Как бы то ни было, Жанна все равно толком не знала, чего хочет на самом деле. Еще несколько часов назад она бы все отдала за то, чтобы спасти жизнь Жаку или вернуться в прошлое и уберечь дом. Но теперь остались только ее личные проблемы, которые показались ей смехотворными. Вот бы кто-нибудь показал ей сценарий, чтобы узнать, чем там все закончится.
Она решила погадать и сорвала в траве перед террасой ромашку, которыми был усыпан сад Антуанетты. Хотя всегда считала, что ужасно глупо принимать решение, полагаясь на случайность.
Любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмет… К черту пошлет!
Не желая смиряться с печальным ответом, она сорвала еще один цветок, но все было напрасно. Жанна решила задать другой вопрос:
Жак злится на меня? Злится, не злится?.. К черту пошлет!
Следующий вопрос:
Как со мной будут обращаться родственники? Плюнут, поцелуют?.. К черту пошлют!
– Что такое, почему ты не спишь? – спросил заспанный Николя.
Жанна вздрогнула, как будто ее поймали с поличным: все вокруг было усеяно лепестками. Он сел рядом с ней и подобрал один из них.
– Сегодня был трудный день. Никак не могу прийти в себя.
– Если ты переживаешь из-за дома или из-за отца, то зря. Ты все сделала правильно. Врач сказал, что в таких случаях на счету каждая секунда, и потеряй ты хоть мгновение на то, чтобы выключить духовку, оно могло оказаться роковым. Материальные заботы – это сущие пустяки по сравнению с тем, что действительно важно.
– И что же действительно важно для тебя? Я не уверена, что знаю.
Николя ощупал пижамный карман в безуспешных поисках сигареты. Глубоко вздохнув, он посмотрел на Жанну и молча погладил ее по щеке.
– Нет, Николя, скажи что-нибудь. Я хочу услышать, чего ты хочешь. Что важно, по-твоему. И не уходи от вопроса. Не сегодня.
– Я и не пытаюсь. Просто ищу нужные слова. В ресторане мы привыкли говорить все не церемонясь, а то и покрикивать друг на друга. И до сих пор мы с тобой примерно так и общались.
Жанна застыла. Таких речей она не ожидала. Внезапно встревожившись, она схватила очередную ромашку и принялась безотчетно теребить ее.
– Когда я смотрю на родителей, особенно после того, что случилось сегодня, то горжусь ими. Более того, я потрясен. Сорок лет вместе, и они все еще влюблены. Как они не поубивали друг друга?
– Прекрасная концепция любви! – заметила Жанна.
– Нет… Позволь мне договорить. Я пытаюсь назвать словами, своими словами, то, что я чувствую, о чем никогда не говорил.
Жанна отвела взгляд и снова уставилась в небо. Она чувствовала, что дальнейшее ей не понравится.
– Жизнь моих родителей никогда меня не прельщала. Отец царил в доме, и у меня складывалось впечатление, что мама не так уж и счастлива. Может, это звучит самонадеянно, но я хочу всегда быть уверен, что моя жена очень счастлива со мной. И я понимаю, что добиться этого нелегко, потому что я тот еще козел, к тому же с тяжелой наследственностью. Я, конечно, мог бы поднапрячься, но я думаю – наивно, наверное, – что влюбленные на первых порах не должны совершать такие подвиги. Любовь, по идее, должна получаться сама по себе, если и правда найдешь свою вторую половину…
У Жанны навернулись слезы и перехватило дыхание. Она все так же смотрела вверх, но ничего не видела за пеленой слез.
– Что скажешь?
Ага, как же! Самое время задать этот вопрос. Хочешь взвалить на меня решение нашей общей судьбы, а сам ничего определенного так и не сказал.
– Ты уж договори, Николя. – Это все, что ей удалось из себя выдавить.
В темноте он искал взгляд Жанны, которая отводила глаза. Ему казалось, что он буксует на каждом слове, но он пытался быть искренним до конца.
– Честно говоря, я не знаю, что такое «вторая половина». В моем воображении это девушка, в которую ты безумно влюблен, и думаешь, смотря на нее украдкой: «Я хотел бы, чтобы она стала матерью моих детей». А еще мы должны смеяться над одним и тем же, даже пятьдесят лет спустя. И оставаться самими собой, не играя никакой роли. И все это должно быть очевидно. Нам обоим.
– Думаешь, такое бывает? – спросила Жанна, все так же глядя вдаль и сожалея уже, что задала этот вопрос, потому что не все ответы готова была услышать.
– Да. А ты нет?
Жанна еле сдерживалась. Ей просто хотелось, чтобы он наконец признался ей в любви.
– Отличное определение родственной души. Но про нас ли это? Являемся ли мы парой твоей мечты? Твоя ли я «половина»? Мне надо знать, надо услышать, что ты думаешь о нас!
Жанна отдавала себе отчет, что жизнь с этого момента поделится на до и после. Что бы ни произнес Николя, это отразится на их будущем.
– Мне нравится жить с тобой. Мне нравится, как мы с тобой хохочем, как встречаемся глазами в ресторане, даже как мы ссоримся. С тобой я чувствую себя живым, становлюсь лучше, становлюсь тем, кем хочу быть.
