— Зато броня крепка и нам никакая пуля не страшна, и даже не всякий снаряд! — обнадёжил я её.
— Это, конечно, бодрит, — ответила Ольга, брякая своими ручными стрелялками где-то под моим командирским сиденьем. — Но, если нас, не дай бог, зажгут, я отсюда хрен вылезу….
— Сплюнь и не думай о таких вещах, — ответил я и, повернувшись, крикнул Лаптеву: — У тебя там как, вторая барышня разместилась?
— Так точно, — ответил тот, при этом на его деревенской роже даже в рассветном сумраке читалось нешуточное удивление.
— За неё головой отвечаешь, понял?
— Так точно!
Ну тогда можно было уже и начинать.
Я чисто автоматически глянул на светящийся циферблат своих «командирских».
До назначенного времени оставалось девять минут. Как возвышенно пишут всякие прозаики — безвременье перед смертью или подвигом….
Я зарядил турельный НСВТ и провернул его по-походному, стволом назад, после чего, забравшись ногами в люк, поправил шлемофон, вставив тянущийся от него провод в соответствующий разъём.
Сразу же ожила Р-123М.
— «Лиман», я «Первый»! — выдал я в эфир. — Как меня слышите, приём?
Позывной «Лиман» был у подполковника Трефилова. Интересно, с какого это одесского кичмана он сбежал во времена шпанистой юности? Любопытные всё-таки в ВДВ нынче попадаются командиры.
— «Первый», слышу вас хорошо, — ответил сквозь треск помех глухой голос товарища подпола. — «Первый», вы готовы?
— Так точно, «Лиман», полная готовность!
— Тогда я даю отмашку на работу авиации. Они уже на подлёте. Как отработают — сразу вперёд. «Первый», как поняли?
— «Лиман», я «Первый», вас понял, — отозвался я и добавил: — Всем тишина в эфире, как поняли?
Все командиры танков и БМД ответили, что поняли.
На некоторое время действительно установилась некоторая тишина, и мы ждали, гоняя двигатели на холостых оборотах.
Между тем небо на востоке помаленьку начало светлеть и наступило бледное английское утро. Просматривающиеся впереди нас деревья и крыши домов обрели цвета, но веселее от этого не стало, тем более что где-то в боевом охранении началась лёгкая перестрелка, но именно что лёгкая — чуть ли не одиночными. Противник, похоже, по-прежнему ни о чём не догадывался.
А через несколько минут я наконец услышал в небе характерный, быстро надвигающийся рёв реактивных двигателей, Судя по звуку — своих.
Сначала из-за горизонта вынырнули четыре больших самолёта с изменяемой стреловидностью крыла — вроде бы это были «Су-24». Через секунду от них отделились тёмные капли бомб, а ещё через секунду, ещё до того, как я услышал взрывы, бомбардировщики резво исчезли из вида, не оставив после себя в утреннем небе ничего, кроме инверсионных следов.
Взрывались сброшенные ими бомбы хорошо, громко. И хотя до места бомбёжки было далеко, и я и Дима Прибылов невольно нырнули за крышки своих люков. По тому, как содрогалась земля, я понял, что бомбили чем-то серьёзным, не иначе «пятисотками».
Но, ещё когда впереди нас рвались последние бомбы, над моей головой на малой высоте с особенно жутким рёвом проскочила пара тупоносых краснозвёздных «Су-17». Истребители-бомбардировщики осветились снизу яркими вспышками пламени, и я понял, что это они выпустили десятки неуправляемых ракет — впереди нас между поднимающихся среди крыш и деревьев многочисленных дымов вспух целый лес разрывов. Потом над нами проскочили ещё три пары «Су-17», тоже бившие по земле из блоков НАР. За ними с минимальным интервалом появилось ещё одно звено таких же «сушек», высыпавшее впереди нас дождик из бомб, на сей раз это было что-то, поменьше «пятисоток».
Видимо, на этом авиационная подготовка завершилась, поскольку в наушниках моего шлема ожил голос подпола Трефилова:
— «Первый», я «Лиман», птички отработали! Вам зелёный свет!
— «Второй», «Третий», «Четвёртый», «Пятый», «Шестой», «Седьмой», «Восьмой», «Девятый», «Десятый», «Филин», «Прохоровка», «Орёл», «Курск», «Белгород» и все «Тулы» — вперёд! — передал я и нырнул в боевое отделение, прикрыв над собой люк. Ольга Смыслова страдальчески кряхтела, скорчившись у меня в ногах.
«Прохоровка» была позывным БМД Маргелова-младшего, «Орёл» — лейтенанта Расторгуева, «Курск» - лейтенанта Симановского, «Белгород» — лейтенанта Бурмина, а все БМД-1 и БТР-Д десанта имели позывной «Тула», от «один» до «шестнадцать». Это не я придумывал, это они сами постарались, как видно, от большого ума...
Разом взревели три десятка моторов, и наше «ударное подразделение», медленно набирая скорость, пошло вперёд.
— «Первый», я «Белгород», — услышал я в наушниках голос лейтенанта Бурмина, — я с «Тулой-три» и «Тулой-пять» выдвигаюсь в авангард!
— Добро, «Белгород», согласился я. Так и было задумано, на этих трёх БМД-1 следовал десантный разведвзвод.
Наш танк раздвигал корпусом придорожные кусты, и в оптику я видел, как впереди нас что-то горит, не особо сильно, но тем не менее.
— При обнаружении противника тут же докладывать! — передал я в эфир. Но пока что вообще никакого огня по нам не было, то ли заслон англичан снесло бомбёжкой, то ли они тихо офигели, то ли драпанули, иди пойми.
