– Как рюсс? Франсе. Эта тетка Пате описана как самая добрая женщина. Когда с Клотильдой случился грех и она родила ребенка, то Пате призрела этого ребенка и вскормила на козьем молоке. А Клотильда была больна и лежала в клинике. Видишь, я все помню.
– Boulevard St.-Germain! – указал бичом извозчик.
– И бульвар Сен-Жермен отлично помню. Тут жил в мансарде этот самый…
– Да брось…
– Нет, зачем же бросать! Это приятно вспоминать. Он был в аптеке приказчиком.
– La rue des Ecoles. La rue St.-Jacques[336], – показывал извозчик.
– Все, все помню… Все места знакомые…
– C’est la Sorbonne…
– Ах, Сорбонна! Вот она Сорбонна-то! Николай Иваныч, смотри Сорбонну. Тут и Жозеф, тут и Лазар учились. Вот, вот… Здесь-то у букиниста и нашли они рукопись шестнадцатого столетия, по которой Жозеф оказался потомком герцога Овре и полным наследником всех его миллионов.
– Гм… Гм… Так. А только это, душечка, совсем не интересно.
– Да как же неинтересно-то, ежели кто читал.
– А я не читал. Да и вообще в романах все враки.
– Враки? А вот посмотри, у железной решетки разложены книги и букинист стоит. Так и в романе стояло. Стало быть, это правда, а не враки. Видишь букиниста?
– Ну ладно, ладно. Ты вот ресторанчик-то хотела разыскать, так давай разыскивать.
– Ах, тебе только бы до ресторана-то дорваться. И какой-ты ненасытный!
– Дура, да ведь я для тебя же. Ты хотела.
– Collège de France… – указал извозчик на здание.
– И коллеж де Франс отлично помню. Вот тут должна быть тоже одна таверна под названием «Рог изобилия». Вот, вот… Наверное, эта, – оживилась Глафира Семеновна, указывая на грязненький ресторан, около которого стояли двое в серых блузах и черных шляпах.
– Так зайдем. Что ж ты так-то, – сказал Николай Иванович.
– И зашла бы, потому что здесь резчик Каро проиграл в кости свою жену художнику Брюле, но я не знаю, та ли эта таверна.
– Так спроси. Спроси у извозчика.
– И спросила бы, но не знаю, как по-французски рог изобилия. Коше! Коше! Коман он ном сет таверн? – обратилась Глафира Семеновна к извозчику.
– Connais pas, madame… Mais si vous voulez visiter un restaurant où il y a une dame, qui parle russe, alors-voilà[337].
Извозчик указал на ресторанчик на другой стороне улицы.
– Что он говорит? – спросил жену Николай Иванович.
– Да вот указывает на ресторан, где есть какая-то дама, которая говорит по-русски.
– Непременно надо зайти. Что же ты не велишь остановиться? Француженка эта дама?
– Коше! Се тюнь дам франсе, ки парль рюсс?[338] – спросила Глафира Семеновна.
– Oui, oui, madame… Elle а été à St-Pétersbourg…
– Да, да, француженка, но бывалая в Петербурге.
– Отлично. Коше! Стой! Стой!
– Коше! Арете! Иль фо вуар сет дам[339].
Извозчик стегнул бичом лошадь и подъехал к невзрачному ресторанчику.
LXVI
Ресторанчик, в который вошли супруги, был самый невзрачный ресторанчик. Его скорее можно было назвать винной лавкой, где, впрочем, кроме вина, продавались хлеб, яйца, редиска и редька, которые и лежали на мраморном прилавке вместе с жестяными воронками, служащими для наливания вина в бутылки. За прилавком стояла сильно расползшаяся толстая пожилая женщина в высокой гребенке с жемчужными бусами в волосах. Женщина была громадного роста, брюнетка, с дугообразными черными бровями, очевидно подкрашенными, и с маленькими усиками над верхней губой. Мясистые руки ее с жирными пальцами в дешевых кольцах едва сходились на животе. Затянутая в корсет грудь представляла целую гору. Женщина была одета в черное шерстяное платье. У прилавка стояли два тощие французика в потертых пиджаках – один с тараканьими усами, другой с козлиной бородкой – и любезничали с женщиной. Ресторанчик состоял всего только из одной комнаты с грязным полом, на котором валялись объедки редиски, яичная скорлупа. На стенах висели плохие литографии в старых, засиженных мухами деревянных рамах и даже были просто налеплены дешевенькие народные картинки в ярких красках, изображающие расстреливание слона во время осады Парижа, карту Европы в лицах, где на месте России лежит громадный медведь, а на месте Германии прусская каска со штыком, и т. д. Пахло вином. Столиков в ресторанчике было несколько, но посетители сидели только за двумя столами. За одним два француза, сняв сюртуки, играли в домино, за другим одинокий посетитель в высокой французской фуражке, имея перед собою бутылку с вином, внимательно читал «Petit Journal». Из прислуги была всего только одна девушка, очень молоденькая, в клеенчатом переднике и с сумочкой у пояса. Войдя в ресторанчик, Глафира Семеновна даже попятилась.
