пардон за штамп - на интеллигентских кухнях, в тесноте которых наши яйцеголовые проигрывали, проиграли жилплощадь всей страны.
Вот и Яковлев - гляньте на него! - тоже вслед за иными великими отошел от дел. Бросив кому попало свою империю вместе с подданными, а взамен получив всего лишь деньги. (Так барин проигрывал в карты сельцо с холопами! Тут не следует искать пафоса, всякий хозяин вправе продать свое имущество; подумаешь, купил-продал, в стране никто не хочет производить товар, у нас все приторговывают - не издательскими домами, так нефтью или турецкими кожанками. Впрочем, слово "торгаш", говорят, утратило советскую презрительную интонацию.) О, как же это по-русски! Фактически Яковлев вслед за Толстым тоже стал неким зеркалом - новой русской революции.
Яковлев, как и Толстой, тоже оставил дело, жену, детей - только провинцию для блуждания вместо русской выбрал цивилизованную, заграничную. И влачит там эмигрантскую жизнь... В ряду прочих рантье из разных экзотических стран, среди бездельников, прожигающих жизнь, - к неприятному удивлению работящих американских миллионеров. Что, завидная участь?
Это кому-то может активно не нравиться по тем или иным мотивам. Ну да разве ж мы живем свою жизнь с целью нравиться кому-то постороннему, чужому?.. И потом, попробуй людям еще угоди!
Иных сегодня страшно раздражает вся эта непрозрачная, подозрительная история с куплей-продажей, этот смуглый красавчик Киа Джурабчиан. "Любой олигарх может купить мою газету. Без меня", "Успех на рынке: газета вся продана и вся куплена", "1989-й год. В России еще нет независимой прессы. 1999-й: ее опять нет. 10 лет "Коммерсанту"". Люди злобно сочиняют приблизительно такие слоганы, совершенно забыв, что еще в 96-м обзывали тогдашние менеджерские принципы Яковлева провальными и советовали ему продать издательский дом, - "пусть хоть кому-то достанется, жалко, если сам собой не развалится".
Да... То, что делал и сделал Яковлев со своим "Коммерсантом" (слово "наш" смешно бы звучало в устах неакционеров), может нравиться или нет. Но тут без обмана. В популизм Яковлев не играл, на баррикады не звал, служить идее "за спасибо" не просил, - а всегда обозначал рыночность отношений с личным составом. Разговоры типа "Володя, да если тебе надо, то я готов..." он, как правило, пресекал. И пояснял: "Так не пойдет. Рассуждения о пользе общего дела тут неуместны. Согласен делать такую-то работу за такие-то деньги, при таких-то условиях - хорошо, а нет - забудем этот разговор". Глупо было после этого ожидать, что он все бросит, полетит в Москву, построит личный состав и перед строем поблагодарит за службу. На рынке вся благодарность меряется дензнаками, - и тут сотрудникам "Коммерсанта" жаловаться не на что.
Еще о честности. Об уходе он предупреждал заранее, чуть не открытым текстом объявлял, что ему все надоело. Проницательный читатель еще в 91-м начал натыкаться на прямые признания Яковлева, которые тот делал публично, через СМИ. Там про все было, весь список был оглашен: слабый интерес к деньгам, скука их зарабатывания, склонность к самосовершенствованию, тяга к экзотическим учениям, интерес к вечным темам вплоть до потусторонней жизни... Читали, посмеивались, усматривали в этом блажь, крезу, баловство. Вот она, вся картина наших нравов, вот она, наша цена по гамбургскому счету! Делать деньги ради денег, удавиться за них - это у нас сошло б за норму. И на горло собственной песне наступить, от заманчивых путешествий, и учебы, и нового опыта, о котором мечтаешь, - от всего этого отказаться ради денег, которые и так уж из ушей лезут, - такое б у нас поняли. Что за народ!
Неужели наш человек готов прожить свою жизнь зря, - только с тем смыслом, чтоб тупо делать деньги из денег? И променять счастье, свободу и... не бедность, нет, а вполне крепкое, миллионнодолларовое богатство - всего лишь на еще большее богатство?
И только для того, чтоб нравиться простодушной публике?
Да и потом, зря ведь в такие уходы не уходят. Толстой, Романов, Ельцин и т. д. - они только тогда ушли, когда поняли: пружина лопнула, завод кончился, правота испарилась, пропало чутье, потерялось знание о том, как жить дальше, и появилось чувство, что они занимают не свое место. Энергии для публичной жизни просто не стало, и они ушли тихо пожить для себя - сколько можно и как получится. Хотя интервью у вышеперечисленных персонажей я не брал, это не более чем беспочвенные домыслы.