— По сторонам дороги сильно не рассредотачиваться! — передал я, наблюдая, как три облепленные ребятишками в зелёно-жёлтых маскхалатах и голубых беретках (стальные каски не надел ни один из них, пижоны хреновы!) БМД резво молотят траками по шоссе, вырываясь вперёд. Я чисто механически отметил, что у десантников с собой слишком много «РПГ-7» и одноразовых «РПГ-18». Хотя для боя в городских условиях это самое то.
Я практически не заметил, как мы прошли уже километра четыре. Момент, когда мы миновали наше боевое охранение, я тем более не уловил. Только мелькнул торчавший у дороги уже пробитый чем-то во многих местах указатель с надписью «Reading».
Потом где-то на левом фланге послышалась пулемётная стрельба, впрочем, почти мгновенно оборвавшаяся. В оптику мне было плохо видно, что там происходит.
— «Первый», я «Тула-девять»! — доложил юный голос у меня в шлемофоне. — Обнаружил противника! Несколько пехотинцев пытались вести огонь по нам из стрелкового. Подавили пулемётами. Больше не стреляют! Приём!
— «Тула-девять», я «Первый»! Понял тебя! Всем продолжать движение! — ответил я.
Наш «Т-72» слегка колыхнуло, когда Черняев зацепил левой гусеницей воронку от авиабомбы. Похоже, мы наконец вышли к тому месту, которое бомбила авиация.
На дороге и по её сторонам, где тянулись небольшие, огороженные участки на которых, возможно, росло и что-то полезно-культурное, кроме банальной травы (и это у них наверняка называется «полями»), начали попадаться воронки, поваленные, погнутые или сломанные напополам телеграфные и фонарные столбы, брошенная и горящая техника. А несколько торчащих неподалёку зданий были непоправимо разрушены (два из них горели ярким пламенем) — похоже, туда угодила часть «пятисоток». Впрочем, летуны знали, что атакуют, поскольку между разрушенных домов и перед ними я увидел четыре подбитых самоходки «Эббот» и горящие армейские грузовики.
В кювете перед нами стояли, скособочившись на пробитых шинах, десяток «Лендроверов» и тупоносых грузовых машин в английской армейской раскраске (камуфляж в два зелёных оттенка). Некоторые таратайки светились осколочными пробоинами, выбитыми стёклами и фарами, а от пары грузовиков не осталось почти ничего, кроме рам — видимо, следствие прямого попадания НАРов. На земле возле машин валялись какие-то ящики, коробки и брошенные автоматические винтовки.
Возле машин в полном беспорядке лежало десятка два трупов в тёмно-зелёном и пятнистом.
Метрах в пятидесяти слева от дороги стояло три «Центуриона». Один горел, из его полуоткрытых верхних башенных люков словно из паровозной трубы шёл густой чёрный дым. Рядом с вторым танком, похоже, было попадание чем-то серьёзным (как любят говорить артиллеристы, «близкое накрытие») — на его правом борту не было экранов, пушка лишилась половины ствола, а размотанная гусеница растянулась по изрытой воронками траве далеко вперёд. От третьего однотипного танка осталось одно дымящееся шасси — в него, похоже, пришла серия НАРов. И здесь тоже были трупы в британском обмундировании, с десяток, не меньше. У дороги торчал указатель с надписью «Maidenhead».
За «Центурионами» горела БРМ «Скимитер», в которую тоже явно попало несколько НАРов. Дальше просматривались стоявшие в неглубоких окопах три или четыре установки ПТУР «Страйкер» на шасси лёгких «Скорпионов», знакомые мне по Бельгии. Было видно, что от ближней к нам установки остались только гусеницы и днище — или авиабомбой попотчевало, или НАРами достало. И здесь тоже были трупы.
У меня возникло впечатление, что эта битая английская техника в большинстве своём просто стояла у дороги, а экипажи вместо того, чтобы занять оборону, занимались чёрт-те чем. Хреново ребята воюют, хотя чего с этих лейб-резервистов её высочества взять?
Мы миновали это «поле брани», прошли ещё десяток километров абсолютно пустого шоссе с редкими строениями по сторонам и прошли по нетронутому мосту через неширокую реку. За мостом нам попался указатель с двумя стрелками и надписями — «Slough» и «Windsor». Далее по сторонам шоссе начинались городские постройки — двух- и трёхэтажные домишки, не выглядевшие столь опрятно, как немецкие и бельгийские. Кое-где между старыми домами торчали коробки более свежей постройки, как я понял, в основном это были магазины, все как один запертые и с опущенными жалюзи — мелкобуржуазное явление, уже хорошо знакомое нам по ФРГ и Бельгии.
Интересно, но и здесь я увидел следы свежего авианалёта в виде воронок от бомб. А ещё по сторонам проезжей части там и сям стояли брошенные армейские грузовики, «Лендроверы» с открытыми дверями — чуть дальше попалась даже пара мелких броневиков «Феррет». Трупов здесь не наблюдалось, как, впрочем, и живого населения. Осматривая из своего приоткрытого командирского люка окрестности, я даже за, местами выбитыми взрывной волной от бомбёжки, окнами и ставнями не увидел никакого движения. Только ветерок колыхал кое-где шторы. Похоже, жители отсюда уже слиняли, не желая находиться непосредственно на линии фронта. Надо признать, что инглишмены организовали довольно широкую «полосу отчуждения» вокруг зоны боевых действий, но её всё равно оказалось недостаточно. Ну, ничего, Первый Белорусский фронт уже идёт к вам в гости, господа...