чартистов или сторонников народной хартии. Чартисты требовали всеобщего избирательного права, избрания членов парламента лишь на один год (annual parliaments), тайной подачи голосов, отмены того ценза, с которым связывалось право быть избранным в депутаты; законного денежного вознаграждения депутатам, которое позволяло бы выбирать их из рабочих, наконец, нового, более равномерного разделения страны на избирательные округа. Когда все эти требования были формулированы, вожаки движения сказали себе: «Вот наша хартия; мы будем агитировать в ее пользу и никогда не удовольствуемся чем-нибудь меньшим». Держась этого правила, они, естественно, не могли перейти на сторону лигистов, добивавшихся лишь свободы торговли. Нимало не желая поддерживать привилегии поземельной аристократии, чартисты понимали в то же время, что рабочие не должны быть слепым орудием в руках буржуазии. Они хотели, напротив, в своих собственных интересах воспользоваться междоусобием, возникшим в среде имущих классов. На все предложения лигистов они отвечали, что решение вопроса о свободе торговли должно быть отсрочено до тех пор, пока «народная хартия» не ляжет в основу английской конституции. Со своей стороны, вожаки Лиги отлично сознавали, что когда наступит такой момент, то рабочий класс потребует от парламента не только свободы торговли, но и целого ряда других, очень невыгодных для буржуазии реформ. Они привыкли смотреть на рабочих, как на послушное орудие в руках высших классов, чартисты же договаривались с ними, как равные с равными, и соглашались продать свою поддержку лишь за очень дорогую цену. Удивлению и негодованию либеральной буржуазии не было пределов, и соглашение оказалось невозможным.
Таково было, в общих чертах, взаимное положение различных партий в Англии в период агитации против хлебных законов.
Зная это положение, не трудно уже следить за аргументацией нашего автора, и мы тотчас же закончили бы свое предисловие, если бы не считали нужным обратить внимание читателей еще на одно обстоятельство, касающееся уже чисто формальной стороны рассуждений Маркса.
Русские социалисты хорошо знают, что интересы рабочего класса диаметрально противоположны интересам буржуазии. Но из этого бесспорного положения они делали и делают до сих пор не всегда правильные выводы. Так, например, применяя его к политике, многие из наших социалистов были когда-то убеждены, что падение абсолютизма принесло бы вред русскому народу, так как оно было бы «выгодно буржуазии». Тяжелые уроки жизни заставили их отказаться от этого грубого предрассудка. Но относительно экономических явлений он и до сих пор сохранил еще всю свою силу. До сих пор еще огромное большинство русских социалистов рассуждает приблизительно таким образом: так как, при настоящих условиях каждый шаг на пути промышленного развития нашей страны пойдет прежде всего на пользу буржуазии, то мы не желаем этого развития и готовы лучше поддерживать существующий порядок экономических отношений, чем изменять его в невыгодном для народа направлении. Таким образом, наши социалисты становятся на сторону экономического застоя. И хотя они, по их мнению, симпатизируют ему лишь до поры до времени, лишь до тех пор, пока у них не будет достаточно силы для социалистического переустройства всего общественного здания, но это обстоятельство не устраняет из их воззрений некоторого оттенка консерватизма и даже реакционности. Они забывают, что с точки зрения современного социализма освобождение рабочего класса может быть лишь результатом исторического развития, а не плодом усилий отдельных личностей или хотя бы целых «организаций», игнорирующих общий ход этого развития и даже поступающих наперекор ему. Не умея согласовать своих революционных планов с предстоящими теперь переменами во всем складе русских общественно-экономических отношений, наши революционеры признают тем самым, что они не умели еще открыть реальных условий освобождения трудящихся классов России. И в этом-то смысле для них может быть весьма поучительной точка зрения, с которой Маркс смотрит на вопрос о свободе торговли. Никто удачнее Маркса не разбивал всех аргументов приверженцев этой свободы, никто еще не показывал с такою очевидной ясностью, что свобода торговли означает не что иное, как беспрепятственное порабощение труда капиталом. Но в то же время, когда убежденный неотразимыми доводами автора читатель готовится уже признать, что социалист должен сочувствовать скорее протекционизму, чем свободной торговле, Маркс спешит оговориться. «Не думайте, однако, господа, – замечает он, – что, критикуя свободу торговли, мы намерены защищать покровительственную систему. Можно нападать на конституционализм, не становясь через это сторонником абсолютизма». Что же означает эта оговорка? Ни более, ни менее как то, что в каждом историческом явлении Маркс прежде всего видит его революционную сторону. По его мнению, есть страны или, лучше сказать, такие периоды в развитии различных стран, когда сама протекционная система является в руках буржуазии революционным «оружием против феодалов и абсолютной власти». Но, говоря вообще, покровительственная система является теперь консервативной, между тем как система свободной торговли действует разрушительно. Она разлагает прежние национальности и доводит до крайности противоположность между пролетариатом и буржуазией. Словом, система свободной торговли ускоряет социальную революцию. И только в этом революционном смысле, господа, я высказываюсь за свободную торговлю».