Реже взрываюсь, чаще успокаиваюсь. Но мне страшно. Я боюсь, что не смогу тебе соответствовать. С тобой все так очевидно, легко. А я часто чувствую себя полным идиотом. Не знаю, как возразить тебе, не обидев, как доставить тебе удовольствие. Побаиваюсь разговаривать с тобой. Очень уж ты меня впечатляешь! А ведь я должен быть мужиком в доме! Хорошо бы ты тоже вылезла из своей раковины, стала мягче, откровеннее. И сказала, что любишь меня. Ты никогда мне этого не говорила, и я уже сомневаюсь, что это так. И еще говори мне, что ты чувствуешь, когда что-то чувствуешь. Иногда мне кажется, что тебя что-то грызет изнутри и ты винишь во всем меня. Но мне ты об этом не сообщаешь! И да, я думаю, что ты «моя вторая половина». Нет, я знаю это.
Жанна улыбнулась через силу. Она не могла посмотреть ему в глаза, но взяла его за руку.
– Да посмотри же на меня, в конце концов! Ты имеешь право иногда поплакать. Показывать свои чувства не зазорно. Перестань притворяться самой сильной, самой совершенной. Посмотри на меня! Я уже три минуты все это говорю и плачу, а ты и бровью не ведешь!
Жанна прижалась к Николя, положила голову ему на плечо, и ее слезы капали ему на шею. Она крепко его обняла, она еще никого никогда не обнимала так крепко, как будто от этого зависела ее жизнь.
Глава 38Устами младенца
Через пять дней Жака выписали. Едва выйдя из больницы, он решил сам оценить масштабы бедствия. Он заранее готовил себя к ужасному зрелищу, понимая, что такова плата за жизнь. Небольшая жертва ради того, чтобы и впредь оставаться со своими близкими. И с Мартиной.
Они все пошли с ним. Разрушения ошеломили их. Стена, идущая вдоль дороги, почернела, и те несколько окон, что не вылетели, были изъедены копотью.
– А ворота стоят, – с горечью отметил Жак. – Посмотри, Лора, как я хорошо их укрепил. Осталось проверить, уцелели ли ограждения на окнах, Стефани!
Крыша рухнула. Окна разлетелись вдребезги, а пресловутые ограждения обуглились.
Мартина разрыдалась:
– Мы все потеряли, Жак. Все! Семейные фотографии, детские вещи, наши книги, твои сокровища. Все!
– Ты что, бабушка! Наш домик цел и невредим, посмотри! – воскликнул Поль, показывая пальцем вглубь сада.
– И в оголоде полно флутков, – добавил Жюль на бегу, явно собираясь поживиться урожаем.
Жак подошел к дому, ему необходимо было заглянуть внутрь. Вдруг не все так уж страшно.
– Туда нельзя, – предостерегла его Лора. – Пожарные запретили. Там еще есть чему обвалиться.
– Вот именно, что-то еще, наверное, можно спасти. Картины, написанные Мартиной…
– Пожарные еще должны тут кое-что укрепить, чтобы обеспечить безопасный доступ внутрь. По их словам, мы вряд ли сможем тут жить. Они сказали, что, скорее всего, дом придется снести и выстроить заново.
Отец семейства покачал головой и отошел в сторону. Он начинал понимать, что все это значит. Пришел конец его дому, предмету его гордости, дому, в который он вложил столько сил.
Придется подвести черту под прошлым, расстаться с зарубками Мартины, отмечавшей рост детей, с черными полосами на стенах от чемоданов, которые затаскивали наверх по лестнице, с царапинами на столе, оставленными детьми, когда они резали колбасу. Все эти дурацкие пустяки, так его достававшие когда-то, превратились сегодня в символы семейной идиллии. Они исчезли, улетучились. Навсегда. Остались только воспоминания.
Жак закрыл глаза. Ему хотелось надолго запечатлеть в памяти эти мелочи. Он посмотрел на Жюля и Поля и улыбнулся:
– Ну, мальчики, какой у нас будет дом? К тому же надо будет подумать о Бертиль и надстроить садовый домик!
Мальчики, с синим от ежевики ртом, ответили хором:
– Да, ура! До самого неба, дед!
– Ладно, договорились. – Жак сделал вид, что вынимает из-за уха карандаш и записывает. – А тебе что, Лора? Конуру для Джека? То есть для Джека и его будущих друзей?
Лора улыбнулась в знак согласия.
– А тебе, Жанна? Что доставило бы тебе удовольствие?
Они молча посмотрели друг на друга. Они остановились на ее возможном расставании с Николя, и Жак не знал, что произошло между ними с тех пор.
– Мне понадобится большой винный погреб для всех прекрасных бутылок, которые я собираюсь дарить вам каждый год на Рождество, – ответила она, прижимаясь к Николя. – И гигантский экран, чтобы смотреть вместе с вами, как «Марсель» разбивает «Ренн» в пух и прах!
– А ты, Мартина? Что скажешь? Я уже записал двойные рамы и камин, который на самом деле греет, но если у тебя есть еще какие-то пожелания, только скажи. Светлый зимний сад для занятий живописью?
Мартина хотела ответить, но вид пепелища был настолько безнадежным, что у нее подкосились ноги. Поль, всегда внимательный к бабушке, предложил:
– Пойдем, я посажу тебя на свой стул у нас в домике. Я вообще не устал.
Глава 39Будьте как дома, ну или почти
Мартина и Жак сидели в садовом домике на детских табуретках. Сыновья отправились к Антуанетт