О Яковлеве уже было опубликовано достаточно экзотических сведений, начиная с его ухода в монастырь одной из конфессий и кончая объяснением мотива продажи "Коммерсанта": а чтоб на вырученные деньги раскрутить в Голливуде одну молоденькую русскую актрису (славный сюжетец для бульварной книжки). Это все увлекательно, - но, как учил сам отец основатель, нелишне дать слово и второй стороне. Так и пожалуйста! Кроме особо оговоренных случаев, этот текст состоит из высказываний самого Яковлева. Они цитируются по публикациям разных лет (начиная с 1990-го), разных авторов - или же по магнитозаписям. Текст подвергнут незначительным сокращениям за счет полученных в доверительных беседах сведений и разных интимных подробностей, с которыми автор за девять лет работы в "Коммерсанте" вольно или невольно ознакомился, а других знакомить не счел нужным.
Немного статистики. Частота употребления в этом тексте некоторых слов (с учетом производных): "независимость" - 19 раз, "свобода" - 11, "игра" - 14...
Репортер
"Журналистика в те времена была, конечно, нездоровой, но в то же время поразительно увлекательной. Нездоровой потому, что оставалась лишь частью системы, в сути своей противоестественной и античеловечной. А увлекательной не только из-за того, что давала ту или иную возможность высказаться. Статьи вызывали административное реагирование... Меня увлекала игра - добывание информации, игра с журналистским удостоверением, игра с газетным начальством, когда надо было склонить его на публикацию статьи. Это было увлекательно. Давало некоторый смысл существования и определенное социальное положение".
"Первая нашумевшая статья в "Советской России"... рассказывала о клакерах в Большом театре, о том, как солисты оплачивают им аплодисменты, дают билеты, которыми те спекулируют".
"Неплохой пример той робингудовщины, которой я был увлечен. Мы привлекали милицию, связывались с КГБ, действовали ночью, мои ребята дежурили у всех выходов из Большого театра, фиксировали появление клакеров. А когда статья появилась, о ней заговорили, конечно же, было приятно. Тогдашний премьер Тихонов прямо на статье начертал указание министру культуры: срочно принять меры. Какие меры, к кому? Все это было не борьбой с существовавшей системой, а игрой внутри нее".
"...Я был человеком, готовым играть внутри системы. Поворот в моей жизни определили не политические реформы, а факт собственной биографии: меня выгнали из журнала "Работница", после того как мы - там была целая команда молодых ребят - попытались сделать из нее "новый журнал". Не произойди этого, жизнь, наверное, сложилась бы иначе. Я же, когда меня выгнали из "Работницы", места для себя в системе не нашел или, по крайней мере, долго не мог найти. Некуда было деваться, в общем-то я оказался на улице. А надо было что-то есть, каким-то образом кормить жену. Старался заработать на жизнь. Пробовал себя в роли квартирного маклера. Что-то получалось, что-то нет. Во всяком случае, я имел на пропитание. Но важно другое: я вдруг перестал воспринимать себя частью системы. Просуществовал год вне ее. И этого оказалось достаточно, чтобы понять: я и система - не одно и то же".
"И тем не менее через год пошел работать в "Собеседник", а потом в самый модный в начале перестройки журнал "Огонек". ...Давал о себе знать комплекс уволенного журналиста: хотелось вернуться".
"Я был спецкором секретариата "Огонька". По тем временам у меня была очень приличная зарплата. В журнале платили очень хорошие гонорары. Меня публиковали, и у меня было определенное имя в журналистике. В "Огоньке" я получил премию Гиляровского... Короче, с деньгами по тому времени у меня не было никаких проблем. Но [я] попал туда уже другим человеком. Ушло ощущение постоянной, я бы сказал, зависимости от редакции, от шефа. Если он вызовет меня и скажет: "Ты мне надоел, уходи отсюда", - я пожму плечами, уйду и ничего страшного не произойдет. И в "Огоньке" мне было неинтересно. Я пытался выйти на прежние темы, связанные с той игрой, которой я дорожил. И не мог. Было обидно, что я утратил прежние чувства и не мог понять, что со мной происходит. Написал о "люберах" - фашиствующих мальчишках из подмосковного города Люберцы. Было много шума, разговоров. Но и это уже не вдохновляло. Раньше, берясь за подобную тему, ты был как бы один на один со злом. А теперь действовал на общем направлении в едином строю. Ушла исключительность".
Кооперативщик
"Потом появился кооператив и все отошло на второй план. Как это произошло? Случайно. Мой приятель решил заработать деньги и занялся кооперативом, которому предстояло вязать кофточки или что-то в этом роде. Меня же он попросил помочь в регистрации кооператива. Тогда это было бесконечно сложным делом, и мы договорились: как корреспондент "Огонька" я буду проводить нечто вроде эксперимента. В редакции об этом понятия не имели. Я же вел тяжбу с Мосгориполкомом, проводил через канцелярии документы. И понял: мне это нравится. В этом было созидание, возможность де