– Кабак какой-то… Уж входить ли? – проговорила она, косясь на сидящих без сюртуков французов, дымящих за игрой в домино тоненькими папиросками «Капораль»…
– Ну так что за беда? Кто нас здесь знает! Зато увидим француженку, говорящую по-русски, – отвечал Николай Иванович. – Садись вот к столику.
Когда супруги уселись, к ним подскочила прислуживавшая девушка и остановилась в вопросительной позе.
– Ну-с, кто у вас здесь говорит по-русски? Вы, мамзель, что ли? – обратился к ней Николай Иванович.
– Comprends pas, monsieur…[340] – отвечала та.
– Как не компран? Нам сказали, что здесь говорят по-русски.
– Ну сом рюсс е коше ну за ди, ке иси парль рюсс.
– Ah, oui. C’est ça… – улыбнулась девушка и, обратясь к толстой женщине, стоявшей за прилавком, крикнула: – Madame Bavolet! Voilа des personnes russes, qui désirent vous voir[341].
Толстая женщина улыбнулась и, выплыв из-за прилавка, подошла к столу:
– Ah, que j’aime les russes! Monsieur et madame sont de Pétersbourg ou de Moscou?[342] Я была в Петербурге и в Москве и до сих пор сохраняю самые хорошие воспоминания о русских, – продолжала она по-французски.
– Постойте, постойте, мадам, – теребил ее Николай Иванович. – Да вы говорите по-русски?
– Да, и я говорю по-русски, mais à présent c’est très difficile pour moi. Madame parle français?[343] – обратилась толстая женщина к Глафире Семеновне.
– Вуй, мадам, эн пе…[344] – неохотно дала та ответ.
– Да скажи ты ей, чтоб она присела-то… – сказал жене Николай Иванович.
– Пренэ пляс, мадам…[345]
Женщина взяла стул и подсела к супругам.
– Я – артистка, – заговорила она по-французски. – Ах, монсье, ежели бы вы знали, какой я имела голос! Но я простудилась, заболела и потеряла мой капитал. Я певица… Я имела ангажемент и приезжала петь в Петербург. Я была и в Москве. Vous devez savoir Egareff? Jardin de Demidoff?[346] Демидов сад, – вставила она два слова по-русски. – Вот была моя арена. А, монсье, русские умеют ценить таланты, умеют ценить артистов!
– Да вы умеете говорить по-русски-то?… – перебил ее Николай Иванович.
– Oh, oui, monsieur. Je me souviens de quelques mots…[347] Isvostschik… Vino… Vodka… Botvigne… О, какое это вкусное русское блюдо – ботвинья! Botvigne avec lossossine…
– Да ведь это все слова, слова, а говорить-то вы не умеете? Парле рюсс… Не компренэ?
– Да, да… Я говорила по-русски, – продолжала толстая женщина по-французски, – но за недостатком практики я забыла. Здесь есть русские студенты, они заходят ко мне, и мы часто, часто вспоминаем о России. Moujik… Boulka… na tschai… tri roubli на tschai… C’est pour boire…
– Немного же вы знаете, мадам, по-русски. Пе рюсс, пе, пе[348].
– Oui, oui, monsieur. À présent j’ai oublié… Mais votre madame vous traduit…[349] Et troika! Ах, что за прелесть эта тройка! Troika, iamtschik – c’est ravissant[350].
– Глаша! Да что она такое рассказывает?
Глафира Семеновна, как могла, перевела мужу.
– Ах, так она актриса! То-то она о Егареве и о Демидовом саде упоминает! – воскликнул Николай Иванович. – Очень приятно, мадам, – протянул он толстой женщине руку. – Как «приятно» по-французски? – обратился он к жене.
– Шарман.
– Шарман, шарман, мадам, что вы актриса.
Толстая женщина оживилась и, в свою очередь, потрясла его руку.
– Да, я была артистка… И какая артистка! Меня засыпали цветами! – продолжала она по-французски и прибавила, понизив тон: – А вот теперь приходится быть в такой обстановке. Вот я держу бювет, un petit cabaret…[351] Это мой бювет… Он мне принадлежит, и я, слава Богу, довольна.
– Пес ее знает, что она бормочет! Ну да наплевать! – махнул рукой Николай Иванович и сказал: – Мадам! By – артист, а ну – маршанд… Бювон!
– Qu’est се que vous voulez prendre, monsieur?[352]
– Вен руж и на закуску виноград. Резань, резань… Но бьян вен…[353]
– Du bon vin? Il faut chercher, monsieur. Mademoiselle Marie! – обратилась толстая женщина к девушке и, передав ей большой ключ, стала ей говорить что-то по-французски. – Tout de suite, monsieur… Vous recevez[354]