Оказывается, что явления, сами по себе весьма непривлекательные, могут, однако, «ускорять социальную революцию», т. е. приближать время освобождения труда от гнета капитала. Именно с точки зрения этой истины мы и должны рассматривать совершающееся на наших глазах разложение старых «устоев» русского народного хозяйства. Россия не имеет ни нужды, ни возможности возвращаться назад по пути, однажды уже пройденному; точно также и задержать ее на этом пути не может никакая человеческая сила. Русским передовым деятелям остается поэтому одно из двух: или оплакивать существующий факт, бесплодно сожалея о том, что историческое развитие совершается вопреки их симпатиям, или принять этот факт за исходную точку своих действий и постараться употребить на пользу рабочего класса все новые силы, создаваемые самим процессом исторического развития. В первом случае они отойдут в разряд тех «лишних людей», которых и без того уже было у нас более чем достаточно; во втором – увидят перед собою широкий путь самой плодотворной революционной деятельности. Можно ли хоть на минуту поколебаться в выборе?
Женева, 20 апреля 1885 года.
Забастовка в России (Морозовская стачка[207])
Две недели тому назад происходил во Владимире (центральная Россия) процесс, к которому привлечено было около 30 рабочих по обвинению в участии в забастовке, имевшей место в январе 1885 года на ткацкой фабрике миллионера Морозова, который один занимает свыше 20.000 рабочих в разных местностях Владимирской губернии.
Этот образцовый капиталист, пользуясь свирепствующим промышленным кризисом, ухитрился понизить заработную плату 6.000 ткачей упомянутой фабрики, подвергая их штрафам, часто превосходящим 50 % более чем скромного «дохода» рабочих.
Измученные притеснениями и потеряв всякое терпение, ткачи объявили забастовку и заявили, что возобновят работу лишь при условии некоторого повышения заработной платы и отмены практиковавшейся на фабрике системы штрафов. При этом они, однако, отнюдь не требовали полной отмены штрафов, – они ограничивали свое требование назначением арбитражной комиссии, составленной наполовину из рабочих и наполовину из мастеров и уполномоченной выносить постановления о штрафах.
Директор фабрики отказался удовлетворить скромные требования рабочих, и телеграфировал Морозову, находившемуся в Москве. Последний тотчас же обратился к генерал-губернатору этого «священного» города с просьбою предоставить в его распоряжение войска. Нечего говорить, что князь Долгоруков (генерал-губернатор) пошел навстречу желанию Морозова: батальон пехоты был немедленно послан во Владимир.
Владимирский губернатор, со своей стороны, примчался на место забастовки в сопровождении прокурора, жандармов, казаков и целой стаи шпионов. Прежде всего он спросил у стачечников, чего они хотят. Два человека, Волков и Мосеенко, тотчас же выступили вперед и от имени своих товарищей представили записку, в которой перечислены были все жалобы стачечников. Но вопрос губернатора был лишь традиционным маневром русской администрации, чтобы установить «зачинщиков». И действительно, губернатор, даже не ознакомившись с содержанием поданной ему записки, приказал арестовать обоих делегатов «и их сообщников».
Но рабочие не могли отнестись спокойно к этой гнусности. Сообщение об аресте товарищей распространяется среди рабочих, возмущение охватывает всех стачечников, бьют в набат – и толпа набрасывается на жандармов. Арестованные были освобождены, а толпа стачечников, мстя за насилие, разгромила квартиру директора фабрики и лавку, в которой г-н Морозов, практикуя truck-system, продавал своим рабочим всякого рода товары.
Испуганный губернатор велит подтянуть подкрепления, и возмущение рабочих усмиряется вооруженной силой. Несколько времени спустя администрация фабрики уступает рабочим в некоторых пунктах – и работы возобновляются. По окончании забастовки сотни рабочих были арестованы и затем высланы на родину. Около 50 из них предстали в январе этого года пред судом и присуждены были на основании русского закона, воспрещающего стачки, к тюремному заключению на сроки от 15 дней до 2 месяцев.
Не довольствуясь этим, прокурор, сверх того, привлек к суду 33 стачечников по обвинению в том, что они «ограбили» квартиру директора и лавку г-на Морозова, а также и в оказании сопротивления вооруженной силе. В своем обвинительном акте прокурор особенно подчеркнул, что